Читать книгу Фельдъегеря генералиссимуса. Роман первый в четырёх книгах. Книга вторая - Николай Rostov - Страница 4

КНИГА ВТОРАЯ
ГЛАВА ВТОРАЯ

Оглавление

Чертежный рейсфедер

Всадника медного

От всадника – ветер

Морей унаследовал.


Борис Леонидович Пастернак

Он циркулем медным высверкивал,

Дворец свой вычерчивая.

И звездным в ночи фейерверком —

Сады и каналы…

Но сверху

Глядело на это недреманое око

С прищуром артиллерийским пророка.

Точнее – с артиллерийским прицелом.

Ведь все, что на свете белом не делай, —

Под точным его мы божьим прицелом.

Где парк он наметил – брусчатка парадов,

А вместо каналов —

широкая,

не перепрыгнуть,

канава.

И пушки чугунные вместо фонтанов.

Из ядер чугунных ограда.

И в бронзе продавлено слово:

«Вера».

И бронзовый ангел над этим словом.

И княжеской рукой дописано,

Циркулем тем же:

«Какая ж я сволочь.

Прости меня, Вера!»

Ведь князь для нее дворец свой вычерчивал

Сады, каналы, купола!

Когда ж княгиня умерла,

Смерть побрела за вечностью.

Чтоб не сойти с ума…


Николай Н.

Николай додиктовал по телефону мне этот эпиграф и сказал: «Извини, экспромтом. Хочешь, выковыривай два одинаковых слова-рифмы – и прочую шелуху. Там я где-то и с размером напутал. Впрочем, так все сейчас рифмуют, а размер стихотворный – равностопный – так всем обрыднул, что ну его – к черту! А про княжескую приписку, согласись, я здорово придумал! А?» – «Не знаю, здорово или нет, – ответил я. – Но то, что такую приписку князь штыком, а не циркулем выскреб, ты угадал! Была такая приписка на надгробном памятнике его жены – княгини Веры Алексеевны Ростовой».

Давай ронять слова,

Как сад – янтарь и цедру,

Рассеянно и щедро,

едва, едва, едва…

…Не знаю, решена ль

загадка зги загробной,

Но жизнь – как тишина

осенняя, – подробна.


Борис Леонидович Пастернак

Старый князь Николай Андреевич Ростов женился поздно. Не буду высчитывать, сколько ему было лет, когда он взял в жены шестнадцатилетнею свою крепостную Веру Морозову.

Князь родился в тот же день и в тот же год, что и Александр Васильевич Суворов. Вместе, с капралов, они начали свою службу в Семеновском полку.

Алексею Морозову – отцу Веры – и всему его многочисленному семейству он дал вольные за неделю до свадьбы. Тут же они и уехали.

Куда?

А Бог его знает – куда! След их затерялся на проселочных дорогах нашей российской истории.

Был ли сей альянс – крепостной с барином – очередной причудой князя? Наверное, был. Но и ведь любовь была!

Вставши рано поутру, Вера сразу же бежала к князю в кабинет (князь вставал еще раньше) и целый день стояла у него за спиной. Смотрела, что он делает.

В ту пору дворца еще не было. Они жили в домике, очень похожем на домик Петра, что сейчас в Летнем саду города Санкт-Петербурга.

Князь был полон деятельных планов. Выписав из Италии и Франции архитекторов, ученых и мастеров, он проектировал свой дворец.

Вера была прекрасной рисовальщицей и рисовала на твердых картонах свой дворец.

Фантазии юной своей жены князь складывал в муаровую папку. Она смеялась только: «Вот умру – память обо мне будет!» – «Что ты, душа моя, говоришь? – отвечал ей князь. – Это я память о себе вам с сыном оставлю!» Вера, как говорил князь, была брюхата сыном Андреем. Понесла сразу же в первую ночь.

Она отходила от него уточкой, садилась в кресло, рисовала свой очередной картон и говорила: «Нет, Николай Андреевич, это будет не справедливо. Я знаю».

Да, наверное, знала.

Она умерла во время родов. Младенец крикнул – и она, легко вздохнув, сказала: «Вот и все. Живите!» Князь вбежал в комнату. Она улыбалась. «На тот свет идти не страшно, – говорила ее улыбка, – все мы там будем».

«Что ты, Вера?» – схватил ее за руку князь. Рука ее из его руки выскользнула. «Живите!» – сказала в последний раз – и закрыла глаза.

Все фантазии своей жены старый князь воплотил в правой половине своего дворца. Получилось нечто сказочное, воздушное и запутанное – как лабиринт. Так и назвали правую половину дворца – Лабиринт Веры.

В этом лабиринте комнат, лестниц, переходов, галерей мог один только юный князь Андрей не заплутать. Прятался в детстве от докучливых мамок и гувернеров. Старый же князь ни разу на эту половину дворца не вступал.

«Приду, когда умирать соберусь», – сказал он как-то раз шутливо, но взгляд был твердый: не шутил. Действительно, решил, что придет умирать в Лабиринт своей Веры. Он даже знал, в какую комнату он придет умирать. По винтовой лестнице под самый верх – в комнату воздушного шара. Из этой же комнаты другая винтовая лестница вела на круглую площадку, что была на крыше.

С этой площадки и был запущен в небо воздушный шар. Денно и нощно сидели там, в плетеной корзине, четыре наблюдателя. В подзорные трубы смотрели на все четыре стороны. Далеко было видать. Вели журнал наблюдения.

Зачем наблюдали, для чего все записывали в журнал?

Очередная причуда князя? Думаю, да.

А журнал интересно было бы почитать! Может, там и о фельдъегерях что записано?

Не за этим ли журналом Ростопчин и генерал Саблуков Жаннет и Бутурлина к старому князю заслали?

За Ростопчина поручусь – за этим. А вот за генерала от кавалерии Саблукова теперь уже нет! В свете тех новых рассекреченных документов – генерал от кавалерии двойную игру вел. И слухи действительно князь Ахтаров по его просьбе распространял.

А тот лиловый сумрак, в который Ростопчин генерала завлек, помните? Вот что о том сумраке лиловом государь император Павел Ι генералу Саблукову сказал:

«Федор вас в этот сумрак когда завлечет, соглашайтесь на все. Пусть он думает, что это вас он в лиловый сумрак завлек. Но пока ни во что не вмешивайтесь. Пусть они, два дурака, лбами бараньими сшибутся!»

Первый бараний лоб – ясно. Ростопчина. А второй – чей? Пока не знаю. Так что давайте вернемся во дворец княжеский – в парусную комнату. И сверим, как говорится, часы.

На наших часах – ровно одиннадцать вечера. Впереди ночь перед дуэлью Бутурлина с полковником Синяковым. Впереди страшная ночь – и еще более страшный день. Но письмо свое Катишь еще не написала Марии, мумию Порфирия Петровича в Петербург еще не повезли. До этих событий остается пять дней.

Не сомневайтесь, напишет – и мумию в Петербург повезут. Переиграть невозможно. Шнеллера у времени и у жизни нет!

Нет в нем необходимости. Без осечек и промахов судьба в нас стреляет.

Фельдъегеря генералиссимуса. Роман первый в четырёх книгах. Книга вторая

Подняться наверх