Читать книгу Фельдъегеря генералиссимуса. Роман первый в четырёх книгах. Книга вторая - Николай Rostov - Страница 4
КНИГА ВТОРАЯ
ГЛАВА ВТОРАЯ
ОглавлениеЧертежный рейсфедер
Всадника медного
От всадника – ветер
Морей унаследовал.
Борис Леонидович Пастернак
Он циркулем медным высверкивал,
Дворец свой вычерчивая.
И звездным в ночи фейерверком —
Сады и каналы…
Но сверху
Глядело на это недреманое око
С прищуром артиллерийским пророка.
Точнее – с артиллерийским прицелом.
Ведь все, что на свете белом не делай, —
Под точным его мы божьим прицелом.
Где парк он наметил – брусчатка парадов,
А вместо каналов —
широкая,
не перепрыгнуть,
канава.
И пушки чугунные вместо фонтанов.
Из ядер чугунных ограда.
И в бронзе продавлено слово:
«Вера».
И бронзовый ангел над этим словом.
И княжеской рукой дописано,
Циркулем тем же:
«Какая ж я сволочь.
Прости меня, Вера!»
Ведь князь для нее дворец свой вычерчивал
Сады, каналы, купола!
Когда ж княгиня умерла,
Смерть побрела за вечностью.
Чтоб не сойти с ума…
Николай Н.
Николай додиктовал по телефону мне этот эпиграф и сказал: «Извини, экспромтом. Хочешь, выковыривай два одинаковых слова-рифмы – и прочую шелуху. Там я где-то и с размером напутал. Впрочем, так все сейчас рифмуют, а размер стихотворный – равностопный – так всем обрыднул, что ну его – к черту! А про княжескую приписку, согласись, я здорово придумал! А?» – «Не знаю, здорово или нет, – ответил я. – Но то, что такую приписку князь штыком, а не циркулем выскреб, ты угадал! Была такая приписка на надгробном памятнике его жены – княгини Веры Алексеевны Ростовой».
Давай ронять слова,
Как сад – янтарь и цедру,
Рассеянно и щедро,
едва, едва, едва…
…Не знаю, решена ль
загадка зги загробной,
Но жизнь – как тишина
осенняя, – подробна.
Борис Леонидович Пастернак
Старый князь Николай Андреевич Ростов женился поздно. Не буду высчитывать, сколько ему было лет, когда он взял в жены шестнадцатилетнею свою крепостную Веру Морозову.
Князь родился в тот же день и в тот же год, что и Александр Васильевич Суворов. Вместе, с капралов, они начали свою службу в Семеновском полку.
Алексею Морозову – отцу Веры – и всему его многочисленному семейству он дал вольные за неделю до свадьбы. Тут же они и уехали.
Куда?
А Бог его знает – куда! След их затерялся на проселочных дорогах нашей российской истории.
Был ли сей альянс – крепостной с барином – очередной причудой князя? Наверное, был. Но и ведь любовь была!
Вставши рано поутру, Вера сразу же бежала к князю в кабинет (князь вставал еще раньше) и целый день стояла у него за спиной. Смотрела, что он делает.
В ту пору дворца еще не было. Они жили в домике, очень похожем на домик Петра, что сейчас в Летнем саду города Санкт-Петербурга.
Князь был полон деятельных планов. Выписав из Италии и Франции архитекторов, ученых и мастеров, он проектировал свой дворец.
Вера была прекрасной рисовальщицей и рисовала на твердых картонах свой дворец.
Фантазии юной своей жены князь складывал в муаровую папку. Она смеялась только: «Вот умру – память обо мне будет!» – «Что ты, душа моя, говоришь? – отвечал ей князь. – Это я память о себе вам с сыном оставлю!» Вера, как говорил князь, была брюхата сыном Андреем. Понесла сразу же в первую ночь.
Она отходила от него уточкой, садилась в кресло, рисовала свой очередной картон и говорила: «Нет, Николай Андреевич, это будет не справедливо. Я знаю».
Да, наверное, знала.
Она умерла во время родов. Младенец крикнул – и она, легко вздохнув, сказала: «Вот и все. Живите!» Князь вбежал в комнату. Она улыбалась. «На тот свет идти не страшно, – говорила ее улыбка, – все мы там будем».
«Что ты, Вера?» – схватил ее за руку князь. Рука ее из его руки выскользнула. «Живите!» – сказала в последний раз – и закрыла глаза.
Все фантазии своей жены старый князь воплотил в правой половине своего дворца. Получилось нечто сказочное, воздушное и запутанное – как лабиринт. Так и назвали правую половину дворца – Лабиринт Веры.
В этом лабиринте комнат, лестниц, переходов, галерей мог один только юный князь Андрей не заплутать. Прятался в детстве от докучливых мамок и гувернеров. Старый же князь ни разу на эту половину дворца не вступал.
«Приду, когда умирать соберусь», – сказал он как-то раз шутливо, но взгляд был твердый: не шутил. Действительно, решил, что придет умирать в Лабиринт своей Веры. Он даже знал, в какую комнату он придет умирать. По винтовой лестнице под самый верх – в комнату воздушного шара. Из этой же комнаты другая винтовая лестница вела на круглую площадку, что была на крыше.
С этой площадки и был запущен в небо воздушный шар. Денно и нощно сидели там, в плетеной корзине, четыре наблюдателя. В подзорные трубы смотрели на все четыре стороны. Далеко было видать. Вели журнал наблюдения.
Зачем наблюдали, для чего все записывали в журнал?
Очередная причуда князя? Думаю, да.
А журнал интересно было бы почитать! Может, там и о фельдъегерях что записано?
Не за этим ли журналом Ростопчин и генерал Саблуков Жаннет и Бутурлина к старому князю заслали?
За Ростопчина поручусь – за этим. А вот за генерала от кавалерии Саблукова теперь уже нет! В свете тех новых рассекреченных документов – генерал от кавалерии двойную игру вел. И слухи действительно князь Ахтаров по его просьбе распространял.
А тот лиловый сумрак, в который Ростопчин генерала завлек, помните? Вот что о том сумраке лиловом государь император Павел Ι генералу Саблукову сказал:
«Федор вас в этот сумрак когда завлечет, соглашайтесь на все. Пусть он думает, что это вас он в лиловый сумрак завлек. Но пока ни во что не вмешивайтесь. Пусть они, два дурака, лбами бараньими сшибутся!»
Первый бараний лоб – ясно. Ростопчина. А второй – чей? Пока не знаю. Так что давайте вернемся во дворец княжеский – в парусную комнату. И сверим, как говорится, часы.
На наших часах – ровно одиннадцать вечера. Впереди ночь перед дуэлью Бутурлина с полковником Синяковым. Впереди страшная ночь – и еще более страшный день. Но письмо свое Катишь еще не написала Марии, мумию Порфирия Петровича в Петербург еще не повезли. До этих событий остается пять дней.
Не сомневайтесь, напишет – и мумию в Петербург повезут. Переиграть невозможно. Шнеллера у времени и у жизни нет!
Нет в нем необходимости. Без осечек и промахов судьба в нас стреляет.