Читать книгу Cat-черновик «Прочь с Земли» - Нина Запольская - Страница 2

Каждый раз перед Новым годом он поражался оптимизму этих людей.

Как бы не было им плохо, но праздники они встречали в исключительном расположении духа, безудержно предаваясь веселью. Что происходило с ними потом – уже другой разговор. Но именно из-за новогодних праздников он и остался в этой стране, взяв себе фамилию «Морозов». В Канаде, конечно, тоже бывают и морозы, и снег, и в Финляндии, и на Аляске. Что уж говорить об Антарктиде? Но нигде никто так самозабвенно не растягивал зимние торжества, бурно отмечая даже странный праздник Старый Новый год.

«Это ж надо такое придумать? Старый Новый год!» – в который раз подумал Морозов и улыбнулся – скупо, в усы.

Вот в эти предпраздничные дни совершенно неожиданно для семьи Морозовых и наступило время «прочь».

Последней каплей стала внучка Леночка, которая пришла из школы в слезах: её не взяли участвовать в новогоднем спектакле, к которому она давно готовилась. Бабушка бросилась к ней с утешениями, а Морозов, только глянув на внучку, сразу понял, что дело тут не только в спектакле.

Морозов любил внучку до умиления.

Когда Леночка была совсем маленькая, то не могла запомнить отчество деда, которого бабушка звала в кругу семьи по-простому «Гаврилыч». Подражая бабушке, она кричала ему из детской, картавя и пришепётывая, как все дети её лет:

– Говорилыч! Иди ко мне! Я соскучилась!

После этого она появлялась в коридоре красная, сопящая от напряжения, со своим маленьким детским стульчиком, который был ей нужен, чтобы встать на него и дотянуться до щёк деда.

Внук Борька, если был дома, поправлял сестрёнку громко, с насмешкой в голосе:

– Горилыч! Деда зовут Горилыч! Или лучше даже сказать Горыныч!

– Борька! Уши надеру! Твой дед – известный писатель, нельзя над ним смеяться! – откликалась из кухни супруга Шурочка.

Она, вытирая руки полотенцем, спешила навстречу Морозову, уже готовая расцеловать его.

Если Борька не был занят уроками, он тоже подходил к деду поздороваться, по-своему, по-мужски. Такая звонкая перекличка близких, встречающих его дома, была очень дорога Морозову. И сейчас, когда Леночка уже выросла, он часто, с удовольствием вспоминал то время.

Он женился на Шурочке, когда её сыну Михаилу, – Мише, – было уже семь лет. Своих детей у них не было, и родившиеся впоследствии у Миши дети, – сначала Борис, а потом Леночка, – вызывали у Морозова чувство непередаваемой словами нежности. А познакомился со своей будущей женой Морозов в милиции.

Он тогда плохо понимал психологию людей, ему были понятнее звери и птицы. Может быть, поэтому он и служил в то время кинологом в Советской Армии. Ну, и ещё, конечно, потому, что зарплата у офицера была гораздо выше, чем у остального населения СССР. Вот из-за недопонимания человеческой психологии он и пришёл в отделение милиции, чтобы отдать купюру в десять рублей, найденную им на улице.

Десять рублей в то время были большие деньги, и в Москве в начале 1960-х годов на неё можно было купить, отстояв несколько очередей, много чего, правда, однообразного. Много белого и чёрного хлеба, много десятков яиц, много селёдки, много подсолнечного и сливочного масла и почти целый килограмм говядины. Это потом полки в гастрономах опустели, а из пригородов поехали в Москву экскурсионные автобусы и электрички за колбасой и апельсинами. Ещё позднее и в Москве опустели продовольственные и промтоварные магазины.

Но в 1960-х в столице был, в некотором роде, рай, во многом ещё и потому, что холодильников ни у кого не было, а запросы у людей были самыми простыми и скромными. И они покупали себе этой простой и скромной еды совсем немного, только на ужин и завтрак – чуть-чуть сливочного масла, чуть-чуть колбаски, десяток «Домашних» котлет, обсыпанных сухарной крошкой, по шесть, а потом по одиннадцать копеек.

Но в «остальной» стране, даже в областных центрах, с продуктами и то время было плохо. Районным центрам от снабжения вообще перепадали какие-то крохи. Ну, а в деревнях и продовольственные, и промышленные товары легко умещались в одном единственном маленьком сельпо. Набор продуктов там был совсем скудный – хлеб-кирпич, баранки-сушки, стеклянные банки берёзового сока и равномерные шеренги или башни из каких-нибудь несъедобных консервов вроде «Завтрака туриста».

Для государства, которое запускало космические корабли, жизнь людей была на удивительно низком уровне. Но ещё более удивительными были для Морозова наука, кинематограф и театральное искусство тех лет, которое создавали эти люди, простаивающие после работы очереди за самым необходимым. Поэтому Морозов постарался сделать всё, чтобы остаться служить в Москве, хотя в той же Прибалтике снабжение было лучше. Правда, существовали в то время и города «закрытые», которые работали на оборонную промышленность и снабжались совсем не так, как обычные города.

И вот как-то вечером, торопливо шагая по своим делам по какой-то Парковой улице московского Измайлово, он и нашёл на тротуаре эту купюру в десять рублей. Ему и сейчас помнится, как пронзила его мысль о том несчастном, который обронил в темноте такие большие деньги. И как он будет страдать, обнаружив потерю. Как будет бегать по улицам в надежде отыскать пропавшую десятку… Нет! Душа Морозова кричала, что найденные десять рублей надо обязательно отнести в отделение, чтобы милиционеры отдали их владельцу.

И он отнёс. Как сейчас помнит то потрясение, с которым посмотрел на него сотрудник. Скоро в комнатку к ним сбежались другие милиционеры, а сотрудник пожал ему руку, обещая непременно отыскать хозяина десяти рублей. Морозов вышел, уже чувствуя неладное – ему стало понятно, что он сделал что-то не то. На улице он постоял в раздумьях и тут же зашёл в отделение снова, поэтому слышал, как хохотали милиционеры, называя его дураком, и как они делили эту десятку между собой. Морозов уже хотел уйти, но тут в отделение доставили молодую пару, мужа и жену. Это была Шурочка, которую пьяный супруг избил ведром.

Вёдра в то время были не лёгкие пластиковые, как теперь, а тяжёлые, из чёрного металла, покрытого эмалью. Морозов потом видел у Шурочки это ведро, – круглая, точёная деталь из светлого дерева на петле-ручке и тёмно-зелёная снаружи, отбитая во многих местах эмаль. Видел он и синяки от ударов у Шурочки на теле и на руках, которыми она закрывала голову.

Муж Шурочки, красивый, молодой и сильно пьяный мужчина, вину свою не осознавал и громко кричал матерную непотребщину до тех пор, пока его не увели. И тогда Морозов присел на лавку возле Шурочки, чтобы утешить. Присел, да так и не смог больше от неё отойти. Он потом ещё долго представлял, как она, избитая, рыдающая, бежала по тёмным улицам к телефонной будке, чтобы вызвать милицию. Потому что мобильных телефонов раньше не было. И даже в квартирах не у всех были телефоны домашние.

У Шурочки, например, домашнего телефона не было. Как и квартиры, впрочем, потому что они жили в семейном общежитии – длинный-длинный коридор, а по обе его стороны – тринадцатиметровые комнатки (на одну семью) без удобств. Удобства, – туалет с кабинками и большая общая кухня с газовыми плитами, – находились в конце этого широкого и гулкого коридора. Душевой не было. Мыться жильцы ходили по субботам в соседнюю баню, где им опять приходилось стоять в очереди.

_______________

Кат-сноска

Совсем короткая и очень личная.

Эта история с ведром произошла с моей, теперь уже покойной, мамой. И когда она сидела в милиции, в отделение пришёл военный и принёс денежную купюру. Теперь уже не помню из маминого рассказа, какого достоинства была купюра. Но помню, что её принёс именно офицер и что милиционеры хохотали над ним взахлёб.

А в милиции маму направили в судебную экспертизу на «освидетельствование». И врач, который осматривал её побои, сказал ей в конце: «Неужели вы своему мужу простите такое?»

_______________

И вот теперь супруга сказала Морозову, что пришло время «прочь». Сказала и со значением посмотрела на него. И он сразу понял и только кивнул, потому что давно ждал от неё этого решения. Морозов вообще был молчалив, и близкие старались не донимать его разговорами. Что с писателя-фантаста возьмёшь? Он же всегда в творческом процессе, всегда погружён в обдумывание своих миров.

Зато их сын Михаил переспросил, ещё не принимая слова матери:

– Прочь? Ты уверена, мама?

Как все мужчины-учёные, он был сосредоточен на своей работе, не слишком вникая в бытовые и психологические проблемы семьи. Морозов был убеждён, что сын даже не заметил увеличение пенсионного возраста в стране, не задумываясь ещё ни о какой пенсии.

– Да, сынок, пришло время. Теперь уже окончательно. Больше так жить нельзя, – подтвердила Шурочка и опять посмотрела на Морозова.

– Да, – сказал Морозов и покосился на невестку. – Ты как, Галя?

– Я согласна, Пётр Гаврилыч. Если все так считают, – ответила невестка, перевела взгляд на детей и спросила у них с опаской: – Вы согласны?

– Да, мама, – сказала Леночка всё ещё гундявым от слёз голосом.

– Конечно, мама! – с энтузиазмом откликнулся Борька: внуку было интересно, к тому же от этого времени он не ждал для себя ничего хорошего.

– И потом, дети, – опять заговорила Шурочка напряжённо-развесёлым голосом. – Я чувствую, что здесь скоро начнётся глобальная атомная война. Я всегда толстею перед войнами, вы же знаете. И посмотрите, что творится со мной сейчас?

Для близких этот довод был решающим. Когда Шурочка говорила о своей внешности, а особенно о фигуре, с нею лучше было не спорить и соглашаться сразу.

Морозов вышел из-за стола. Сказал:

– Тогда собирайтесь. Отправимся глубокой ночью, когда машин на дорогах станет меньше… И людей на улицах не будет.

В дверях кухни он обернулся и кивком позвал с собой сына, чтобы обсудить с ним детали маршрута.

Миша, уже поднимаясь, растерянно глянул на жену.

– Я жду тебя, будем отбирать вещи, – кивнула Галя.

****

Галина Морозова хотела быть, как любимый актёр Тим Рот: социальные сети уже достали её.

Мучительно гоняясь за лайками, она словно и не жила даже, а только изучала, у кого сколько лайков, и терялась в догадках: «Почему так и какие нужны тэги?» Опять смотрела, искала, пыталась понять: «Ну почему не лайкают и чего ещё этим френдам надо?» Она расстраивалась, мучилась, становясь завистливой, даже злой и ожесточаясь всё больше.

Жить стало неинтересно и тоскливо. А ведь она помнила то время, когда готовила серию из шести вышивок для выставки и не сидела в соцсетях – у неё на это времени не было, ей это даже в голову не приходило. И она была счастлива! Счастлива своим увлечением, своим талантом, своей незаурядностью. Ей казалось тогда, что таких, как она – больше на свете нет. Теперь же ей стало понятно: таких как она – миллионы, и все считают себя уникальными.

К тому же сами соцсети были направлены на одно: продать пользователям свою рекламу и свои услуги по продвижению, чтобы выкачать из них побольше денег.

Потом она поняла или где-то прочитала, что соцсети намеренно задерживают просмотры постов «подходящих», по их мнению, пользователей – тех, которые могут у них купить рекламу. Это её чуть успокоило. Вот только покупать рекламу, для того, чтобы опубликовать фото своих вышивок? Нет, она ещё к такому не готова. Да и денег, признаться, нет, чтобы рекламировать то, что никогда в жизни денег не принесёт.

Она хотела быть, как Тим Рот: держаться подальше от базара соцсетей, чтобы сосредоточиться на главном – на творчестве. Только вот беда – времени на творчество не хватало. Дни пролетали в работе, в делах, в суете и в отчаянном безденежье. Жизнь исчезала тонкою паутинкой между пальчиков. Не удержать…

– Дети! Только воды много не пейте, пожалуйста! – закричала она громко, чтобы её услышали. – Ещё неизвестно, как будет с туалетами по пути.

– Что же, мама? И туалетную бумагу брать не будем? – спросила Лена из своей комнаты.

– Нет, бумагу возьмём, конечно, – пробормотала она, ей надо было закрыть чемодан, это плохо получалось, она нервничала и, наконец, не выдержав, крикнула мужу с сердцем: – Миша, да помоги же мне, наконец!

В комнату вошёл муж, поправил очки, сползающие с переносицы, и занялся чемоданом.

****

В детстве Михаил Морозов ненавидел гимн Советского Союза.

Ненавидел потому, что будильника у них в семье не было, и вставали они вместе «с гимном» – ровно в шесть утра, только-только начинало работать радио. Вставать зимой, когда за окном ещё темно, – в детский сад, а потом в школу, – было мучительно. Потом мама вышла замуж за Морозова, которого Миша сразу стал звать «папой», и в семье появились часы-будильник с круглым корпусом в форме «золотого» земного шара с ракетой на «орбите». Металлическая крышка этого корпуса сразу куда-то завалилась, но ракета на будильнике продолжала также решительно стремиться в космос. Только подниматься в школу было всё равно мучительно.

Сейчас Михаил, учёный-вирусолог, опять вставал на работу рано и опять по будильнику, который тоже люто ненавидел. Хотя работу свою он любил, и не просто любил, а жил ею. Он изучал вирусы растений, точнее, изучал иммунность растений, их природную способность не поражаться вирусом.

Иммунность растений – очень важное свойство, к которому современное общество пока относилось недостаточно серьёзно, если судить по зарплате вирусологов, вообще, и зарплате самого Михаила, в частности. А ведь фитопатогенные вирусы способны вызывать серьёзные заболевания, приводящие к существенной потере урожая и ухудшению его качества. Особенно опасны вирусные болезни многолетних культур, ведь они вызывают отмирание или ослабление растений, которым для восстановления нужно несколько лет. А в Западной Африке, например, вирус деформации побегов дерева какао периодически уничтожает целые плантации. Да, да!.. И не надо смеяться, и не надо говорить, что какао у нас не растёт!

Зато растёт обожаемый всеми картофель!.. А фитопатогенные вирусы для овощных культур, размножаемых вегетативно, представляют особенно серьёзную опасность – как для картофеля, так и для многих декоративных растений. Больными оказываются все растения, а при неблагоприятных погодных условиях вирусная инфекция может привести к полному вырождению и самих растений, и их посадочного материала.

Да мамочки мои дорогие!.. Вот как вы станете смеяться, когда на планете нечего будет есть?.. Небось тогда спохватитесь, что не давали денег на вирусологию?

Денег Михаилу ужасно не хватало. Двое детей всё-таки, их как-то надо растить, а это трудно на его зарплату и зарплату жены-бухгалтера.

Хорошо ещё, что отец помогает.

_______________

Кат-сноска

Вирусы.

Вирусы – самая многочисленная и древняя биологическая форма, обнаруженная почти в каждой земной замкнутой экосистеме.

Они поражают все формы клеточных организмов, включая животных, растения, бактерии и грибы. Однако многие вирусы видоспецифичны и могут поражать только ограниченный круг хозяев. Вирусы растений безвредны для животных, а большинство вирусов животных (зоонозы) безопасны для человека. Одно из исключений – вирус бешенства, но учёные предполагают всё же, что туберкулёз и корь появились от коз, оспа – от верблюдов, коклюш – от свиней, брюшной тиф – от кур. Такие зоонозы передаются человеку через мясо инфицированного животного. В основном, подобные вирусы безопасны, но они могут мутировать и начать ослаблять иммунную систему человека. А это уже может привести к летальному исходу.

На сегодняшний день микробиологами было детально описано более 6 тысяч вирусов, однако предполагается, что их свыше 100 миллионов. Учёные говорят, что по своему поведению вирусы похожи на примитивные механизмы, созданные с единственной целью – искать живые клетки и проникать в них. Это особая форма материи, которая не потребляет пищи, имеет геном, способна размножаться (не клеточным делением) и мутировать. Находясь вне клетки или вне организма-донора, вирусы представляют собой кучку кристаллообразных молекул.

Существует три основные гипотезы их происхождения: регрессивная, коэволюционная и теория клеточного происхождения. Весьма возможно, что в прошлом вирусы независимо возникали несколько раз по одному или многим механизмам, так как разные группы вирусов имеют значительные различия в организации генетического материала. И маловероятно, чтобы все современные вирусы имели общего предка.

Существует также теория, что вирусы имеют внеземное происхождение, что они зародились в газопылевом облаке после Большого взрыва, как единая живая субстанция, способная породить жизнь на подходящем небесном теле.

Другие специалисты считают вирусы биороботами, созданными кем-то искусственно с изначальной задачей – обеспечить нужный ход эволюции. Но за миллионы лет произошёл сбой, и вирусы из помощников клеток превратились в убийц. Хотя не все вирусы смертельно опасны. Некоторые не вызывают никаких видимых изменений в поражённой ими клетке. Такие клетки функционируют нормально и имеют мало признаков инфекции – в них вирус находится в латентном состоянии и неактивен. В то время как другие вирусы способны вызывать в клетках-хозяине рак.

Вирусы в природе выполняют своеобразную роль регуляторов численности популяций живых организмов.

_______________

Морозов заглянул в комнату.

Сын уже справился с тугой молнией чемодана, и к нему подбежала внучка.

– Папа! А как быть с Пусенькой? Он же задохнётся! – закричала она.

– Ну, можно оставить котика соседям, – осторожно предложил Миша.

– Конечно, можно оставить, – поддержала мужа Галя. – Петров любит всяких птичек и рыбок.

Леночка завопила:

– Нет! Я не оставлю Пусеньку этим пиратам!

– Почему пиратам, детка? – спросил Морозов.

Вместо неё ответил Борька из коридора:

– Потому что, когда наш сосед Роман Петров ссорится со своей женой Эльвирой, та кричит ему: «Рома! Рома!», а он ей отвечает «Эля! Эля!» Одно слово – пираты! И законченные психи!

Морозов грустно усмехнулся.

«Да, нервные болезни и психические расстройства, опережая даже онкологию, выходят на Земле на первое место не только в сериалах», – подумал он… Из 7,7 миллиардов человек, живущих на планете в 2019 году, психические расстройства теперь были у десятой части населения. Шизофрения была диагностирована у 23 миллионов. Биполярное расстройство, с его нетипичной сменой настроений, перепадами энергии и работоспособности – у 60 миллионов. Ничего тут не поделаешь.

Количество психических заболеваний на планете неуклонно росло, и Морозов понимал, что это – неизбежно. Вселенная, этот немыслимо огромный квантовый компьютер, постепенно отключала из общей сети маленькие кусочки программы – мозг этих людей. Но маленькими эти кусочки были только в масштабах Вселенной. Нейтронная сеть человеческого мозга – это пять петабайт информации, три миллиона часов непрерывного просмотра видео. И вот эти пять петабайт иногда оказывались Вселенной не нужны.

Вот и сосед Ромка, – хороший, добрый парень, – явно принадлежал к числу «отключаемых», потому что сейчас проходил лечение в психиатрической больнице… Но не тащить же из-за этого животное с собой?

Морозов вопросительно покосился на Шурочку, ожидая её решения.

– Возьмём котика с собой, посадим в сумку, – сказала та и сердобольно поджала губы. – И, Гаврилыч, котик действительно может задохнуться.

– Хрен вас, блин, поймёшь, – беззлобно проворчал Морозов.

– Что, деда? Про гопников сейчас пишешь? – с насмешкой поинтересовался Борька.

Морозов поднял глаза. Борька, паршивец, знал: если дед разговаривает таким простонародным языком, значит работает сейчас над речевой характеристикой своих не слишком образованных героев. Поэтому Морозов промолчал, нагнулся и взял котика на руки, поймав домашнего любимца почти что за ногу, когда тот в прыжке летел мимо…

Но Пусенька не хотел браться на руки. Ему это не нравилось. Не желал он браться на руки во время охоты за мухой. Хорошо, ладно! Пускай – за воображаемой летней мухой, но какая, к собакам, разница!.. Зимняя охота в самом разгаре, а тут – «на руки» какие-то… «Отвали!» – зашипел Пуси и забил хвостом. Ещё бы чуть-чуть и он царапнул этого деда правой передней лапой. Вообще-то он работал обеими лапами одинаково, но правая передняя была любимая. Почему? Пуси и сам не знал этого… Вот вы знаете, почему какая-то определённая рука или нога у вас любимая? Не знаете? Ну и молчите тогда…

Морозов понимал мысли вырывающегося котика и осторожно прижал его к груди. Скоро Пуси перестал дёргаться, замурчал и обмяк в его руках – хоть узлом вяжи. Он сладко спал, и Морозов передал тёплый урчащий комочек жене, чтобы та положила его в сумку.

– Умеешь ты, деда, управляться с хищниками, – одобрительно проговорила Леночка.

– Да, прям, как настоящий охотник-тигреро, – выдал шуточку Борька.

Морозов даже не улыбнулся – не до того было сейчас. Он внимательно посмотрел на внучку и сказал:

– Пойдём, поговорим, дорогая.

****

Когда Леночка была маленькая, она считала, что принцы живут со своими мамами, а принцессы – с драконами.

Сейчас она училась уже в шестом классе и знала, что драконов на свете не бывает. А вот ведьмы на свете есть, и работают они учительницами в школах.

Учительница математики сегодня опять придиралась к ней, и Леночка вспылила, наговорила дерзостей и ушла домой переживать обиду. К тому же её не взяли участвовать в школьном спектакле, а этот Васька Жирнов, этот…

Тут Леночка опять залилась слезами.

А она так ждала Новый год… Ждала, потому что не любила осень. По её мнению, времён года на свете должно было бы быть всего два. Первое – лето, когда тепло, солнце и не надо ходить в школу. Второе – когда снег и подарки. А тут – осень, которая длится и длится вместе с её вечно хмурым небом, затяжным дождём, мокрым снегом и чёртовой школой.

От родителей и других взрослых – одни нравоучения… Учись, учись… Пригодится обязательно! Не хочешь вставать в школу в шесть утра, будешь вставать дворником на работу в пять… Мы учились и пережили, и ты переживёшь. И благодари, что у тебя есть школа, друзья и учителя. Есть люди, которые хотят получить знания, но не могут и остаются неучами…

Да, учителя… А если математичка орёт, как бешеная, а хвалит и ставит хорошие оценки только тем, кто из семьи побогаче? А если другие для неё вообще – мусор? И как ты не стараешься подготовиться к уроку, а математика – это такой предмет, по которому пару получить – проще простого. Вот и получаешь пару, а исправить её потом – целая история.

А Васька Жирнов нарочно скребёт мелом по доске. Нарочно, назло всем и особенно ей. Чтобы она морщилась и закрывала уши руками. Ему говоришь: «Не скреби!» А он всё скребёт и скребёт!

– Он опять скребёт мелом по доске, деда! – сказала она.

– А ты ему говорила, что тебе неприятно? – спросил тот.

– Говорила! Сколько раз говорила!

– А как ты говорила?

– Говорила: «Хватит, идиот, надоел уже!»

Дед склонил голову набок и посмотрел на неё жалостно.

– Ну, ещё говорила: «Достал вконец, придурок!» – уже тише добавила она.

– А он? – спросил дед с улыбкой.

– А он меня за косичку дёрнул! – Леночка опять разозлилась и тут же спросила тихо, с надеждой: – Деда! Это он что?.. Значит, влюбился в меня? Да?

– Не знаю… Если не сильно дёрнул…

– Не, не сильно. Тихонечко…

– А ты что?

– А я его ногой пнула!

Дед закряхтел и, опустив глаза, потянул себя за ус, потом откинулся на спинку кресла и с укором глянул на неё.

Леночка опять залилась слезами.

****

Когда Морозов вернулся от соседей Петровых, сборы в дорогу шли полным ходом.

– Что ты сказал Элечке? – спросила жена.

– Что мы уезжаем на праздники, и чтобы она присматривала за квартирой и брала почту из почтового ящика первые две недели, – ответил Морозов.

– Только две недели?

– Сейчас Петровым – не до того, ты же понимаешь, – ответил Морозов, а почувствовав немой вопрос жены, добавил: – И где он эту рыбку только приобрёл? Я ещё тогда, в ноябре, ему сказал, чтобы он от неё избавился. Но разве Ромка послушает?

– Но ты же ему поможешь, Петя? Ты же не бросишь его?

– Да, конечно, я за ним пригляжу. За ним и за его рыбкой.

Морозов замолчал и потянул себя за ус. Спросил через минуту:

– Ты детям говорить будешь?

– Нет, Петя. Они должны сами принять решение. Из-за себя и своей жизни, а не из-за меня, – ответила Шурочка и замолчала, потом спросила: – Что ты берёшь с собой?

– Только джазбу… Положи её куда-нибудь.

– Уже положила. Она в большом чемодане… С твоими черновиками.

Он кивнул. Эту старую медную джазбу, привезённую им когда-то из Еревана, Морозов любил, сам не понимая почему. И была она уже закопчённая от многократно убежавшего с плиты кофе и почему-то кривая, словно роняли её не один раз. Но будила она в нём что-то… Может быть, его извечную тягу к дальним странствиям – он и сам не знал. По медному корпусу джазбы шло примитивное тиснение. Точнее, это ереванский мастер-чеканщик думал, что примитивное, а на самом деле…

– В издательства звонить будешь? – вопросом перебила его мысли Шурочка.

Он поднял на неё глаза, потянул себя за ус и, ничего не ответив, вышел в коридор: надо было пообщаться с Борькой, внуком.

****

Борис Морозов умел играть на пиле – дед научил его.

Дед говорил, что звучание пилы напоминало ему мелодии родины. Ну, неизвестно, какая такая родина у деда, но девчонки клеились на эту пилу только так. Стоило Борьке войти с пилой в чехле в вагон метро, как какая-нибудь цыпочка обязательно спрашивала: «А что это у тебя такое?»

И всё. Контакт? Есть контакт!

Так что с девчонками у Борьки проблем не было. Другое дело – с карманными деньгами. Вот их всегда не хватало. И это ещё мягко сказано.

В свободное от учёбы время Борька подрабатывал копирайтингом: всякими околонаучными и популярно-научными статьями. А почему нет? Для этого и надо – совсем ничего: комп с клавиатурой и немного таланта с грамотностью. Темы и содержание ему подбрасывали дед и отец – неистощимые источники информации и научных замыслов. Причём у деда замыслы были совсем лихие, даже завирательные, из-за чего отец с ним часто спорил, иногда до крика – хоть разнимай! Но самому Борьке идеи деда-фантаста нравились даже больше, чем идеи отца-учёного. Тем более, что частенько дед в результате оказывался прав: несколько раз Борька отмечал такое.

Учился он хорошо, не напрягаясь, только не знал, кем же ему стать в жизни. Никем становиться не хотелось: он не чувствовал, что нужен своей стране. Даже наоборот! Огромная часть профессий сформировала у него комплекс ничтожества: и охранная деятельность, и педагогическая, и депутатство, и торговля с мерчандайзингом. Даже заходить в такие места ему было стыдно… А если не хочет он поддерживать, увеличивать и стимулировать продажи, не хочет продвигать товары и торговые марки на региональном рынке? Что тогда?.. Вот, если только у отца в институте было интересно. Но это же… Какие жалкие копейки получают сейчас учёные! Писатели – даже больше могут заработать, когда много пишут…

– Дед, а ты сможешь работать писателей там, где мы будем жить? – спросил Борька у вошедшего к нему деда.

– Что? Беспокоишься о моих заработках? – ухмыльнулся тот.

– Да, нет. Я так просто спросил, – растерялся Борька: дед всегда – такой хитрый, такой проницательный, словно мысли читает.

– Посмотрим, может и буду писателем, – уклончиво ответил тот и спросил: – Ты уже собрал вещи?

– Почти собрал.

– Пилу с собой берёшь?

– Беру, конечно, – ответил Борька и отвёл глаза: о пиле он просто забыл, не до пилы ему было сейчас.

– Возьми. Она тебе может пригодиться, – сказал дед коротко. – И ещё… Там, куда мы приедем, по соседству будет жить мальчик, Басс Архистар… Мне хотелось бы, чтоб ты с ним подружился.

– Имя какое-то странное, – от растерянности пробормотал Борька первое, что пришло в голову.

– Ну и что ж, что имя? Там, куда мы поедем, все имена будут странные.

– А куда мы поедем?

Дед не ответил.

Он подождал, пока Борька найдёт чехол с пилой и возьмёт свою сумку, и первый пошёл в гостиную – большой, высокий, мощный, как старый медведь-гризли.

****

В гостиной уже собрались все домашние.

Они толпились среди чемоданов, напряжённые, молчаливые, словно в ожидании рокового сигнала.

Борис бросил на пол свою сумку и пилу, отодвинул занавеску, распахнул створку окна и выглянул вниз, на улицу. Спросил, закрыв окно:

– Ну, что, деда? Поехали? Снег кончился. Внизу никого нет. Холодно сегодня, ветер.

Он смотрел на Морозова с нескрываемой надеждой, как щенок в ожидании прогулки.

Морозов помолчал, потянул ус. Согласился:

– Поехали.

– Присядем на дорожку? По русскому обычаю? – предложила супруга Шурочка.

Морозов кивнул. Все стали искать себе место, пристраиваясь хоть на краешек какого-нибудь сидения. Сын Миша присел на один стул с Галей, посидел так пару секунд и тут же вскочил. Объяснил:

– Я – вниз, к машине.

Морозов подумал, согласно покивал и опять оглядел гостиную. Остальные продолжали сидеть, «по русскому обычаю» старательно размышляя о предстоящей дороге и вспоминая минувшее.

Скоро супруга Шурочка завздыхала. Спросила испуганно:

– А если нам там не понравится, Петя?

– Понравится, – отозвался Морозов. – Обещаю.

Он встал, за ним встали остальные и потянулись друг за другом в коридор. Шурочка ещё раз прошла по комнатам, проверяя окна и свет. Дверные замки в квартиру закрывали тщательно, словно планировали вернуться.

Морозов с чемоданами в руках первым спустился со ступеней крыльца на улицу, и свежий снег звучно и вкусно захрустел под его ногами. За Морозовым посеменила супруга Шурочка со спящим котиком в переноске, следом двинулась напряжённым шагом невестка с чемоданом, а дети пошли самыми последними и всё норовили всех обогнать и вырваться вперёд. Ниссан, – заиндевевший, в клубах выхлопного газа, – уже прогревался. Возле него крутился Миша, стряхивая скребком-щёткой последние остатки снега с капота.

– Как стеклоомыватель, сын? – тихо спросил у него Морозов.

– Долил. Должно хватить, папа. Масло и бензин проверил, – так же тихо отозвался тот и, посмотрев вправо и влево, вороватым движением открыл багажник.

Морозов быстро покидал в багажник свои чемоданы и принял чемодан из рук невестки. Леночка небрежно бросила в багажник рюкзачок, а Борька осторожно положил на свободное место сумку и пилу в чехле. Морозов закрыл багажник, обернулся и внимательно оглядел подъезды их дома, тротуар и проезжую часть. Было тихо. Безлюдно. Свет горел в редких окнах.

Всё так же молча они стали рассаживаться, и автомобиль, заполненный телами в зимней одежде, сразу стал маленьким и тесным. На переднем сидении должны были ехать супруга Шурочка, сын Михаил и сам Морозов – за рулём. На заднем – внуки и невестка Галя: ей поручалось приглядывать за детьми и котиком – во избежание чего, всё-таки путь неблизкий. Мотор урчал приятно и ровно.

Морозов расстегнул дублёнку, повёл плечами, устраиваясь удобнее в кресле, проверил зеркала и покосился на жену. Спросил:

– Ну что? Трогаемся потихоньку?

– Давай, Гаврилыч, – сдавленно отозвалась та.

Морозов заблокировал двери, снял машину с ручника и нажал педаль газа. Со скрипом промёрзших шин она тихо стронулась с места, прокатилась так несколько метров по нечищеному снегу, потом поехала быстрее, а выехав на улицу, плавно стала подниматься в воздух. Скоро Морозов поднял машину над тусклыми городскими фонарями, и та скрылась наверху, во мраке. Всё произошло быстро и почти неслышно.

Но он всё же поинтересовался:

– Нас никто не видел?

– Кажется, нет, – ответил Миша и спросил: – Пап, ты фары выключать будешь?

– Да, уже можно, – согласился Морозов, он выключил фары и прибавил газу.

Машина полетела быстрее и почти вертикально вверх, резко набирая высоту. Морозов глянул в зеркало заднего вида на внуков и невестку, потом скосил глаза и посмотрел на жену и сына, проверяя, хорошо ли им. Ведь он, неутомимый странник, задержался так надолго здесь из-за них, своих любимых. Их здоровье и покой для него было – главное.

– Гаврилыч, давай над городом пролетим, – тихо попросила Шурочка. – Я никогда Москву сверху не видела.

Остальные потрясённо, настороженно молчали.

Морозов пошёл на поворот – холодный руль опять поворачивался туго, со скрипом. Сказал, чтобы подбодрить притихших родных:

– Сейчас выберемся в центр и будет светлее.

Скоро их, в самом деле, охватили огни мегаполиса – города, который никогда не спит.

Впереди и внизу, в море огней, ясно читались графические силуэты небоскрёбов Делового центра и золотые от шпиля до основания сталинские высотки, и голубая с зелёным архитектура Кремля с рубинами алых звёзд на башнях. Здание Гума выделялось иллюминированным силуэтом, от него раскалённой лавой растекались окружающие улицы и магистрали, и широкой матово-ледяной петлёй извивалась река, заснеженная река без всяких отражений… шеренгами жёлтых фонарей обрамляли реку набережные, и под их фонарями снег смутно светился, а между этими жёлто-смутными берегами северным сиянием вспыхивали мосты, фиолетовые, лазурные, густо-малиновые… От полосато-пылающих гиперболоидов градирен ТЭЦ клубился в небо сизый пар, и только лесные массивы и парки казались чёрными пятнами провалов, но и они тонули в окрестных огнях – огни струились на дорогах, огни поднимались сияющими лентами по фасадам, огни мерцали на новогодних елях, огни огромными буквами рекламы серебрили припорошенные крыши…

– Как жаль, что над городом опять тучи… Звёзд не видно, – подала голос невестка с заднего сидения.

– Сейчас поднимемся выше и увидим звёзды, – пообещал Морозов.

Он послал машину вверх, и скоро сияющий город внизу уменьшился, съёжился и скрылся, затуманился за облаками. Какое-то время они летели в этом тумане, и Морозов опять включил фары, а потом на бархатной черноте неба проступили звёзды. Морозов выровнял зеркало заднего вида и прибавил скорость.

Скоро жена сказала:

– Не гони, Гаврилыч. В твоём возрасте уже вредно лихачить. И осторожно… Сейчас справа будет спутник-шпион. Возьми от него подальше! Как бы чего не вышло!

– Шурочка, – только и смог сдавленно, с упрёком пробормотать Морозов, не рискуя отвлекаться от управления.

Этот участок маршрута, действительно, был сложным. К тому же приходилось контролировать стабильность своей внешней оболочки. Но, кажется, голова его всё же пару раз отделялась от туловища, потому что Леночка за спиной радостно хихикала. Вот и сейчас она подавила смешок, и Морозов стиснул зубы и выпрямился в кресле, приказывая себе сконцентрироваться и быть внимательнее.

– Бабушка, не волнуйся. Деда сам всё знает, – заступился за него Борька. – Всё-таки он – пришелец.

Жена только вздохнула с плохо скрытым недоверием, и в её вздохе Морозов распознал невысказанную мысль: «Ох уж эти мужики – знаю я, чего от них ждать».

Он улыбнулся и взял правее.

****