Читать книгу В спецслужбах трех государств - Николай Голушко - Страница 6

Часть вторая
Госбезопасность – это верность долгу
Глава первая
На фронтах «холодной войны»

Оглавление

В 1974 году в моей жизни произошла знаменательная перемена. Состоялся вызов в Москву, прием в поздний вечерний час у Филиппа Денисовича Бобкова, начальника 5-го управления КГБ СССР. Поступило предложение перейти на работу в центральный аппарат Комитета. Перед тем как уезжать на собеседование в Москву, я посоветовался с начальником управления Алешиным, можно ли мне отказаться от назначения. Я не горел желанием покидать Кемерово, где у меня все складывалось хорошо – и на службе, и в семье. В завершении беседы решили, что лучше всего сослаться на обком партии, возражающий против утечки молодых кадров из Кузбасса.

Я впервые видел Филиппа Денисовича, который был известен, без преувеличения, всему чекистскому коллективу страны. Спустя годы, находясь в союзных республиках, в каждой из них я проводил своеобразный опрос, предлагая своим коллегам из территориальных органов назвать пять первых руководителей КГБ СССР. Желанный ответ не всегда получался, назывались имена двух-трех союзных руководителей: естественно, председателя КГБ, а вторым по счету непременно упоминался Бобков.

Беседа с начальником 5-го управления оказалась интересной. Листая страницы моего личного дела, он показал глубокое знание Кузбасса. Я же, к сожалению, мало интересовался его биографией. К примеру, не знал, что во время Отечественной войны эвакуированный из Донбасса Филипп Бобков окончил среднюю школу в городе Ленинск-Кузнецком и до ухода добровольцем в сибирские дивизии работал секретарем горкома комсомола. Это в шестнадцать-то лет! В это время и примерно в таком же возрасте на ответственной комсомольской работе в Кузбассе находился и В. Семичастный, будущий председатель КГБ СССР.

Я отказывался от выгодного предложения, ссылаясь на малый опыт (десять лет), что могу не справиться с ответственной работой в центре. Ответ меня поразил: «Не справишься – отправим назад, в родную тебе Сибирь. Но твой кругозор все равно расширится, если ты только узнаешь, к кому из руководства какая дверь и зачем открывается». И он был совершенно прав. Не зная, где находится дверь столовой в огромном здании на Лубянке, я целый день был голодным. Бобкову надоело меня убеждать и на заранее подготовленный, как мне казалось, убедительный аргумент о возражении Кемеровского обкома партии он в сердцах произнес: «Вопрос твоего перевода мы не собираемся решать через ЦК партии». Он и здесь был прав: подобных мне «ценных» кадров в Москве без сибиряков было хоть пруд пруди.

Многому я старался научиться у Бобкова, ставшего моим непосредственным руководителем, куратором 2-го отдела, куда меня определили начальником отделения из тринадцати человек, где я оказался самым молодым по возрасту и самым младшим по званию – майором. У Бобкова всегда присутствовали знание глубины рассматриваемой проблемы, ясность мысли, четкость в постановке задач, исключительное владение оперативной обстановкой в любом регионе страны. Сама судьба подарила нам, сотрудникам «пятерки», такого умелого учителя.

В течение десяти лет моя оперативная работа – от начальника отделения до заместителя начальника управления – проходила в критикуемом, шельмуемом, нелюбимом прежними антисоветчиками и нынешними либерал-демократами 5-м управлении КГБ СССР. Моими основными обязанностями стали проблемы межнациональных отношений, борьбы с национализмом, вскрытие и пресечение враждебных акций, проводимых западными спецслужбами против СССР.

2-й отдел осуществлял разработку (совместно с разведкой) враждебных стране зарубежных, националистических и эмигрантских центров. Вместе с республиканскими органами КГБ он организовывал работу по пресечению возникавших в СССР явлений экстремизма, терроризма и сепаратизма на национальной почве. Мой вечно раздражающий, видимый не всегда, но постоянный противник – национализм во всех его проявлениях и окрасках – являлся той силой, в нелегкой борьбе с которой сломали себе шею многие могучие интернационалисты. Сотрудники отдела хорошо владели обстановкой в нашей многонациональной стране, контролировали наиболее серьезные негативные процессы, имевшие националистическую подоплеку, вели оперативные разработки лидеров набиравшего силу национально-освободительного движения. В течение пяти лет я возглавлял 2-й отдел, в котором работало уже до 30 офицеров, представляющих 12 национальностей. Первоклассных специалистов-украинцев оказалось в отделе большинство (В. Шевчук, П. Подгайный, П. Романенко, А. Антощенко, М. Цуркан, Г. Еременко, В. Боржемский, Ю. Балас). Помимо украинцев в отделе были представлены и другие национальности, в частности грузин Д. Поцхверия, туркмен Бабаев, якут В. Гуляев, таджик А. Нигматов, литовец Валуцкас. Каждый из них – яркий представитель своего народа.

Мой подчиненный полтавчанин П. Подгайный обращал внимание, что я не чурался украинства, тянулся ко всему украинскому, подчас пытался, как бы шутя, говорить на языке своих предков. Литовец Эдуардас Эйсмунтас шутливо заметил, что по таким признакам меня легко можно записать и в литовские националисты, так как я интересовался литовской историей и литературой, употреблял в разговоре несколько фраз на литовском языке. Я действительно хорошо знал оперсостав в союзных республиках, старался изучать их обычаи, особенности языка.

Отдел был сильным, сплоченным, высокопрофессиональным, мобильным. Не случайно мои заместители сделали достойную служебную карьеру: Эдуардас Эйсмунтас стал председателем КГБ Литовской ССР; Валерий Лебедев – заместителем председателя КГБ СССР; Анатолий Шиверских – начальником Смоленского управления КГБ. Начальники отделений также имели значительный карьерный рост: Владимир Шевчук впоследствии возглавлял на Украине Волынское управление

КГБ и инспекцию при председателе КГБ Украинской ССР; Петр Романенко направлялся в представительство КГБ СССР в одну из зарубежных стран; Петр Подгайный – начальник 5-го управления КГБ Украинской ССР; Константин Дианов возглавил самостоятельный отдел КГБ СССР; генерал-лейтенант Владимир Левин был управляющим делами ФСБ России.

В должности заместителя начальника 5-го управления в мои обязанности входила организация работы всех 5-х подразделений страны по борьбе с идеологическими диверсиями. Масштабы стали более широкими, чем пресечение активного национализма. Главная задача – довести установки и требования руководства КГБ до исполнителей в борьбе с идеологическими диверсиями спецслужб враждебных СССР империалистических государств. Тогда мы называли их установками Андропова. Лично я знал их наизусть, как верующий произносит «Отче наш». Мы должны были не позволять вовлечение отдельных советских граждан в антиконституционную, противоправную деятельность и бороться за каждого человека, попавшего под враждебное влияние и оказывавшегося в беде. Если не удавалось предупредить преступление, дело доходило до суда. А это уже рассматривалось как брак в чекистской работе.

В депутатском интервью журналисту Леониду Млечину в 1989 году («Новое время», № 27) я подвел промежуточный итог своей службы: «В органах государственной безопасности начинал в период хрущевской оттепели. Мое поколение сотрудников КГБ воспитывалось в духе героических традиций, заложенных при создании спецслужб Владимиром Ильичем Лениным и Феликсом Эдмундовичем Дзержинским. С полной уверенностью могу сказать, что я и мои коллеги не имели ничего общего с репрессивной организацией, которая участвовала в беззаконии в годы культа личности Иосифа Виссарионовича Сталина. Мы мундиры инквизиторов из НКВД не примеряли».

Кроме того, половина моей службы пришлась на период школы Юрия Владимировича Андропова. В среде сотрудников КГБ укоренялся вдумчивый, гуманистический, политически выверенный подход к методам деятельности, воспитывалось строгое законопослушание.

Что представляло собой 5-е управление? Любое государство призвано обеспечивать свою внутреннюю безопасность, защищать конституционный строй, гражданское общество от враждебного воздействия.

Со времен Гражданской войны в рамках органов госбезопасности функционировали секретно-политические отделы, занимавшиеся внутренними проблемами: они контролировали сторонников эксплуататорских классов, остатки ликвидированных политических партий, их контакты с белоэмигрантскими, буржуазно-националистическими, террористическими зарубежными центрами. Можно сказать, что осуществлялся традиционный бессмертный политический сыск. Но в последние годы он занимал меньшее значение, чем масштабы контрразведывательной деятельности КГБ по пресечению идеологических диверсий на фронтах «холодной войны». Иностранные спецслужбы не скрывали, что ведущаяся психологическая война является чрезвычайно важным оружием для содействия диссидентству и предательству среди определенной категории советских граждан; она способна подорвать социалистическую мораль, нравственные основы общества, привести к идеологической эрозии и спровоцировать разрушение защитных инстинктов страны.

Особую опасность представляли националистические центры, которые в годы горбачевской перестройки были использованы западными спецслужбами для разжигания идеологии национализма, межнациональной розни на территории союзных республик.

Спецслужбы зарубежных стран втягивали органы КГБ в затяжную идеологическую борьбу, применяя весь спектр присущих им силовых методов и форм деятельности.

В годы руководства КГБ СССР Андроповым и Чебриковым утверждалось, что источники основных угроз безопасности страны находились за ее пределами. Зарубежные спецслужбы сделали все для того, чтобы перенести на территорию нашей страны методы «холодной войны», делая ставку на подрыв изнутри основ политического и экономического строя.

Сотрудники 5-х подразделений проводили политический анализ сложившегося положения, изучали причины возникновения вредных последствий деятельности идеологических противников, осуществляли контроль и пресечение негативных процессов в стране. Основное место в брежневско-андропов-ские годы занимали не репрессии, а локализация, разложение и раскол возникающих группировок, компрометация их вдохновителей, отрыв от них политически незрелых, явно заблуждающихся лиц.

Антиобщественные элементы прикрывали свою деятельность фразеологией правозащитников, рядились в шкуру патриотов, борцов с последствиями культа личности, радетелей расширения демократии и возврата к истинно социалистическим ценностям. Они высказывали несогласие с существующим строем в нашей стране, национальной политикой и линией партии в вопросах свободы творчества, настаивали на необходимости перестройки социалистического общества по образцу буржуазных демократий, стимулировали эмиграционные настроения.

Контрразведывательную работу по срыву идеологических диверсий органы КГБ вели в тех случаях, когда подрывные акции осуществлялись против советского государства с участием спецслужб противника, использующих специальные формы и методы. Велась непримиримая «холодная война», а это значило, что с нами сражался вышколенный, умеющий думать противник.

Историки не без основания считают, что «холодная война» началась сразу же после окончания Великой Отечественной войны с выступления в 1946 году английского премьера У. Черчилля в военном колледже в Фултоне. И. Сталин в ответах корреспонденту «Правды» расценивал эту речь как «опасный акт», «нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, в противном случае возможна война». И она началась – «холодная» вперемежку с американской агрессией на разных континентах нашей планеты.

Спецслужбы империалистических государств посылали своим единомышленникам в СССР такие директивы: «Используйте в своих интересах отдельные политические моменты, которые несут в себе происходящие перемены: расширение гласности, критики и самокритики, более жесткий контроль за соблюдением законности, обеспечением прав человека и т. п.

Генеральное направление борьбы есть наступательные действия, в которые необходимо вовлекать широкие круги различных слоев народа, прибегая от простейших к более сложным формам борьбы. Каждому социальному бунту или недовольству необходимо немедленно придавать национальный характер. Национально-политические цели должны быть доминирующими мотивами, даже если первопричина была не в этом».

После смерти Сталина происходил коренной поворот в карательной политике государства. Хрущев, заявляя об отсутствии политических заключенных в стране, одновременно ставил вопрос: «Как же быть с теми, кто высказывает свое, отличное от других, мнение? Мы стоим за то, чтобы в таких случаях применялись не репрессии, а ленинские методы убеждения и разъяснения». Правда, к концу хрущевской оттепели автократизм и волюнтаризм нового вождя проявились в такой степени, что сотрудников КГБ призывали не только вылавливать явных антисоветчиков, но и собирать информацию о распространителях политически вредных измышлений, любителях анекдотов, примерно таких: «Успехи колхозного сельского хозяйства таковы, что посевную ведут в СССР, а урожай собирают в Канаде». К счастью, такая практика была короткой. Она исчезла сама собой, когда у власти не стало Хрущева.

Следует сказать о некоторой закономерности: при очередной смене лидера КПСС органы КГБ подвергались обязательной критике, дискриминации и смене руководства. Чем больше выливалось грязи на структуры Комитета, тем сильнее вождь укреплял свои позиции. В итоге все возвращалось на круги своя, к традиционному стремлению обязать органы работать под диктовку верховной военной власти.

Свое руководство КГБ СССР Андропов начинал с образования самостоятельного 5-го управления, ставшего головным подразделением в системе органов госбезопасности по борьбе с идеологическими диверсиями. Он понимал, что влияние противника на умы и души советских людей, идейная эрозия в духовной сфере смертельно опасны для страны.

С позиции прошедших лет сейчас отчетливо представляется главенствующая роль сотрудников управления, которое в годы «холодной войны» занималось внешними и внутренними проблемами, грозящими расшатать основы социалистического строя. Советские люди в реальной жизни сталкивались не с разведкой или контрразведкой, а в большей мере с террором, массовыми беспорядками, всякими зарубежными НТС, ОУН, дашнакцутюн и проч., тревогами по «пятой линии», сотрудники которой видели жизнь не из окон Лубянки.

После ХХ съезда партии, разоблачения культа личности органы КГБ становились на путь строгого соблюдения законности. Но в то же время в действующем уголовном кодексе страны вплоть до 1989 года предусматривалась уголовная ответственность за антисоветскую агитацию и пропаганду. Кроме того, к лишению свободы приговаривались и за клевету на существующий государственный и общественный строй. Диспозиции указанных статей были нечеткими, давали возможность относить к антисоветским или клеветническим разнообразные высказывания, проявления и действия. Предоставлялся широкий простор субъективности в судебных приговорах, зачастую порождавших преследование конкретных лиц за несогласие с государственным строем, критику административно-бюрократической системы.

Надо признать, что еще до устранения статьи УК «Антисоветская агитация и пропаганда» практика ее применения в стране постоянно снижалась. На протяжении 1956–1966 годов по этой статье было осуждено 676, с 1966 по 1970 год – 295, в 1981–1985 годах – 150 человек. На Украине с 1987 года, в последние годы Советской власти, не было случаев привлечения граждан к уголовной ответственности за антисоветскую агитацию и пропаганду. Это явление – результат демократических преобразований нашего общества, существенного изменения в годы горбачевской перестройки карательной политики Коммунистической партии и органов госбезопасности.

Необъективность критиков КГБ состояла в том, что чекисты вынуждены были действовать, руководствуясь недемократическими законами. На Съезде народных депутатов СССР я сам голосовал за то, чтобы была отменена злополучная статья Уголовного кодекса «Антисоветская агитация и пропаганда». Политика горбачевской перестройки привела к тому, что общество поняло абсурдность подобного рода законодательных актов.

Возникает вопрос: а кто эту статью вводил? При какой системе? Это нынче мы можем задавать подобные вопросы. Но не сбрасывайте со счетов, что КГБ и другие правоохранительные органы должны были работать на основе существующих законодательных актов, строго их исполнять. Я не сторонник обелять все и всех подряд, но считаю неверным утверждение о том, что во всех нарушениях законности в стране виноватыми оказывались органы безопасности.

Недавно в судопроизводство была введена уголовная ответственность за различные формы экстремизма. Действительность такова, что многие действия властей, чиновников, журналистов трактуются как экстремистские из-за размытого, сомнительного понятия экстремизма. Поверьте моему профессиональному чутью: применение этих норм Уголовного кодекса принесет больше несчастий, чем существовавшая ответственность за клевету на советский государственный и общественный строй.

Пресечение антисоветской деятельности при Брежневе, Семичастном и Андропове путем арестов и привлечения к уголовной ответственности допускалось в незначительных масштабах. Андропов называл «правильной» карательную политику советского государства, в которой доминирующую роль стали играть предупредительные меры. Не отправлять в тюрьмы и лагеря, а переубеждать, перевоспитывать, но уголовное наказание применять как вынужденную и крайнюю меру. Думается, что можно считать положительным такой результат, когда из 15 580 человек, прошедших профилактические воздействия в органах КГБ по всей стране в 1978 году, проявили рецидив около ста, да и те не попали на скамью подсудимых.

Помню свое первое соприкосновение с практической профилактикой конкретного лица буквально через месяц после прихода на службу в КГБ. Заместитель начальника Кемеровского управления Юрий Сторожев попросил на время его отсутствия побыть в кабинете с вызванным в КГБ доктором наук, профессором политэкономии, присланным из Москвы на работу в Кемеровский политехнический институт. За ним последовали несколько томов оперативного дела. Ознакомившись с ними, было решено прекратить разработку его дела, а самого профессора убедить в ошибочности его политических взглядов. Но как ни старался Сторожев, тот не сдавался, хотя ему уже грозно зачитывали конкретные статьи Уголовного кодекса. Когда я вошел в кабинет, профессор воскликнул: «Что, и прокурор уже здесь?» Оказывается, он раньше видел меня в прокуратуре. Сторожев вышел, а я продолжил разговор с профессором, в завершении которого он сказал: «Дайте мне бумагу, я напишу заявление, что не буду в будущем выступать с антипартийных позиций…»

Профилактика считалась успешной, если объект отказывался от своих ошибочных убеждений и раскаивался в совершенных им действиях.

Почему я вспоминаю этот курьезный эпизод? В моей практике были примеры предупредительного воздействия на опасных для общества лиц. Я хочу подтвердить, что идея Андропова о проведении профилактических действий в те годы спасла от уголовного наказания тысячи людей. В области борьбы с идеологическими диверсиями противника профилактика стала основным методом предотвращения и пресечения антигосударственных проявлений.


Андропов выступал как подлинный реформатор органов государственной безопасности, за что некоторые критики упрекали КГБ при нем в либерализме. Юрий Владимирович строго предупреждал: «Недооценивать идеологические диверсии нельзя. Враждебные разведки пытаются использовать наши слабые стороны и будут искать опору в тех слоях населения, которые могут оказаться благоприятной средой для проведения подрывной деятельности». При нем не скрывалось, что в стране имелись случаи антигосударственных преступлений. Ставились задачи не допустить формирования антисоветского подполья, расширения оппозиционной деятельности против КПСС и советского правительства.

Об ожесточенной «холодной войне» может свидетельствовать такой любопытный эпизод. Я срочно выехал в командировку в Литовскую ССР, где в одном небольшом городке в огромном количестве были распространены листовки антисоветского содержания. Остроту произошедшему придавало то, что наводнение листовками произошло в день рождения Леонида Брежнева, при этом отмечалась необычность их исполнения – фотографирование машинописного текста. Изучая облик вероятного исполнителя, эксперты-криминалисты определили, что автором листовки мог быть человек с высшим образованием, историческим или философским, имеющий ученую степень не ниже кандидата наук. В конечном итоге выяснилось, что содержание листовки было взято из Отчетного доклада ЦК на прошедшем съезде КПСС. Создатель подделки умело использовал партийный документ, в котором говорилось об агрессивной политике США, угнетении рабочего класса, нарушении демократических прав населения, заменив в нем только одно слово: «США» на «СССР». Злоумышленником оказался отбывший уголовное наказание участник банды «лесных братьев». Он был внедрен в органы милиции, передавал бандитам сведения о готовящихся против них операциях. Когда почувствовал угрозу разоблачения, поджег здание милиции и ушел в банду. Это был некий Яшкунас. Сколько лет прошло, а я все помню его фамилию.

Работа сотрудников 2-го отдела ориентировалась на перехват нелегальных каналов западных спецслужб и националистических центров со связями внутри нашей страны, на предупреждение и своевременное пресечение террористических и сепаратистских акций в союзных и автономных республиках. В целях перехвата и контроля нелегальных каналов проникновения противника в нашу страну завязывались оперативные игры с главарями закордонных центров ОУН, лидерами реакционной прибалтийской эмиграции. Оперативные игры – это единичные, долговременные контрразведывательные операции, требующие от работников высокого профессионального мастерства, умения претворять в жизнь созданные легенды и доводить до зарубежных спецслужб «оперативно выгодную информацию и дезинформацию».

Мне довелось принимать участие в организации оперативной операции против реакционной прибалтийской эмиграции, в рядах которой оказалось значительное число бежавших с немцами местных эсэсовцев и фашистских пособников. В ходе оперативной игры, наряду с задачами по сбору информации о внутриполитической обстановке в советской Латвии, зарубежный центр дал задание своему «единомышленнику» собрать для публикации в эмигрантской прессе анекдоты о Брежневе. Естественно, «наверху» было запрещено передавать на Запад «нашими руками» подобную информацию. С председателем КГБ Латвийской ССР Борисом Карловичем Пуго мы договорились нарушить этот запрет, и несколько безобидных анекдотов ушло за рубеж. Пуго обещал, что в случае осложнений он полностью возьмет вину на себя. Позднее выяснилось, что это было проверочное задание нашему внедренному источнику, не работает ли он под диктовку. После выполненного задания ему полностью стали доверять.

КГБ Украины наиболее умело вел оперативные игры со спецслужбами, зарубежными оуновскими центрами.

Я вспоминаю свой первый приезд в 1975 году во Львов, где с польскими коллегами разрабатывались совместные мероприятия по ведущейся оперативной игре «Бумеранг». Пока польским коллегам показывали достопримечательности города и ювелирные магазины, я вместе с сотрудниками управления КГБ Головатым и Граком готовил план соответствующих оперативных действий. Начальник Львовского управления Николай Петрович Полудень на совещании похвалил составленный оперативный план, особо выделив наших украинских «хлопцив», которые «працюють» в Москве и хорошо помогают в выработке серьезных мероприятий.

– Кого вы имеете в виду из украинских парней в Москве? Если меня, то я впервые на территории Украины, – сказал я.

– А видкиля же Вы?

– Выходец из Казахстана, родился в Кокчетавской области.

Н. Полудень подошел ко мне и обнял:

– Боже мой, а я ведь кустанайский.


Необходимое отступление

Разрабатывая во Львове план работы по «Бумерангу», я тогда не мог предположить, что по моему предложению ведущаяся совместно с польскими спецслужбами оперативная игра в сентябре 1989 года будет завершена.

В Киеве Министерством иностранных дел и Союзом журналистов Украины была организована пресс-конференция, на которой выступили сотрудники спецслужб Украины и ПНР, раскрывшие подрывные замыслы спецслужб и закордонных частей ОУН против наших стран. Вместе с польскими и украинскими коллегами я участвовал в разработке основных легенд, определении линии поведения подставленной агентуры. Мы пришли к выводу, что в современных условиях в западных спецслужбах, центрах ОУН нецелесообразно создавать видимость наличия, хотя бы локального, националистического формирования на территориях Польши и Украины.

Активный функционер ОУН по кличке Адам, гражданин ПНР украинского происхождения, родственник ликвидированного командующего УПА Шухевича, от одного из лидеров бандеровцев получил в Великобритании задание разыскать во Львове доктора Святослава Панчишина и привлечь к тайному сотрудничеству. Выбор ОУН Панчишина был объясним. Родом он из интеллигентной семьи, известной в Галиции, окончил Венский университет. Его дядя, профессор медицины, избирался в 1939 году депутатом Верховного совета СССР, а в 1941 году вошел в состав созданного ОУН правительства Украины. Сам Панчишин подвергался националистической обработке и был тщательно проверен через эмиссаров зарубежных организаций украинских националистов. С согласия КГБ он стал легендировать патриотическую деятельность, работая под непосредственным руководством главаря службы безопасности ОУН за кордоном.

Панчишин получил необходимые инструкции о конспиративных мерах, подставные адреса на Западе, средствах тайнописи для связи с центром, микроаппарат для фотографирования и другие технические и финансовые средства для своей деятельности. От него требовали поиска единомышленников, обработки населения Украины в националистическом духе, призыва к выступлениям против власти. Были поручения и разведывательного характера: собирать информацию о дислокации родов войск, видах вооружения и местах расположения стратегических ракет.

Легенда о действующей на Украине подпольной группе была реализована профессионально: за заслуги ««Адам» был награжден бандеровцами «золотым крестом» и вошел в руководящие звенья зарубежной ОУН. Не обошли награды и Панчишина. Он был назначен председателем «Верховного суда ОУН на Украине», получил «золотой крест заслуги» и медаль С. Бандеры.


От внедренной агентуры требовалась особая личная безопасность, умная и осторожная линия ежеминутного поведения, высокая самодисциплина, ибо любое малейшее нарушение созданного облика оуновца могло вызвать не только подозрение, но и грозило полным провалом, ведущим к роковым последствиям для жизни. В ходе активных оперативных действий в рамках операции «Бумеранг» на Украине и ПНР было выявлено и разоблачено свыше 20 оуновских эмиссаров из числа граждан США, Англии, ФРГ, Франции. Перехватывались тайнопись, технические и финансовые средства, направляемые в республику для созданной группы «преступных элементов». От зарубежных националистов была получена информация об устремлениях их верхушки, деятельности против социалистических стран с помощью и за спиной американских и английских спецслужб. И, что особенно важно, осуществлялся контроль за подрывными действиями бандеровцев и происходило отвлечение их усилий на лжепозиции.


Когда в 1978 году я был назначен начальником отдела, то подготовил обобщенную записку о националистических проявлениях в стране. Бобков направил этот документ Андропову. Спустя какое-то время я был вызван к председателю КГБ СССР. До этого случая я видел Андропова не более двух раз в президиумах высоких совещаний. Состоялся запоминающийся разговор:

– Вы автор документа? (Справка была подписана мною.) Кому нужны такие материалы на более чем двадцати страницах?

– Справка подготовлена для оценки обстановки по линии работы отдела, – ответил я, внутренне готовясь к критике документа после такого строгого вопроса.

Андропов, видимо, отметив мое волнение, уже смягчил свою интонацию и сказал, что записка в целом ему понравилась, но он не может направить ее в ЦК:

– Там такие громоздкие документы не читают. Можете ли Вы сделать два-три документа для ЦК КПСС? К примеру: о националистических процессах в Украине, в республиках Прибалтики, в кавказских и среднеазиатских республиках. Каждый из них не должен быть более трех страниц.

Вскоре ЦК получило такую информацию по проблемам национализма в стране за подписью Андропова.

В январе 1977 года Москва была потрясена тремя взрывами в метро и в центре города, рядом с Лубянкой. Было заведено оперативное дело «Взрывники», о расследовании которого теперь широко известно. На розыск террористов задействовались силы КГБ: контрразведка, 5-е управление, многие территориальные органы. Был проведен огромный комплекс мероприятий, которые способствовали задержанию и разоблачению преступников. Ими оказались трое армянских националистов во главе с ранее судимым Затикяном. При обыске у них были обнаружены вещественные доказательства, да и на суде обвиняемые не скрывали своих преступных действий.

В ходе проведения следствия я длительное время находился в Ереване. В книжном магазине приобрел учебник для старших классов «История армянского народа». Как прилежный ученик, ознакомился с его содержанием и узнал историю создания и деятельности революционных националистических партий – дашнаков, рамкаваров и других, их программные установки, методы деятельности против царской и советской власти, содержание листовок антирусской направленности. Почерпнул для себя много нового. К примеру, оказывается, молодежная организация в городе Краснодоне «Молодая гвардия» в годы Отечественной войны была создана Жорой Арутюняном и Зоей Пехливян. Фамилии истинных героев-молодогвардейцев не упоминались. Преподносимая ученикам трактовка исторических событий приводила к соответствующим выводам.

Я подготовил анализ содержания учебника с антирусской, националистической трактовкой некоторых исторических событий, на котором появилась подпись Андропова.

В 1977 году была принята брежневская Конституция СССР, которая зафиксировала построение в нашей стране «развитого социалистического общества», зарождение «новой исторической общности – советского народа».

Сотрудники 5-го управления столкнулись в декабре 1986 года с массовыми проявлениями национализма в Казахстане.

Проводили на пенсию Динмухамеда Кунаева, который пользовался огромным авторитетом и популярностью среди населения республики. На пленуме ЦК Компартии Казахстана первым секретарем республики с благословения Москвы был избран Геннадий Колбин. Пленум проходил формально, всего около 20 минут, хотя освобождали от должности члена Политбюро ЦК КПСС, руководившего республикой в течение многих лет. Не всем было понятно и другое: почему руководителем Казахстана становился русский по национальности, до этого ничем не связанный с союзной республикой. После пленума на площади перед зданием ЦК стали собираться группы студенческой молодежи, а на следующий день, утром 17 декабря, число митингующих увеличилось до нескольких тысяч человек. Демонстранты выдвигали требования вернуть Кунаева или заменить назначенного на пост первого секретаря Колбина на казаха (назывались достойные партийные деятели: Назарбаев, Камалиденов, Ауэльбеков), соблюдать ленинскую национальную политику. Появились лозунги: «Каждой республике – свой вождь», «Ни одной нации – ни одной привилегии».

На начальном этапе развития событий не было антиконституционных действий, призывов к свержению государственного строя или каких-либо выпадов против других народов. Несмотря на это, власти дали команду блокировать площадь спецчастями внутренних войск, никого не выпускать и не впускать. Присутствие экипированных солдат резко осложнило обстановку: начались стычки хулиганов с военнослужащими и милицией, применялись с одной стороны дубинки, с другой – камни, арматура. Произошли массовые беспорядки с разгромом нескольких магазинов, поджогом автомашин.

Всю вину за происшедшее руководство республики стало возлагать на председателя КГБ Казахстана Мирошника, который якобы не придал значения сведениям о намечаемых кознях кунаевских сторонников, чуть ли ни сознательно утаил от Колбина информацию о готовящихся выступлениях студентов. Кунаев категорически отвергал какие-либо обвинения в свой адрес, был готов выступить на митинге и разъяснить свою позицию в связи с уходом на пенсию.

Отголоски казахстанских событий самым неожиданным образом коснулись и меня во время моей избирательной кампании на Украине. На одной из встреч пожилой мужчина спросил меня, почему я не говорю на украинском языке, вот Колбин дал интервью центральной газете о том, что он уже через полгода освоил казахский язык. Я ответил, что в моем школьном аттестате стоит «отлично» по казахскому языку, и добавил:

– Можете подойти ко мне, я вам расскажу, за какой срок можно освоить язык тюркской группы. Колбин сообщил, что начал говорить по-казахски. Но он не сказал, что поет народные песни. Я все песни пою только на украинском. Хотите, спою «Розпрягайте, хлопщ, коней» прямо с трибуны?

Я не ожидал, что сказанное вызовет поддержку зала и аплодисменты. Но самое примечательное в другом: после встречи ко мне подошел тот мужчина, по национальности немец, переселившийся из Казахстана, стал интересоваться моей биографией и выяснилось, что он жил в наших краях, прекрасно знал моего отца.

И в советские времена находились политики, которые не прочь были проявить свои национальные чувства путем унижения других народов, искажения их истории…

Среди автономных республик, особенно на Кавказе, не были решены территориальные вопросы, приводившие к конфликтам. Возникали распри между Арменией и Азербайджаном в отношении проблем Нагорного Карабаха и Нахичевани, в Грузии – споры вокруг Абхазии и Южной Осетии. Среди абхазцев распространилось письмо двадцати шести с призывом выхода из состава Грузии и вхождения в Краснодарский край. Умиротворением этой проблемы занимались на уровне секретариата ЦК КПСС и руководства КГБ.

Проблемы в Средней Азии носили иной характер. Мне приходилось наблюдать межреспубликанские, национальные отношения, выражавшиеся в настоящих битвах за воду, когда перекрывались водные каналы из Киргизии в Узбекистан. В Таджикистане разразились столкновения на этнической основе.

В должности начальника 2-го отдела почти год я пробыл в Киргизии. Сотрудники центральных аппаратов КГБ, МВД и прокуратуры СССР вместе с местными правоохранительными органами занимались расследованием террористического акта, необычного, громкого для тех лет преступления – убийства в курортном поселке Чолпон-Ата на берегу озера Иссык-Куль председателя Совета министров республики Ибрагимова, его водителя – немца Фогеля, охранника – киргиза Конуратова. Раскрытие преступления стояло на контроле в ЦК КПСС. А в КГБ ежедневно следил за ходом расследования лично Андропов. Предположений было множество, от политических и националистических мотивов до такой экзотической версии: Ибрагимова могли проиграть в карты воры в законе, которые собрались на курорте в эти дни со всех уголков страны на крупные картежные игры. И все они проверялись основательно.

В республике распространялись провокационные слухи, что Ибрагимова могли убрать местные кланы в борьбе за власть накануне очередного съезда Коммунистической партии Киргизии, где его кандидатура могла пройти на должность первого секретаря ЦК. Ибрагимов действительно был уважаем в Киргизии. Выходец из беднейшей семьи, он получил высшее образование, стал авторитетным республиканским руководителем, воспитан в интернациональном духе, не был заражен местничеством и байскими замашками. Мне пришлось много раз встречаться с его женой Ревой Касимбаевной, умной и красивой женщиной. Родители дали ей необычное имя, ласково сокращенное от слова «революция» – такой нюанс многое означал для киргизской действительности советского периода. Семья по меркам того времени жила скромно. Достаточно отметить такую деталь: Ибрагимов имел собственный сапожный инструмент и сам в семье ремонтировал обувь.

Штаб по расследованию убийства располагался непосредственно в Чолпон-Ата, им руководил заместитель начальника 5-го управления Иван Павлович Абрамов, в годы перестройки назначенный заместителем генерального прокурора СССР. Я постоянно находился в столице Киргизии, был в составе большого коллектива из тринадцати оперативно-следственных групп, которые отрабатывали самостоятельные версии. Наиболее активными среди местных сотрудников были начальник отдела КГБ Киргизии Аскарбек Мамеев и начальник отделения Пак (имя не помню). Кореец исключительно скрупулезно вел разработку лиц, которые покинули Чолпон-Ата после происшествия. Среди разбежавшихся были и картежники. Из числа срочно выехавших из поселка обратили особое внимание на местного жителя Смагина, поведение которого проследили до Москвы. Причем были допрошены все пассажиры вагона поезда Фрунзе – Москва, которые общались с ним в пути, а также были установлены его связи в Москве. Подозрения в отношении Смагина отпали, так как по заключению дактилоскопической экспертизы смазанные отпечатки пальцев, оставленные убийцей на месте преступления, не совпадали с отпечатками подозреваемого. Не опознала его и Рева Касимбаевна, которая видела преступника, выходившего с оружием в руках из спальни расстрелянного мужа. Убийца ее не тронул, хотя они перебросились фразами. Отсюда возникли подозрения, что она может знать убийцу и по каким-то причинам не раскрывает его. Я отрабатывал эти деликатные детали следствия, поэтому часто встречался с вдовой. Конечно, я и виду не подавал, что осуществляю проверку этой версии.

Общеизвестно, что опасные преступления раскрываются по горячим следам или в ходе кропотливого труда и мастерства оперативных и следственных работников.

Сроки следствия затягивались на месяцы, вызывая недовольство московского руководства. Тяжело приходилось Абрамову. По его словам, Андропов упрекал нас в том, что «армия прикомандированных не может раскрыть преступления и проедает государственные средства». Абрамов изнурял себя и подчиненных сотрудников, работая до поздней ночи, без выходных. В результате напряженного труда с ним случился тяжелый инфаркт, и я выехал в Чолпон-Ата, чтобы доставить генерала в республиканский кардиологический центр, где он прошел длительный курс лечения. Абрамов отказался от реабилитации в Москве и выехал в Чолпон-Ата, чтобы продолжить работу по раскрытию преступления.

Во Фрунзе ко мне обратился молодой майор милиции Чернов, эксперт по дактилоскопии, который поделился своей догадкой: он считал, что есть некоторые признаки сходства отпечатков пальцев, оставленных преступником, со смагинскими. Как начинающий эксперт, он не осмелился говорить о своих выводах своему руководству, тем более опровергать официальное заключение старших, опытных специалистов. По совету Абрамова мы решили вместе с нашим оперативным работником отправить Чернова в Москву.

В столице были собраны самые квалифицированные эксперты страны. Комплексная дактилоскопическая экспертиза проводилась, по-моему, впервые с применением компьютерной графики, и комиссия сделала заключение о принадлежности отпечатков пальцев, оставленных на месте преступления, подозреваемому Смагину.

Следствие располагало типом оружия, из которого были убиты все погибшие. Такой карабин «Белка-3» имелся в семье Смагиных, но по показаниям отца оружие попало под колеса машины и пришло в негодность. Он демонстрировал его изогнутый ствол. Под давлением улик, особенно выводов дактилоскопической экспертизы, отец Смагина на допросах рассказал о подробностях совершенного сыном преступления, уничтожении одежды, в которой он был одет, бегстве его из поселка. Он сообщил, что кроме непригодного карабина у них имелся другой (тоже «Белка-3»), который был спрятан в поле после преступления, под мостиком протекающего арыка. При прочесывании местности солдатами было обнаружено орудие преступления.

Смагин-младший был объявлен во всесоюзный розыск. Через некоторое время в Самарской области в электричке, стоявшей в депо, был обнаружен труп человека, покончившего жизнь самоубийством. Им оказался Смагин. Он заметал следы, переезжал с одного места на другое, вел себя настороженно и даже внешне изменился до неузнаваемости.

Наше настроение было совершенно иным; преступник установлен, необходимо закрепить доказательства его вины и установить мотивы. Это было важно, чтобы снять разговоры в республике вокруг этих злодейских убийств. В это время в Киргизию приехал Филипп Денисович Бобков, заслушал наши доклады. Сами материалы составляли более сотни томов. При проведении дополнительного обыска в доме Смагиных была обнаружена старая школьная тетрадь, в которой несколькими годами ранее ученик 10-го класса Смагин на двух страницах описал преступление, близкое к реальному: «Я возьму винтовку и буду убивать киргизов…»

Во время проведения оперативно-розыскных мероприятий по расследованию убийств в Чолпон-Ата было раскрыто, так сказать попутно, около 70 уголовных преступлений в республике: хищений государственной собственности, мошенничества, разбоев, взяточничества. Заместителю начальника следственного отдела КГБ СССР генералу Леониду Ивановичу Баркову и мне была дана команда оставаться в Киргизии до завершения указанных уголовных дел и вынесения по ним судебных решений. Были опасения, что уголовные дела могут быть заволокичены, так как к некоторым преступлениям были причастны влиятельные в республике лица, вплоть до сына первого секретаря ЦК. К примеру, к уголовной ответственности за взяточничество был привлечен заместитель прокурора республики.

Московская бригада оперативников зафиксировала встречу прокурора с крупным расхитителем социалистической собственности. Что могло их, мирно беседующих на скамейке в парке, связывать между собой? Наш сотрудник, проходя мимо, как бы случайно бросил в урну около скамейки пустую пачку сигарет. Таким образом диктофон зафиксировал разговор между этими «приятелями»: прокурор требовал на порядок увеличить ежемесячное вознаграждение, мотивируя тем, что он повышен в должности до заместителя республиканского прокурора.

Обстановка в этой среднеазиатской республике была сложной. Внутренние противоречия затушевывались, чтобы не досаждать центру, создавалась иллюзия размеренной и благополучной жизни народа.

Прибывший в Киргизию на работу молодой специалист писал своим друзьям: «Преступление в Чолпан-Ата ужасное. Вы спрашиваете, сохранились ли в республике басмачи, которые были против советской власти? Конечно, их нет. Но если бы басмачи предвидели, какая в Киргизии будет установлена советская власть, они бы тогда с нею не боролись».

В 1989 году, в годы горбачевской перестройки, по решению партийных органов вместо 5-го управления в КГБ СССР было образовано управление по защите конституционного строя. Изменение функциональных задач происходило по решению директивных инстанций, отражало ход, а вернее шараханье из одной стороны в другую, политики горбачевской перестройки. Когда были реорганизованы эти направления работы, сразу же ощутилась неспособность государства противостоять международному терроризму. Работа против антисоветских и оппозиционно настроенных элементов проводилась, но не в соответствующих реальности масштабах. Недовольным властью лицам разрешалось выезжать за пределы страны.


Внутриполитическая обстановка в стране в период руководства КГБ Владимиром Крючковым существенно изменилась. Отмена конституционной монополии КПСС на власть в правовом отношении привела к утрате ею руководящей роли в обществе. Менялось законодательство по пресечению антигосударственных действий вместе с изменением в целом в стране идеологических ценностей и взглядов. Вследствие изменения политической обстановки, вместо довольно общей трактовки смысла идеологических диверсий усиление внимания к защите конституционного строя было совершенно обосновано. Поэтому соответствующее управление сосредоточивалось на задачах срыва попыток создания нелегальных оппозиционных группировок, предупреждения и пресечения террористических акций, массовых беспорядков, нейтрализации националистических проявлений. Особенно тревожили тенденции к обострению межнациональных отношений.

Полагаю, что в стране слишком запоздали с осознанием того, что националистические процессы были тесно связаны с ориентацией определенных кругов в союзных республиках, стремящихся не к расширению суверенитета, а к личному приходу к власти. В ход пошли террористические акции, взрывы, захваты заложников под знаком откровенного сепаратизма.

Задачи органам государственной безопасности ставились правильные. Но самым опасным в работе КГБ являлось отсутствие правового механизма разрешения возникающих проблем, последовательной и твердой линии воздействия на разрушительные процессы и нарушителей правопорядка.

По темпам ускоренного развития демократических процессов, от реализации широкой гласности вплоть до вседозволенности, пренебрежения законом мы опережали суровую действительность. Один из мыслителей периода Великой французской революции вывел универсальный закон: нет ничего опаснее для страны, где нет традиций демократии и свободы, чем слишком быстрые реформы. Как правило, в подобных случаях процесс реформ выходит из-под контроля. Это обусловливалось еще и тем, что в процессе революционного обновления советского общества спецслужбы капиталистических стран изменили свою стратегию, перевели подрывную деятельность против СССР на новую тактическую основу. Прикрываясь лозунгами об утвердившейся демократизации, многопартийности и гласности, Запад начал осуществлять активную работу по созданию в стране оппозиционных к власти формирований. Основные замыслы направлялись на создание широкой легальной оппозиции, организующей подрывные акции в верхних эшелонах власти, в том числе с использованием депутатского статуса. Велась непрерывная пропаганда идей национализма, шовинизма, клерикализма, исламского фундаментализма, разжигались очаги общественной напряженности, активизировалось подстрекательство враждебных элементов к массовым протестам и действиям.

Сегодня можно безошибочно констатировать, что нашему противнику в результате «холодной войны» многое из его замыслов удалось реализовать в годы горбачевской перестройки.

Крючков отмечал, что надо действовать очень энергично, чтобы восстановить порядок, устранить причины, порождающие преступность, не допустить развала страны. В то же время правоохранительным органам в одиночестве решить это было невозможно. Заслуги сотрудников, отдавших себя защите советского строя, не позволяют гордиться ими только по одной причине: система защиты безопасности государства и общества была не способна удержать распад Советского Союза. Даже наши недруги признавали, что в СССР существовала очень сильная спецслужба – КГБ, но оттого, как он действовал и управлялся в последние годы, было ясно, что вынужденно погибнет вместе со страной. На то были и другие глубинные причины, которые обозначились из ошибок руководства и последствий августа 1991 года, изложенные, в частности, государственной комиссией Сергея Степашина.

Ровно 10 лет было отдано мною оперативной работе в 5-м управлении. Это были незабываемые годы по напряженности, общественной опасности и сложности происходивших в стране процессов, вызванных националистическими проявлениями. Интересно было работать под руководством и вместе с Ф. Бобковым, И. Маркеловым, И. Абрамовым, В. Проскуриным, К. Махмеевым, К. Пястоловым, В. Шадриным, В. Струниным, В. Головиным, С. Лапиным и другими коллегами. Не менее памятны для меня сотни коллег, которые работали в союзных республиках над проблемами национальных отношений, пресечением проявлений крайнего национализма и сепаратизма.

Какой главный вывод делаю для себя, проработав это десятилетие на фронтах «холодной войны»? Ответ на вопрос не прост. Я побывал по делам службы во всех союзных республиках кроме Таджикистана. Мне удалось увидеть масштабы и размах трудовых достижений СССР, страны, в которой я родился и где протекала большая часть моей жизни. В отличие от некоторых, переживаю за гибель советской империи, в которой я как гражданин никогда не чувствовал себя униженным, «жителем эксплуатируемой колонии», будь то в Казахстане или на Украине. Только через выстраданное и глубоко прочувствованное я понял величие русского, украинского, казахского и других народов, познал исключительную значимость настоящей братской дружбы между ними. Сегодня с глубокой тоской я вспоминаю благодатные примеры этого родственного чувства. И необыкновенная теплота разливается в моем сердце, ибо я счастлив, что через мою жизнь прошли судьбы многих достойных людей. Я познал настоящее товарищество, о котором писал Николай Гоголь в «Тарасе Бульбе». Думаю, что в этом познании и есть ответ на мой вопрос.

Мне повезло с направлением контрразведывательной работы. Для постороннего взгляда она казалась политическим сыском, бесполезной борьбой с инакомыслием. Это не так. Я видел в те годы не газетного, а реального врага – национализм, экстремизм, терроризм, сепаратизм на своей земле, которые разрушили СССР. Каждый день заполнялся напряженной работой, постоянными вызовами в горячие точки, что напоминало выезды врачей к больным людям. Только в опасности был не один человек, а вся наша страна. И она требовала заботы и лечения. Длительные командировки отнимали время от семейных забот, сына и внуков. У меня было мало возможностей сходить с женой в театр, посмотреть на красоты столицы, посидеть с друзьями. Но меня утешает то, что моя работа, способности и труд моих коллег нужны были нашему обществу, государству для решения злободневных задач.

Это направление работы КГБ понимал Андропов, переживший трагедию будапештских революционных событий. Его помощник Виктор Шарапов, китаист, посол в Болгарии, отмечал, что Юрий Владимирович четко осознавал такую мысль: любой национализм – русский, украинский, казахский, киргизский, грузинский – представляет собой угрозу для единства многонационального государства. В своем понимании он исходил не из национального, а общеполитического подхода.

Эти первоочередные задачи значимы и сегодня. Не случайно Президент России Дмитрий Медведев обозначил необходимость «жесткого противодействия национализму и терроризму. Любая пропаганда сепаратизма, национальной и религиозной нетерпимости – вызов стабильности и единству нашего многонационального государства».

И в советское время были люди, которые понимали опасность, грозящую нам извне. Куратором 5-го управления КГБ СССР, которое решало тогда оперативные задачи по борьбе с идеологическими диверсиями и защите конституционных основ государства, был Виктор Михайлович Чебриков. В своем выступлении на XXVII съезде КПСС большое внимание он уделил идеологическим диверсиям, ведущимся против СССР. Тогда же он четко определил их цель: оказать враждебное влияние на умы и настроения советских людей, подорвать веру в коммунистические идеалы и повернуть их против социализма. Пора вспомнить мысль Чебрикова о том, что идеологические диверсии осуществляются в сфере политики и права, философии и религии, нравственности и морали, то есть там, где идет борьба идей. Современники должны помнить, что наше общество, русский и другие братские народы в последний период существования социалистического государства испытывали агрессивное насаждение идеологии националистической розни и эгоизма, настроений нигилизма, апологетику бездуховности и предательства.

К чему мы пришли сегодня – особенно ясно видно по нагло лгущему телевизионному экрану…

В 1984 году я был переведен на работу в секретариат КГБ СССР в непосредственное подчинение председателю КГБ Чебрикову.

В спецслужбах трех государств

Подняться наверх