Читать книгу В тине адвокатуры - Николай Гейнце, Николай Эдуардович Гейнце - Страница 26

Дом князя Дмитрия Павловича был весь виден с этой скамейки. Он выделялся среди других строений, несмотря на мрачную дикую окраску, своим уютным, приветливым видом. Стекла его пяти окон с зелеными ставнями были замечательно чисты и ярко блестели на солнце. За большими, окрашенными в такую же, как и дом, краску, отворенными настежь воротами виднелся усыпанный песком двор, содержавшийся в идеальной чистоте. Со двора направо, в дом вело парадное крыльцо, обтянутое чистой парусиной.

Каким-то теплом, радушием и гостеприимством веет от таких домиков, все реже и реже встречающихся на святой Руси, не только в столицах, но и в губернских городах. Они год за годом уступают место домам другого типа, – большим и красивым, но, увы, ни величина новых, ни вычурная красота их архитектурного стиля не могут скрыть от глаз наблюдателя, что в основу их постройки положен не комфорт отжившего старого барства, а гешефт новых народившихся дельцов.

Чувство какого-то покоя, чувство предвкушения приветливой встречи охватывает приближающегося к такому жилищу, непременно, так и кажется, добрых, бесхитростных, простого закала людей.

Такое же, или почти такое же чувство шевельнулось в душе Николая Леопольдовича, когда он подошел к парадному крыльцу и дернул за блестевшую, как золото, медную ручку звонка.

– Дома? – спросил он отворившего ему дверь казачка. Тот с недоумением посмотрел на него, видимо не привык к подобного рода вопросам.

– Пожалуйте-с. Вы не из усадьбы? – спросил он, оглядывая с любопытством нового гостя.

– Да, из усадьбы. От князя Александра Павловича. Доложи.

«И здесь уже ждут!» – подумал он про себя.

– Пожалуйте-с в гостиную, – произнес снова казачок, сняв с него пальто и указав на дверь, ведущую в залу.

Николай Леопольдович последовал его указанию.

Зала, в которую он вступил из передней, была большая.

Три окна выходили на улицу и два на двор. Убрана она была по-старинному. Два громадных зеркала в рамах из красного дерева висели в простенках. Под ними стояли ломберные столы. Слева, от входной двери, находилось старинное фортепиано, с потолка спускалась небольшая бронзовая люстра с хрустальными подвесками; на стенах было несколько бронзовых бра. На окнах с подъемными шторами ослепительной белизны стояла масса цветов. Пол, прочно выкрашенный под паркет, блестел как лакированный. Старинные стулья с высокими спинками и две старинных лампы, на высоких витых деревянных подставках, стоявшие в углах, дополняли меблировку.

Гостиная, убранная так же, как и зала, по-старинному, мебелью красного дерева, с лакированными спинками и мягкими подушками, обитыми коричневым сафьяном, атласными такого же цвета гардинами на окнах, заставленных жардиньерками, полными цветов, была бы мрачна, если бы не вышитые подушки на диване, скамеечки и разбросанные там и сям на столиках и креслах белоснежные вязаные салфеточки, придававшие ей уютный и приветливый вид и указывавшие, как и чистота залы, на заботливую аккуратную женскую руку. Старинный персидский ковер покрывал пол, а на преддиванном столе, покрытом бархатною скатертью, стояла дорогая касельская лампа.

«Ого! – подумал Николай Леопольдович. – Эта старина стоит и теперь хорошие деньги».

Не успел он прикинуть в уме приблизительно стоимость окружающей его обстановки, как дверь, ведущая во внутренние комнаты, бесшумно отворилась и на ее пороге появилась грациозная, худенькая блондинка, с заплетенными в одну роскошную косу золотисто-льняными волосами, видимо, оттягивавшими назад ее миловидную миниатюрную головку.

Она была одета в простенькое светло-голубое платье из легкой бумажной летней материи.

Это была княжна Лидия Дмитриевна.

– Вы Николай Леопольдович Гиршфельд, из Шестова? – с детской простотой подошла она к гостю, только что хотевшему представиться, и протянула ему руку.

– К вашим услугам! – отвечал он.

– А я Лида, сестра Марго, которую вы знаете. Она, вероятно, вам говорила обо мне, а может и нет? – наивно вопросительно поглядела она на Николая Леопольдовича.

– Очень часто, и с восторгом! – поспешил успокоить ее Гиршфельд.

Княжна улыбнулась довольной улыбкой.

– Это и сделало то, что я с большим нетерпением ожидал удобной минуты вам представиться! – продолжал он.

Княжна покраснела.

– Что же это я говорю с вами, а не прошу сесть! Садитесь, пожалуйста!

Они уселись около преддиванного стола.

– Князь Александр Павлович просил меня передать вам вот эти фотографии, – подал Николай Леопольдович ей пакет.

– Фотографии? – переспросила она.

– Да, виды, снятые нынешним летом с усадьбы и живописных мест Шестова.

– А, очень рада, очень рада, я так люблю Шестово, но папа болен, и я уже три года как не была там. Это баловник дядя для меня и задумал снять виды. Я уж знаю. Я ему как-то раз выразила желание… – затараторила Лидия Дмитриевна, развернув фотографии и любуясь ими.

– Вот и проклятый дуб, там никогда не бывала: страшно, а вы? – обратилась она к Гиршфельду.

– Я бывал! – усмехнулся тот.

– Ночью?

– И ночью.

– И ничего?

– Ничего.

Княжна посмотрела на него с каким-то суеверным страхом.

– Я сейчас скажу папе, его вам вывезут. Он ведь теперь совсем не может ходить… – с грустью сказала она и вышла в ту же дверь, оставив ее полуоткрытой.

«Заманчивая штучка, особенно для сластолюбивых старичков! Грезовская головка – выражение невинности и глупости на лице!» – подумал Николай Леопольдович, провожая ее глазами.

– Очень рад, очень рад, проси сюда к чаю, запросто! – послышался из соседней комнаты добрый старческий голос.

Княжна Лидия быстро впорхнула в гостиную.

– Папа просит вас в столовую, вы застали нас за чаем, так не хотите ли, запросто.

– С большим удовольствием! – поклонился Гиршфельд и последовал за княжной.

В небольшой столовой за столом, уставленным разного рода домашним печеньем, с кипевшим прекрасно вычищенным томпаковым самоваром-вазой, в кресле на колесах, сидел князь Дмитрий Павлович Шестов и какой-то молодой, скромно одетый, выразительный брюнет.

Князь Дмитрий Павлович был чрезвычайно симпатичный старик, с открытым, добродушным, чисто русским лицом. Остатки седых волос были тщательно причесаны по-старинному, на виски, густые седые брови, нависшие на добрых, юношески-свежих глазах, были бессильны придать им суровый вид. Длинные седые усы с подусниками сразу выдавали в нем старую военную складку, если бы даже он не был одет в серую форменную тужурку с светлыми пуговицами – его обыкновенный домашний костюм. Ноги старика были закрыты пледом.

В столовой было прохладно. Два окна, выходившие в сад, были открыты.

Николай Леопольдович представился князю и передал ему письма его брата и дочери.

– Очень рад познакомиться… – с чувством пожал князь ему руку.

– Вы позволите? – указал он на письма.

– Помилуйте, пожалуйста! – отвечал Гиршфельд. Князь распечатал письма и принялся за чтение.

– Антон Михайлович Шатов, Николай Леопольдович Гиршфельд! – представила княжна молодых людей и заняла свое место за самоваром.

Новые знакомые пожали друг другу руки. Княжна подала Гиршфельду стакан чаю, тот взял его, поклонившись, и присел к столу.