Читать книгу RUсский koMiX. или коллаж о настоящем сверхинтеллекте - Николай Жакобов - Страница 6

Тщательно осушив кожу белым махровым полотенцем и накинув на плечи синий бамбуковый халат, Никанор подошел к запотевшему зеркалу и отточенным движением руки, выверено запечатлел на нём свой автограф. Мгновенный автопортрет походил на стиснутый кулак с большим пальцем, просунутым между указательным и средним, как неприличный жест, выражающий крайнее неприятие, высшую степень презрительной насмешки, и действительно имел некоторое сходство с оригиналом. Рельефное худощавое лицо, убегающий назад подбородок, тонкий выструганный с соблюдением всех пропорций нос, глубоко посаженные разнополые глаза-близнецы, – все это, сам того не сознавая, Никанор сумел отобразить в уникальном символе, предназначенном для идентификации личности.

Подобный росчерк пера, характерный для творческих людей с богатым воображением, выдавал его мечтательную натуру и склонность к приукрашиванию действительности. В то же время, сомкнутость и плотность характеризовала его как человека нелюдимого, независимого и закамуфлированного.

Природа этого причудливого ритуала долгие годы оставалась для Никанора загадкой, но его не покидала уверенность, что в этом незамысловатом жесте сосредоточен непомерный эротический заряд.

Беспокойное лихорадочное возбуждение овладевало им, непроизвольно выхватывая из темноты подсознания сомнения и тревоги, лоб покрывался испариной, шею стягивала петля удушья. Непреодолимый двигательный акт, мимолетный параф, естественный на вид, но совершающийся помимо воли, затягивал Никанора в воронку слабосилия и страдания, сохраняя при этом понимание чуждости этого расстройства и желание от него избавиться.

С минуту, оставаясь неподвижным, он внимательно следил за змееподобным скольжением капель, затем взгляд сфокусировался на проступающем в проведенных ими дорожках собственном отражении, слегка размытом, но пропитанном столь глубокой художественностью теплого импрессионизма, что Никанора начало заполнять ощущение уюта и умиротворения.

«Неужто впадаю в сентиментальность? – подумал он с испугом. – А ведь сентиментальные люди наиболее беспощадны. За их чрезмерной слезливостью и приторной ранимостью, как правило, скрываются ожесточение и озлобленность. Именно жестокость, спрессованная морально-боязненным давилом, преобразуется в низкобюджетную чувственность, которая выносится на общественный рынок в виде всхлипываний и пускания умильных слюней».

«По сентиментальности узнают сволочь», – неожиданно в голове всплыла строчка из «Голема3». С этим артефактом экспрессионизма Никанор ощущал поистине мистическую связь, причем связь эта, как ему казалось, была двухсторонней. «Эта книга нуждается во мне не меньше, чем я в ней, – говорил он. – Она в ответственности за того, кто её читает».

Затертая и зачитанная до дыр, она воспринималась им как фрагмент его биографии.

Каждая книга написана словами. Каждое слово – это семя. Каждое прочтение – это посев. У всякого вида семени свои требования к условиям прорастания. Лишь попав в благоприятную почву, оно пускает корни и всходит, формируя новое растение. Чтение – это переход слов из состояния покоя к росту зародыша-понятия и развитию из него проростка-идеи.

Но это в идеале, а на деле миллионы неплодоносных голов засеиваются элитными семенами Кафки, Достоевского, Гессе в несообразной, нелепо-бестолковой надежде на то, что хотя бы одно да прорастет.