Читать книгу В архив не вносить. Остросюжетная повесть - Николай Кириллович Анфимов - Страница 12

На той стороне ворот, недалеко от вахты – КПП, собралась уже целая толпа прошедших досмотр вновь прибывших арестантов. Старые лагерники бродили среди них, искали земляков и знакомых.

Двое рослых парней расспрашивали всех подряд:

– С вами не шел человек по фамилии – Павлов? Слышь, земеля, ты на этапе не слышал фамилию – Павлов? С ним еще пацан малолетний должен быть?

– Шел с нами. Наверное, шмон еще не прошел, на той стороне пока?

– Да вон он идет с вахты. С парнишкой. Ну, точно он!

Парни сразу подошли:

– Вы – Павлов?

– Да ребята, моя фамилия Павлов.

– Вас ждут в одном из бараков, давно уже ждут?

– Кто, если не секрет?

– Нет, не секрет, Вас ждет Гриша Одесский, пойдемте с нами…

Черный рубленый барак, к немалому удивлению Павлова, внутри оказался безукоризненно чист и аккуратен. Блестели добела отмытые доски некрашеного пола, вдоль стен добротно сколоченные из струганных плах и брусков одноярусные нары. В центре просторного помещения стояла побеленная кирпичная печь, сразу за ней накрытый цветастой клеенкой, стол.

Из-за стола поднялся высокий и крепкий мужчина лет пятидесяти с небольшим. Жесткое, будто вырубленное из камня, лицо, умный проницательный взгляд, зачесанные назад полуседые волосы.

– Ну, здравствуй, Павлов! А я – Гриша! Вот и свиделись – тюремный мир тесен. Искренне рад встрече с тобой, уважаю и ценю сильных и честных людей. Проходи к столу, будь как дома. В этом бараке живут только свои ребята, так что не стесняйся.

Павлов снял грязные сапоги у порога, кивнул Алешке, чтобы тоже разделся, и щеголяя дырявыми носками направился к столу.

Гриша крепко пожал ему руку, улыбнулся:

– Поизносился на этапе, однако? Ну, ничего, это дело поправимое. К вечеру мои ребята протопят баньку, подберут бельишко и что – либо из одежды тебе и пацану.

К столу приблизился Алешка, встал рядом с Павловым:

– Здравствуй, пацан! Как будем тебя называть?

Гриша протянул мальчику руку:

– Павлов Алексей! Я сын Палыча! Двумя руками вцепился в широкую ладонь, затряс ее со всей силы

– Ну, ну, сын Палыча, полегче чуток, не ровен час и руку мне оторвешь? Вишь, какой мощный? Давай, друган, садись за стол…

…Гриша угощал. На столе как по волшебству появились: белый хлеб, колбаса, сало с красными прожилками, печенье и конфеты.

Шустрый парень расставил на столе рюмки, из красной резиновой грелки разлил остро пахнущий спирт и ушел.

– Дядя Гриша, а где Вы все это взяли? Ведь мы же в тюрьме находимся?

Алешка смотрел на конфеты голодными глазами, но взять не осмеливался:

– Бери конфеты, сын Палыча, не стесняйся. Сейчас Петруха чайку сообразит, и жизнь тебе покажется сказкой.

– Ну а где, все же? Может, отняли у кого – нибудь?

Павлов шлепнул его по затылку

– Ешь, давай, трепло! Посылку он получил… из дому…

– Вор я, пацан! Вору не полагается на пайке сидеть! А где харч беру? Знакомые принесли по старой дружбе. Кушай, давай, не мучайся угрызениями совести, у нас все по – честному делается…

Гриша поднес к губам рюмку

– Давай Василий, за встречу! Дай Бог, не последняя в нашей жизни…

Наевшийся досыта Алешка уснул прямо за столом. Павлов осторожно поднял его на руки, и понес к нарам.

– Отнеси в дальний угол барака, там тюфяки, ложи на любой. Устал, парнишка. Этапный тракт и взрослых с ног валит, а не то мальчишку? Крепок на ногу, сорванец, чувствуется школа…

Павлов отнес Алешку в дальний угол барака, уложил на тюфяк. Вернулся к столу:

– Сирота он с малых лет, первый пряник только в тюрьме и попробовал. Дед его воспитывал, а сам уже немощный был, в камере у нас и умер. Родителей в коллективизацию раскулачили, угнали на соляные копи в Казахстан, где они и сгинули. С тех пор и остался пацан с дряхлым дедом. Такие вот дела, Гриша.

– А как ты ухитрился переписать его на свою фамилию? Неужели помог кто-то из сильных мира сего?

Разговорчивостью Павлов никогда не отличался, а тут как прорвало. Рассказал про Корюхова и Кузнецова, про Федю-капитана, и про то, как начальник «Крестов» помог официально усыновить Алешку. Гриша слушал внимательно и серьезно, смотрел на Павлова с уважением, даже папиросу не прикурил, так и прокрутил ее в пальцах до самого конца рассказа

– Что не говори, а среди мусоров иногда встречаются люди. Этот бесшабашный майор – Корюхов, запросто сам мог под следствие загреметь за вмешательство в дела следователей. Отчаянный мужик, я тебе скажу, и честный! Тебе очень крупно повезло, Василий. Если бы не майор – твой приговор бы уже привели в исполнение. Редкая у тебя история, на сказку похожа, но я верю. Ну ладно, давай еще по капельке…

Выпили по рюмке. Понюхав корочку хлеба, Гриша продолжил:

– Я знал, что ты идешь этапом в нашу сторону, но слегка опасался, что вас завернут на Шалицу, бывали случаи. Хотя вероятность туда попасть была весьма мала, в шалицком лагере содержаться в основном политические, а в вашем этапе большинство уголовников. Кстати, по дороге конфликтов с приблатненными у тебя не было?

– Да нет, ничего серьезного не было, так, мелочи.

– Ну, смотри Василий, тебе виднее? Эту публику надо сразу к ногтю, другого языка они не понимают. Сейчас мои парни шерстят этап, возможно десятка два ссученых подошли с вами?

– Не знаю, Гриша, этап большой, может, кто и был?

– Ненавижу ссученных! Истребляю и давлю как гнид! Тюремные шакалы! Живут по принципу волчьей стаи – отобрал и съел, не понравился – убил! Похожую стаю, ты сам поломал в «Крестах», так что тебе приходилось с такими уродами сталкиваться. Воры бывшие, блатные всех мастей, от которых свои же и отвернулись за позорные проступки. Даже после того, как от них отказались все нормальные арестанты, они продолжают называть себя блатными и братвой. Ссученым терять уже нечего, совесть и стыд давно и безвозвратно потеряны, так что добрая половина пашет на мусоров, если не все. Надо, например, лагерному начальству как-то выкрутиться за невыполнение производственного плана, а достоверных объяснений нет? Что они делают, чтобы спасти свою шкуру? А начальство, с помощью сук, устраивает в зоне бунт, с поджогами бараков, цехов, и заготовленной продукции. Уловил смысл? Правильно – все грехи списываются на бунт, ими же и организованный. Вот для таких дел мусорам и нужна подобная продажная публика. За то, что могут когда-то пригодиться, отношение к ссученным лояльное, много чего прощают, на работу не гонят. И в это же время, мужика – работягу, завышенными нормами выработки душат почем зря. Вот такие дела, брат, в лагерях происходят…

– Ну а если твои парни найдут ссученых в пришедшем этапе, что с ними сделают?

– Кого прирежут, кого на правильный путь наставят, это уж у кого какие «заслуги» перед обществом. Нельзя допускать чтобы суки сбивались в крупные стаи – тогда прольется большая кровь. Воров даже вырезают, когда в силе, а не то, что мужиков. Недавно здесь, на Челыме, ссученые убили одного из наших. Где – то пронюхали, что я этапом иду, сразу четверо сорвались в побег. Солдаты с собаками догнали и кончили всех.

– Да, дела. Сижу вроде уже давно, а все еще не могу толком разобраться в тюремной жизни. В каждый день узнаю что-то новое.

– То, что ты отсидел, Василий, это крохи от того, что у тебя еще впереди. Мой тебе совет – настраивай свою душу на долгую жизнь в лагере, не изводи себя напрасными мечтами и иллюзиями о свободе. Пятнадцать лет – серьезный срок, как не крути, а сидеть его придется. Тебе еще многое придется пережить – холод и голод, каторжную работу. К блатным «романтикам» ты никогда не примкнешь, у тебя на лбу написано – мужик! Я уверен, что ты будешь работать при любом раскладе, и даже если тебе будет светить смерть от голодухи, ты все равно будешь выходить на работу. Ну, скажи что я не прав?

– Да, Гриша, без работы я не смогу, работать в любом случае буду, не привык сидеть без дела. Но, если я вдруг почувствую, что в воздухе запахло жареным, тогда уйду из этого лагеря, пусть с треском, с трупами, но уйду когда захочу, и конвойная рать меня удержать не сможет. Нет, я не хвастун, Гриша, просто я знаю свои возможности, и знаю, как правильно применить их на практике. Ушел бы и сейчас, сразу с этапа, несмотря на зиму, но есть одно обстоятельство которое мешает мне это сделать.

– Наверное, я разучился разбираться в людях? Почему то подумал, что ты будешь тянуть срок до конца? А в твоих возможностях не сомневаюсь, в тебе чувствуется сила и уверенность в себе. Что – то мне подсказывает, что ты еще наведешь шороху в этом лагере? Ну, об этом, мы позднее поговорим…

Грелка постепенно пустела

– Гриша, а про Шалицкий лагерь ты что можешь мне рассказать? Сам пока не пойму – чем меня заинтересовал этот таинственный лагерь?

– Ну что я знаю? Лагерь засекречен. Ходит слух, что его курирует сам Берия. Конвой – тренированные мордовороты из столицы. Хозяин зоны – конченый садист. Звание – полковник, фамилия – Сердюк. Бесконвойных арестантов на Шалице, как во всех других лагерях, нет. Обслуживающий персонал – врачи, продавец, конторские, и прочие, тоже ни местные, местных жителей на выстрел к зоне не подпускают. Опять же по слухам: в лагере имеются подземные казематы, где содержатся узники, которые могут еще понадобиться государству. Говорят, там сидят люди, которых, если верить советским газетам, уже давно расстреляли? Но большая часть арестантов уничтожается. Этапы туда постоянно заходят, а не выходит никто. Значит, – работает конвейер массового уничтожения людей. Вот только неизвестно какими методами палачи убивают, расстрельных залпов не слышали даже местные охотники? Возможно, применяются средневековые способы уничтожения, например – голод, замораживание? Ну и как у мусоров принято – расстрел, только стреляют, наверное, в подземелье, потому и выстрелов не слышно. Но в настоящий момент это не главное – главное, в другом…

Гриша прикурил папиросу, горелую спичку бросил в пустую консервную банку

…с одной стороны, Василий, тебе крупно повезло, ты миновал Шалицу. Лагерь челымский, с точки зрения мужика-работяги, считается самым лучшим в этих краях, про голод я промолчу, во всех лагерях голодуха, дело вот в чем: на Челыме никогда не было внутреннего беспредела. Мужики сами делают погоду в зоне, и не дают сукам разгуляться, как в других лагерях. Политические арестанты живут здесь спокойно и мирно, никто их не обижает, но это внутренняя жизнь…

Гриша сделал короткую паузу…

– …а с другой стороны… в лагере процветает ментовской беспредел, и устроил этот беспредел хозяин лагеря, то есть – подполковник Дятлов. По – нашему – Дятел! Так вот: наш хозяин, по каким – то своим дьявольским соображениям, отправил десяток человек на шалицкую зону. Ушли парни этапом, и с тех пор от них ни слуху – ни духу? Как в воду канули? А зеки все опытные, должны были весточку сюда заслать. Значит, для связи нет ни малейшей возможности. К чему я тебе это говорю? «Барин» наш, как и все тыловые крысы, ненавидит вашего брата-фронтовика лютой ненавистью. Всяческими путями сживает фронтовиков со света, загубил уже не один десяток людей прошедших войну. Для таких дел у него имеются два садиста – братья, по фамилии – Кривцы. Мрази конченые, – пробу некуда ставить. «Барин» наверняка посмотрит твое личное дело сам, возможно сразу же возненавидит тебя за твое фронтовое прошлое, и отдаст братьям устный приказ на твое уничтожение? А это сучьё, свое дело знает, могут за малейшую провинность или косой взгляд пристрелить. Могут замотать изоляторами до полного бессилия, а могут и на Шалицу отправить. Тебе постоянно надо быть начеку! Возможно, совсем скоро, тебе придется уходить в побег – лучше на воле достойно погибнуть, чем здесь от выстрела в спину. Парень ты сильный и опытный, умом Бог не обидел, так что у тебя много шансов выжить в тайге. Вот ты сейчас думаешь – почему я тебе советую идти в побег, когда на носу зима? Во – первых: обстоятельства сложились так, что другого выхода может просто не быть, а ждать грибной сезон еще почти год. Во – вторых: в грибной период вохра переходит на усиленный вариант службы, и уйти с лагеря будет гораздо сложнее. А сейчас у охраны спокойный период, самое время свалить с лагеря. Ну а на прощанье можешь, как следует хлопнуть дверью – пусть знают легавые что такое фронтовик – разведчик! Вояки они никудышные, по сравнению с немцем – шавки! Только с безоружными и умеют воевать, суки. Возможно, после побега с трупами, в лагере начнутся репрессии? Но репрессии здесь и так постоянно, так что про это можно не думать.

– К сожалению, Гриша, в ближайшее время идти в побег я не могу, Алешка еще слишком мал для таких дел. Оставить его – значит предать. Придется терпеть пару лет? Пусть пацан подрастет и окрепнет, а когда подойдет время, возьму его с собой. Уйти с этого лагеря, я думаю будет несложно, – система охраны развалена полностью. Процветает пьянство, а где пьянка – там бардак! Конвойные подходят с заряженным оружием вплотную к арестантам, можно легко завладеть готовым к бою автоматом. Привыкли к полной безнаказанности, видно не попадали еще в переделки?

– Какие переделки, сплошь тыловая публика. И конечно, если дело касается пацана, то он слишком мал для таежных скитаний, надо ему еще подрасти. Но и ты смотри в оба, не прозевай критический момент.

– Прости за нескромность, Гриша, хочу задать тебе один вопрос?

– Ну, о чем речь, спрашивай

– Люди говорят что в этом году на свободе страшный голод, а у тебя полный набор харчей, даже колбаса имеется, ума не приложу, где все это можно достать?

Гриша улыбнулся:

– Все очень просто: конвойные войска при любом раскладе снабжаются по первой категории, у народа отнимут, а им дадут. Все поселковые магазины в лагпунктах11 принадлежат тюремному ведомству, ну а мы, уже за двойную цену, покупаем у местного барыги12, – Абрама и у самой вохры13, им навар и мы сыты. Но если честно: закупаемся мы не так уж и часто, финансы не всегда позволяют. А недавно, пришлось для дела, потратить солидную сумму, так что в настоящий момент, денег почти не осталось. Пора «игровых» трясти, картежников так зовем, если не знаешь? Общую лагерную казну надо пополнить, деньги на этапы понадобятся. Так у нас заведено – этапникам на дорогу помогаем по мере возможности. А голод, кстати, не только на воле, в лагерях намного хуже. Это я на твой приход прикупил кое-что, вот у тебя и создалось столь обманчивое представление, а на самом деле все обстоит далеко не так. В лагере голодуха, гуляют цинга и дифтерия, люди мрут десятками и даже сотнями, особенно работяги. Так что на легкую жизнь шибко не рассчитывай и себя не обманывай.

Гриша прикурил папиросу и с досадой хлопнул себя ладонью по колену

– Нет, ты себе представляешь, Василий – посреди огромной, богатой зверем и рыбой, тайги, стоят острова – лагеря, где люди умирают от голода? Озера и реки полны рыбой, медведи и лоси бродят вдоль заборов, грибы – ягоды летом сразу за запреткой14 растут, а людям есть нечего? Да одна бригада из двух десятков расконвойников15, может столько заготовить грибов и ягод, столько наловить сетями и силками, рыбы и зверья, что зимой про голод можно и не вспоминать. Так нет же, никому из начальства это не нужно, за это ордена не дают. Сволочная власть на Руси, сволочная, что не говори. Так по сей день, и живем на голодных островах, живем, и последний хлебушек потихоньку доедаем…

Гриша досадно махнул рукой

– Эх, наливай еще по капельке, Василий…

В самом конце задушевной беседы, под рюмочку, Павлов задал последний вопрос и на том разговор на сегодня закончился

– Гриша! Еще в тюрьме мне ребята говорили, что заключенные в лагерях, на спине и груди, носят белые круги, как бы мишени, чтобы конвою легче было стрелять в беглецов. Числятся под номерами, а не по фамилиям. Здесь же я ничего этого не заметил, перекличка проходила по фамилиям, никаких номеров не видел и не слышал?

– Все так и было – и мишени и номера! Но недавно вдруг отменили всю эту бутафорию, только вот не интересовался – везде отменили или местами? Ну, ладно, отдыхать тебе пора, Василий, давай все разговоры на завтра перенесем. Да, чуть не забыл тебе сказать? Мои парни где-то узнали, что «барин» заряжает меня в первый же этап на Салехард. Видимо мешаю ему беззаконие творить, а открыто ликвидировать опасается. Лагерь на уши встанет, если он меня кончит, государственный план будет под угрозой. Бунт ему сейчас не выгоден, впереди зимние лесозаготовки, надо запас леса к весеннему сплаву готовить. Если я уйду, выдержит ли мужик натиск блатных? Вся жизнь в лагере может поменяться. До меня здесь был Миша Питерский, Миша правильный вор, не давал мужика в обиду. Но и он ушел на Салехард. Суки сразу проявились и начали устанавливать свои порядки. В скором будущем в лагере не останется никого из наших, одна молодежь, а им надо все объяснять и подсказывать, иначе таких дел наворотят. К большому моему сожалению, ты на статус смотрящего за зоной не подходишь, ты офицер и фронтовик, а таким, по нашим законам, передавать власть нельзя. Ты только не обижайся на правду – такова лагерная жизнь…

– Что ты, Гриша, я все прекрасно понимаю, – я здесь случайный пассажир. А законов ваших, по сей день и не знаю.

– Ты силен духом и телом, а это не каждому дается. Так вот: какое – то время ты по любому останешься в лагере, мы же не можем сейчас просчитать, когда наступит в твоей жизни критический момент? К тебе, может быть, подойдут мужики за помощью, обязательно помоги. Ты многое можешь, я в тебе уверен!

– Все сделаю, что в моих силах, даже не сомневайся!

– Мои парни будут тебе помогать. Ну, все, спокойной ночи…

А сон не шел. Павлов крутился на тюфяке, переворачивался с боку на бок, вставал курить несколько раз. В ночном бараке стояла полная тишина. Отработавший десятичасовую смену рабочий люд спал мертвецким сном. Гриша, еще до прихода работяг, ушел куда-то по своим делам и к ночи ни вернулся.

В голову лезли тревожные мысли…

«Пройдет немного времени и Коган со Стасом вспомнят обо мне. Тот факт, что им не удалось подвести меня под расстрел, гниды никогда не забудут. Пронюхают, где нахожусь, и достанут меня в лагере. Ни Кузнецов, ни Корюхов, здесь помочь не сумеют. Они даже и не узнают о моих проблемах, связи с ними нет. Все лагеря – владения НКВД, или как они сейчас себя называют, – МВД? А гниды сумеют достать меня одной бумажкой, на такие дела они мастера. Плюс ко всему начальник лагеря – сумасброд. Надо что-то решать? А может Алешку оставить с Гришей, а самому уйти в побег? Нет! Вырастет пацан вором…»

Уже под утро пришел Гриша. Скинул с ног начищенные хромовые сапоги, и бросив под голову ватник завалился на тюфяк.

– Почему не спим, Василий? Скоро утро, а ты, судя по твоему виду, совсем не спал.

– Сон начисто отшибло, в голову лезет хрень всякая? Лежу и думаю не понятно о чем?

– Ты мне вот что скажи: работать все-таки будешь, или пока отдохнешь в жилой зоне? Я могу устроить тебе отдых на долгое время и без всяких дурных последствий. Спрячем тебя от начальства на некоторое время, чтобы ты сил набрался и отдохнул, как следует. В лагере почти три тысячи человек, из них добрая сотня неработающих наберется – инвалиды, блатные и прочие, одним словом – неработь16. А если у тебя есть желание работать, то пристрою на теплое место.

– Работать буду обязательно, отдохнул в тюрьме досыта. Алешку тоже надо на работу устроить, пусть учится уму-разуму.

– Пару деньков все равно отдохните, наработаться еще успеете. В баню сегодня сходите, раз вчера с устатку не пошли. Сказал ребятам, чтобы с утра по – новой затопили, к полудню будет готова…