Читать книгу Исповедь флотского офицера. Сокровенное о превратностях судьбы и катаклизмах времени - Николай Мальцев - Страница 4

Мне было 37 лет. У меня не было ни кола, ни двора. Назад к счастливому прошлому возврата не было. С ним было покончено навсегда, лишь осталось сожаление. Если бы у меня была в средней полосе приличная квартира, то я бы с удовольствием послужил на атомной лодке ещё несколько лет, а может быть, и до полного выхода на пенсию. Служить на лодке для меня было творческим удовольствием. Но надо быть полным идиотом, чтобы продолжать службу, не имея нигде «ни кола, ни двора». В полной неопределенности собственного будущего, в жаркие дни первых чисел июля 1980 года, в канун летней Олимпиады, я вместе с семьей прибыл в Москву. Москва была необыкновенно пустынной. Особенно поразила пустота аэровокзала и московских транспортных магистралей. Это было связано с ограничением въезда в Москву, в связи с проведением в Москве Олимпиады-80. В Москве жила сестра моей жены, и мы как всегда, во время отпусков или по другим каким нуждам, бывая проездом в Москве, остановились в её московской квартире. Прибыли мы в Москву после окончания рабочего дня и знакомство с новым местом службы пришлось отложить на следующий день.

Командировочное предписание было выписано на РТУ ВМФ. Служебный телефон кадровика управления Кудрявцева Николая Ивановича хранился у меня ещё с 1979 года. Утром я позвонил ему, и он распорядился подъехать и связаться с ним из бюро пропусков, по трехзначному коммутатору. Через час-полтора я прибыл в Большой Комсомольский переулок, получил в бюро пропусков разовый пропуск и оказался в Радиотехническом управлении ВМФ. Кудрявцев Николай Иванович встретил меня так, как будто видел в первый раз. В маленьком кабинете кадровика находилось ещё два капитана 1 ранга. Он познакомил меня с ними. Один из них, пожилой красавец с окладистой седой бородой, капитан 1-го ранга Прохоров Марат Иванович, представился командиром будущего Аналитического центра. А другой, сравнительно молодой капитан 1-го ранга Вдовиченко Евгений Владимирович, представился главным инженером и моим непосредственным начальником. Мне объяснили, что пока ещё никакого Аналитического центра не существует. Для развертывания будущего центра и сопровождения работ по его созданию, создан временный штат-кадр в количестве пяти штатных должностей. Мы трое и были представителями будущего центра.

Четвертый, как я потом выяснил, самый хитрый и осторожный, капитан 3 ранга Слава Первак, прибыл одним из первых. Почему-то его не оставили в РТУ ВМФ для работы с секретной документацией по развитию центра, а отправили на объект. По ходатайству командования РТУ ВМФ, Слава Первак получил служебную квартиру в качестве наблюдателя за ходом строительства непосредственно на подмосковном объекте Дуброво, и находился там практически постоянно. Как ни странно, но это перемещение неизвестного мне и раньше меня прибывшего офицера Славы Первака из РТУ ВМФ, на объект Дуброво, сыграло заметную положительную роль в моей будущей судьбе. Если бы Слава Первак проявил себя талантливым офицером, умеющим работать с документами, общаться с командованием ВМФ и конструкторами-разработчиками Аналитического центра, то его бы и оставили при РТУ ВМФ, а меня отправили на объект в качестве сидельца-наблюдателя. В этом случае я бы потерял шанс проявить свои творческие способности в качестве работника Центрального аппарата.

Сидел бы на объекте в служебной квартире и тихо ждал, когда будет построен жилой дом для офицеров и мичманов центра, и моя семья получит на территории военного городка настоящую подмосковную квартиру. То есть реализовалась бы судьба тихого предпенсионного офицерского клерка. Но даже от реализации этой судьбы я был бы безмерно счастлив, так как о большем и не мечтал. Но что-то у Славы Первака не сложилось. Разных согласований и документальной работы по создаваемому Аналитическому центру был непочатый край. И Прохорову и Вдовиченко был нужен помощник-исполнитель документов непосредственно в РТУ ВМФ, откуда и велись все согласования и возникали горы совершенно секретной переписки, как с Управлениями ВМФ, Министерством обороны и военными институтами, так и с многочисленными гражданскими министерствами системы Военно-промышленного комплекса, организацией главного конструктора, и многочисленными организациями конструкторов и разработчиков отдельных систем и технических устройств, обеспечивающих «добычу», сбор и обработку информации для функционирования Аналитического центра и передачу обработанной информации на командные пункты Генерального штаба.

Поэтому мне, в виде эксперимента, и предложили снять жилье в Москве и на следующий же день прибыть в РТУ ВМФ для исполнения инженерных обязанностей в качестве помощника главного инженера Евгения Владимировича Вдовиченко. На пятую должность инженера, равноценную моей должности, офицер уже был тоже назначен, но пока к новому месту службы не подъехал. Таким образом, штат-кадр будущего объекта состоял из пяти офицеров. Штат-кадр был полностью укомплектован и одним из этих офицеров штат-кадра, неведомыми для меня путями была назначена и утверждена моя скромная персона. Это была не просто удача или везение, а перст судьбы, который определил все мое будущее. Ещё большим перстом судьбы оказалась моя необходимость исполнения служебных обязанностей не на объекте Дуброво, а в Москве, в Центральном аппарате Радиотехнического управления ВМФ. Буквально через неделю прибыл и последний офицер штат-кадра Валера Двораковский. Ему тоже предписали снять квартиру в Москве и работать параллельно со мной в РТУ ВМФ под руководством Вдовиченко и под общим руководством начальника шестого отдела неакустических средств полковника Черненко Эдуарда Петровича.

Я был так увлечен и заинтересован новым необъятным кругом служебных обязанностей, так хотел скорее постигнуть все нюансы и тонкости новой служебной деятельности, требующей настоящей творческой отдачи, что даже не замечал, что Валера Двораковский является моим конкурентом. Впрочем, творческой работы по подготовке документов, ответов на предложения промышленности, военных институтов и заинтересованных управлений ВМФ и Министерства обороны, а также по согласованию совместных решений и предложений, хватало на всех. Все мы вместе с главным инженером Вдовиченко работали с начала рабочего дня до 22–23 часов позднего вечернего времени. И опять, как и во время службы офицером-подводником на атомном ракетоносце, я перестал замечать служебное время, как жизненную тяготу. Недели проходили как один день. Не успевал я оглянуться, как наступал выходной день. Я ощутил прилив огромных жизненных сил, как будто внутри открылось второе дыхание, словно у бегуна на длинные дистанции. У нас не было рабочего помещения, как у штатных сотрудников РТУ ВМФ. Но это нам нисколько не мешало.

Мы работали или в секретной части или за двумя рабочими столами, поставленными для нас в аппендиксе полутемного коридора. Настольных ламп не было. РТУ ВМФ располагалось в старом здании бывшей гостиницы, построенной ещё в царские времена, и имело четырехметровые пролеты от потолка до пола. Тусклый свет потолочных ламп коридора еле освещал поверхность стола, за которым мы читали документы или исполняли в секретных рабочих тетрадях бесчисленные проекты совместных решений, ответные письма или проекты рабочих документов. Темп был так высок, что за неделю рабочего времени я от корки до корки расходовал секретную тетрадь объемов в 96-100 листов, разлинованную в линейку под рабочую рукопись. Всегда имелось две тетради. Когда одну сдавал в секретное машбюро для печати проекта письма или документа, работал в другой тетради. Заметил я влияние этого полутемного коридора на мое здоровье, лишь много лет спустя, когда зрение стало катастрофически падать, а затем и открылась глаукома. В этом бешеном рабочем темпе я не сразу обратил внимание на то обстоятельство, что хотя Валера Двораковский, работал с документами с не меньшим усердием, но результаты его работы были более скромными. Это адский труд был для него явно в тяготу.

Он не испытывал от него никакого удовольствия, может быть потому, что каждый проект документа переделывал многократно. Он не мог сразу уловить ту мысль, которую выкладывал главный инженер Вдовиченко, давая ему задание на исполнение того или иного документа. Если же Двораковский пытался вложить в документ что-то свое, то не мог потом аргументировано доказать, почему он исказил или дополнил мысль начальника своими мыслями. Работал он также напряженно, но выход или результат такого напряженного труда был минимальным. Кроме главного инженера Вдовиченко, нам имел право поручать исполнение документов и начальник 6 отдела РТУ ВМФ полковник Черненко, который был ответственным за исполнение ОКР «Аналитический центр» по линии РТУ ВМФ. Я быстро нашел деловой контакт с Черненко, и хотя со значительными правками, но написанные мной черновики докладов Главнокомандующему ВМФ или деловые письма, Черненко визировал, после чего я мог их отдать в печать. А вот у Двораковского такого контакта не получилось. Скоро Черненко прекратил обращаться к Двораковскому и через голову главного инженера, поручал мне исполнение ряда черновых вариантов серьезных документов за подписью начальника РТУ ВМФ, которым к этому времени был профессор, доктор технических наук и контр-адмирал Попов Георгий Петрович.

Через какое-то время в способностях Двораковского к серьезной аналитической работе с документами разочаровался и главный инженер Вдовиченко. Двораковский все чаще стал исполнять личные поручения главного инженера, меньше бывать в помещении РТУ ВМФ и работать с документами. Вообще, надо сказать, что кратко и понятно изложить свои, а тем более, чужие мысли на бумаге – неимоверно сложная задача, и не каждому человеку она по силам и талантам. Вырабатывается такое качество не у каждого человека. Нередко я тоже иногда переделывал документы по два-три раза, но не столько потому, что неправильно излагал мысль начальника, а потому что пытался вложить в документ и свои соображения, которые мне казались весьма существенными. Иногда Вдовиченко с ними соглашался, и черновик документа подвергался лишь мелким незначительным правкам. Чаще Вдовиченко категорически отвергал мои соображения, и черновик документа приходилось в корне переделывать.