Читать книгу Призрачный замок феи Морганы - Нина Запольская - Страница 3

Ранним апрельским, ничем не примечательным утром 1738 года в бристольскую гавань вошла шхуна «Архистар» – самый обыкновенный корабль, вернувшийся с Ямайки. Шхуна встала на рейде среди других кораблей, и её матросы тяжело, рывками затопали вокруг шпиля, отпуская якорный канат. Конечно, если бы человечество знало, какое влияние на его историю окажет прибытие «Архистар», открывшее собой череду смертей и приключений, длиной в целую жизнь, то встречать шхуну в порт, разумеется, прибыли бы хроникёры от местной газеты, а, может быть, даже от лондонской. Сейчас же из посторонней публики корабль ожидали только мальчишки. Эти быстроногие оборвыши встречали в порту каждый корабль в надежде заработать пенни.

Суматоха по разгрузке шхуны продолжалась весь день. Матросы таскали ящики с места на место, шлюпка то и дело привозила на берег новый товар, слышались крики, команды, изредка раздавалось дружное ритмичное пение. Почти все портовые мальчишки разбежались с поручениями, с трудом пробираясь сквозь толпу, теснившуюся на пристани среди тюков и фургонов. Скоро матросы, получившие расчёт, потянулись кто – домой, кто – в таверну, а кто – в бордель. День угасал, но на шхуне кроме вахтенных оставался ещё капитан.

Капитан «Архистар», молодой человек лет двадцати пяти, роста был скорее среднего, ближе к высокому. Поджарый, жилистый, широкоплечий, он производил впечатление сжатой пружины. Глаза его, с воспалёнными сейчас от недосыпания и морского ветра веками, особенно выделялись на смуглом лице, поражая голубизной до оторопи: ну, не могут люди иметь глаза такого цвета. Двигался по палубе он мягко, с особенной морской грацией.

Капитан не носил парик, и его гладкие светлые волосы сзади стягивались в обычный хвост. Его брови, выгоревшие, как и ресницы, в южных морях, ложились над глубокими глазными впадинами белёсыми дугами. В общем, капитан «Архистар» не был красавцем. Звали его Дэниэл Линч. Полным именем Дэниэл Джозеф, данным ему при рождении, его никто не называл.

Сейчас капитан легко сновал по палубе, время от времени посматривая на пристань: он ждал владельца корабля, но тот, уже давно извещённый о прибытии «Архистар», что-то задерживался. Наконец, ближе к вечеру, на борт не без труда поднялся владелец шхуны Джон Трелони, сквайр – высокий дородный мужчина более шести футов ростом, в дорогом парике-аллонж, с толстым суровым лицом. Его чёрные подвижные брови и выпуклые умные глаза выдавали не злой, но явно властный и вспыльчивый нрав. Мистер Трелони обменялся с капитаном рукопожатием и сразу прошёл с ним в его каюту.

– Ну, что? – приглушённо спросил мистер Трелони, едва разворачиваясь в тесноте каюты и вглядываясь в полумраке в лицо капитана. – Привезли?..

– Да, сэр, – с готовностью ответил капитан.

Он достал небольшой свёрток, развернул его и протянул мистеру Трелони шкатулку – по виду самую обыкновенную, деревянную, без каких-либо дорогих деталей. На верхней доске этого скромного ящичка среди простой геометрической резьбы виднелось пыльное углубление, как будто изначально предназначенное для камня неправильной округлой формы, который потом выпал.

Мистер Трелони жадно схватил шкатулку и потряс – внутри что-то глухо застучало.

– Ах, капитан Линч, как я вам благодарен!.. – вскричал он. – Вы меня просто вернули к жизни!..

Тут, словно что-то вспомнив, он посмотрел на капитана и настороженно спросил:

– Всё обошлось без сложностей?..

– Почти, сэр, – ответил капитан. – От испанских кораблей я чудом увернулся… Шкатулку принёс посыльный. Но на обратном пути чуть не вспыхнул мятеж. Почему-то кое-кто из команды мечтал завладеть шкатулкой…

– И что? – вскричал сквайр, выпуклые глаза его испуганно выкатились. – Надеюсь, вы приняли меры?..

– Конечно, сэр, – коротко ответил капитан.

Мистер Трелони опустил глаза и кивнул, словно бы своим мыслям.

– Отлично, отлично, – пробормотал он, задумчиво поглаживая шкатулку, потом сказал, словно решившись. – А знаете, капитан Линч, подержите-ка эту вещицу у себя ещё немного. Я что-то боюсь брать её с собой на ночь глядя… И принесите её ко мне завтра к обеду… Вы же ещё не знакомы с моей дочерью?..

Тут он впервые позволил себе улыбнуться.

– Не знаком, сэр, – подтвердил капитан.

– Ну, так вот и приходите, – сказал мистер Трелони.

И, поговорив немного о делах, джентльмены попрощались.

Под утро, ещё было темно, капитан увидел сон. Снился ему незнакомый господин, которого звали Хипстер: то, что его именно так звали, капитан знал почему-то совершенно определённо. И вот этот Хипстер с прикольной, странно выбритой бородкой, одетый в брендовый кардиган и креативно-рваные джинсы, стоял, как бы даже ногами не опираясь, на ребристой серой узкой лестнице, медленно ползущей от капитана вверх, буравил его тяжёлым взглядом, потом криво ухмыльнулся и сказал:

– Пришло твоё время… Ты должен сделать это… Иди!..

Сон был такой яркий и реалистичный, что капитан в испуге проснулся. Он ошарашенно полежал, обдумывая увиденное: ему приснились предметы, название и назначение которых он определённо знал во сне, но по мере пробуждения воспоминания о них отодвигались от него всё дальше и дальше. Полежав ещё немного, капитан повернулся на другой бок и пробормотал:

– Ну, конечно… Сейчас я пойду неизвестно куда только потому, что кто-то что-то сказал мне во сне…

После этого капитан спокойно заснул: он был материалист и читал «Философские записки» – научный журнал, который «Лондонское королевское общество по развитию знаний о природе» издавало с 1665 года. Поэтому, что там какой-то сон? Бабские бредни, на которые взрослому мужчине, прошедшему суровую морскую выучку, не стоит обращать внимание.

На следующий день капитан проснулся рано и сразу же занялся делами, а когда подошло время визита, оделся, засунул за пояс пистолет и положил шкатулку в сумку. Спустя какое-то время капитан оказался у пристани.

Причалить ему помог старичок Папаша. Уж так прозвали его в порту: возможно, он напоминал морякам родного родителя, а скорее потому, что старикан, особенно в подпитии, любил распевать песенку о красотке Мэри:

Казалось, что Папаша так и родился в порту таким вот юрким и зорким старичком. Щупленький, как воробышек, в обтрёпанной, но чистой одежде, Папаша считался местной знаменитостью, неотделимой от порта, как бушприт от носа корабля. Когда матросы, вернувшись из рейса, сходили на берег, Папаша их встречал первым, рассказывал новости, балагурил, бежал рядом мелкими шажками.

Вот и сейчас, принимая причальный канат от капитана, Папаша суетился, заглядывал к нему в глаза и явно что-то хотел сказать, но капитан, занятый своими мыслями, сунул в руку старика двухпенсовую монету и быстро зашагал по пристани несколько вразвалку.

Светило солнце, и идти вдоль доков мимо множества кораблей самых различных размеров, оснасток и национальностей было удивительно приятно. Капитан всё время проводил в море, но здесь, в порту, оно удивляло его так, будто он увидел его впервые: казалось, что от моря шёл острый запах дёгтя и соли. Он разглядывал носовые фигуры кораблей и жалел, что эти чудесные, но тяжёлые скульптуры уже исключены из украшения других мест корпуса, он проходил мимо моряков с серьгами в ушах, с пушистыми выгоревшими бакенбардами, с просмоленными косичками и неуклюжей морской походкой, его обгоняли быстроногие мальчишки, и окликали портовые девки… Вокруг капитана шумел привычный мир… И жизнь казалась прекрасной…

До дома мистера Трелони, судовладельца, он добрался довольно быстро – тот жил недалеко от порта. Капитан, нанятый на корабль мистера Трелони совсем недавно, уже бывал в доме сквайра по долгу службы. Был он знаком и с его супругой, которая, вопреки властному характеру мужа, сама вела все дела по дому. Именно она нанимала прислугу, оплачивала счёта зеленщика, бакалейщика и мясника, следила за модой, заказывая портным одежду для семейства и слуг. Именно она обставляла свой дом модной мебелью и, как сейчас бы сказали, предметами интерьера, чутко реагируя на все новые веяния, что поступали из Франции.

Впущенный в дом Трелони величественным дворецким, капитан сел в гостиной и стал рассматривать новомодный столик-консоль, стоящий у стены на козлиных ножках… Как такая мебель вообще стоит, как только у неё ножки не разъезжаются, думал он, в который раз оглядывая диковинный предмет.

Наконец, в комнату, шелестя юбками, вплыла миссис Трелони – высокая женщина лет сорока, с умными зелёными глазами и со следами былой красоты на лице, безмятежность которого говорила, что миссис Трелони получила отменное английское воспитание. И, надо сказать, с самого детства лицо Гертруды Трелони, благородной по рождению и по праву, полученному от мужа, ни разу не исказилось хотя бы мимолётным чувством. Жизнь у неё текла ровно, приятно, без каких-либо происшествий, способных омрачить её чело.

– Здравствуйте, капитан Линч, – сказала миссис Трелони спокойным голосом, отчётливо выговаривая слова. – Муж сообщил мне о том, что пригласил вас к обеду… Он с самого утра закрылся в кабинете, но просил, как только вы придёте, сразу же позвать его… Я уже послала за ним дочь…

Капитан склонился перед хозяйкой в поклоне. Потом они сели и стали говорить о погоде. А, как известно, дорогой читатель, непредсказуемость английской погоды является для британцев излюбленной темой ежедневных разговоров. Поэтому капитан и хозяйка дома говорили о погоде довольно долго. Но всё же, когда миссис Трелони перешла к обсуждению количества солнечных дней на территории королевства Великобритания по регионам, капитан испытал лёгкое недоумение. Впрочем, спустя какое-то время хозяйка дома смолкла.

– Что-то мужа нет, и дочь куда-то пропала, – величественно произнесла она, поднимаясь. – Я пойду, схожу за ними…

Капитан тоже встал и поклонился. Миссис Трелони двинулась из гостиной. Капитан, повинуясь какому-то неясному порыву, последовал за ней по коридору.

К его удивлению, дверь в кабинет мистера Трелони оказалась открытой. Войдя следом за миссис Трелони в кабинет, капитан тут же и наткнулся на неё, потому что та упала на колени перед лежащей на полу девушкой… Бледна, как статуя, и так же прекрасна, успел подумать о девушке капитан, пробираясь вглубь кабинета.

То, что хозяин дома убит, он понял сразу. Сквайр лежал на боку, слева от письменного стола. Из затылка его, из того места, где начинают расти волосы, торчала рукоять ножа. На первый взгляд нож казался самым обычным, складным, матросским, какой можно легко купить в любом порту. На столе, возле опрокинутой чернильницы, виднелась лужа пролитых чернил, рядом лежало перо. Никаких бумаг на столе не было. Распахнутые дверцы стола зияли тёмными провалами. Два парных секретера у стены оказались также раскрыты и основательно выпотрошены, рядом валялись книги и какие-то бумаги.

Окно в кабинете было поднято, ветерок гулял по занавескам. Стараясь не вступить ненароком в лужу крови, капитан подошёл к окну, выглянул в сад и чуть слышно хмыкнул. Затем он приблизился к секретерам, бегло осмотрел их и удивлённо поднял брови, отчего кожа на лбу у него пошла частыми поперечными морщинами. Потом он повернулся к миссис Трелони, которая молча держала в объятиях бесчувственную дочь и, как безумная, смотрела на тело мужа, распростёртое на полу.

Конец дня пришёлся на суматоху: слуги бегали за доктором для молодой мисс, потом для миссис, приходили констебль, священник, близкие и соседи. Всё это время капитан находился в доме своего нанимателя. О сумке со шкатулкой он вспомнил только к вечеру: она стояла там же, где капитан её оставил – в прихожей. С тяжёлыми мыслями, какие у каждого из нас вызывает чья-то внезапная смерть, он возвратился на корабль… Он думал о конечности бытия и бренности всего сущего… А ещё о бледности юной мисс Трелони…

Изменчивая английская погода снова сменила галс1 – небо заволокло, с моря дул пронзительный ветер. На пристани капитан нашёл свою шлюпку, причаленную железной цепью к столбу, и притянул её поближе. Только темнота и мрачное расположение духа ни позволили ему заметить тёмную фигуру, жавшуюся за одну из пушек, врытых в землю и служивших для причала небольших кораблей.

Вооружившись багром, капитан стал выводить шлюпку из лабиринта окружавших её судов. На открытом месте он заработал вёслами, и шлюпка пошла быстрее. Вода была чернее чёрного…

На следующее утро оказалось так сыро и туманно, что, кажется, насилу рассвело. На кабельтов2, справа и слева, с борта шхуны трудно было разглядеть что-либо, а иззябшая команда имела бледно-жёлтые лица, под цвет тумана. Капитан первым делом послал узнать в дом мистера Трелони, теперь, увы, покойного, о состоянии здоровья мисс и миссис Трелони. Посыльный вернулся и рассказал, что миссис Трелони плачет, а юная леди всю ночь провела в горячке, но сейчас ей лучше. Капитан занялся своими делами.

Ближе к обеду к шхуне «Архистар» причалила шлюпка, в которой, кроме гребца, сидел молодой человек в простой, даже бедной одежде. Матросы доложили о нём капитану.

Тот выбежал на палубу в некотором замешательстве: из Отли, небольшого йоркширского городка, приехал его друг детства Томас Чиппендейл. Не то, чтобы капитан забыл о друге, нет, он ждал его с нетерпением, у него для Томаса имелся важный груз, но просто последние события заслонили собой всё остальное. Вновь прибывшего подняли на палубу.

Это был юноша лет двадцати-двадцати двух, небольшого роста, с тёмными, почти чёрными волосами и тёмными пристальными глазами. Лицо он имел круглое, приятное, лоб – высокий и хорошо сформированный, красные полные губы его, казалось, беспрестанно складывались в лёгкую рассеянную улыбку. Во взгляде молодого человека чудилось что-то страстное, почти до страдания, и это что-то ужасно не гармонировало с его странной улыбкой.

Капитан любил друга. У Томаса была замечательная черта, которая с самого детства подкупала в нём капитана до ошеломления – Томас никогда не помнил обиды. Случалось, что через пять минут после ссоры он сам заговаривал с капитаном или даже подходил к нему и с доверчивым, ясным видом говорил: «Слушай, Дэн, а давай помиримся». И они мирились, и заговаривали сейчас же с прежним жаром о чём-то своём, хотя с другими Томас был малоразговорчив, и не от недоверия и не от робости даже, а от чего-то другого, от какой-то своей внутренней заботы. Казалось, что другие люди его мало интересовали.

– Здорово, дружище!.. – вскричал капитан и схватил Томаса в объятия. – Рад, что ты приехал!..

Томас смотрел на друга несколько снизу, восторженно.

– Как я мог не приехать, Дэн?.. – сказал он. – Ведь я так ждал тебя!..

– Как доехал? – спросил капитан, улыбаясь.

Томас обстоятельно стал рассказывать, как возле постоялого двора в Отли, когда уже смеркалось, он сел в наёмную карету и, несмотря на тряскую езду и холодную ночь, он сразу заснул, и проспал все станции – а карета мчалась и мчалась, то вверх, то вниз, и разбудил его удар в бок, когда уже совсем рассвело, и тут он открыл глаза и увидел, что карета встала перед большим зданием на улице Бристоля.

Друзья представляли собой контрастную пару – быстрый и гибкий капитан и полноватый Томас Чиппендейл. Казалось, что капитан и старше, и умнее, и опытнее Томаса. Да это так и было: капитан рано покинул Отли, он много где плавал и видел всякое. Тогда как Томас всё также жил в Отли, почти деревне, учился, наблюдая за работой отца – простого мастерового-столяра, а теперь помогал ему. Семья Томаса трудилась с утра до вечера, но жила бедно, кое-как сводя концы с концами, мечтая, что ещё осталось чуть-чуть потерпеть, поднатужиться – и жизнь наладится… Но время шло, а денег в семье всё не прибавлялось…

А сейчас капитан, по просьбе друга, привёз ему с Ямайки американское красное дерево. Причём привёз совершенно случайно, в последний момент погрузки взяв несколько стволов больше для балласта – его подвели контрабандисты, отказавшиеся продать груз копчёного мяса.

Открыв люки, чтобы стало светлее, капитан зажёг два фонаря, и друзья спустились в трюм. Пробираясь в щели между не выгруженными ещё тюками и ящиками, обходя бочки с водой и мешки с оставшейся провизией, огибая ящики из-под вина, бочонки джина, пустые бочки и почти израсходованные запасы угля, друзья спустились до внутренней обшивки, до самого днища. Здесь лежали небольшие прямые, покрытые корой и почти без боковых ветвей стволы, испускающие приятный аромат, похожий на запах специй.

В Англии древесина красного дерева считалась ещё диковиной, поэтому Томас несказанно обрадовался, что теперь у него тоже будет махагони.

– Ах, Дэниэл!.. Как я тебе благодарен! – воскликнул он

– Да ладно, что ты, – пробормотал капитан, он вспомнил предысторию подарка и совсем смутился. – Извини, я не стал вытаскивать стволы на палубу…

– И не надо, и очень хорошо, – быстро ответил Томас, нежно гладя деревья по тёмной коре. – Я сам их подготовлю для сушки…

Друзья поднялись на палубу. Томас с тихой страстью стал рассказывать, что стволы нельзя сразу выносить на воздух, а уж тем более на солнце – это может погубить древесину, и она пойдёт трещинами, что стволы надо ещё обработать, очистить от коры, а торцы стволов надо закрыть вощёной бумагой и туго обвязать мокрыми верёвками, что бумагу, и воск, и верёвки, и все инструменты он привёз с собой, и что завтра же с утра он начнёт работу…

Капитан смотрел на друга, как завороженный – он любил, когда тот вот так, всегда неожиданно, начинал рассказывать о чём-то своём, и тогда обычно молчаливый Томас вдруг удивительным образом преображался. Вот и сейчас лицо друга в лучах заходящего солнца показалось капитану почти прекрасным.

Спать друзья легли за полночь.

Утром непостижимая английская погода опять переменилась. Только какая она была на этот раз, я сказать вам не берусь, уж не обессудьте – никто этого не помнит за давностью лет. День этот примечателен был тем, что за капитаном прислали слугу с извещением, что погребальная проповедь и похороны безвременно усопшего мистера Трелони, сквайра, состоятся в приходской церкви Сент-Мэри-Редклифф.

Похороны мистера Трелони, несомненно тягостные для любого чувствительного сердца, я описывать вам не буду, потому что они не интересны для нашей истории. После похорон родственники и близкие покойного проследовали на поминальный обед. Вот о них-то и надо сказать несколько слов…

Общество собралось внушительное, и среди этих господ только капитан оказался не в парике, поэтому он ясно чувствовал на себе недоуменные взгляды. Но нашего капитана было не так просто смутить какими-то взглядами… Я не боялся ещё и не таких взглядов, не стушуюсь и теперь, подумал он и принялся, как ни в чём не бывало, незаметно разглядывать собравшихся.

Мистер Джордж Трелони, младший брат покойного, сидел во главе стола, уставленного цветами и серебром, между миссис Трелони и мисс Трелони. Пожалуй, трудно было бы найти себе окружение более прекрасное: родственницы фланкировали его подобно двум розам – зрелой и едва расцветающей. Сам же дядя Джордж был невысок, поджар и тщедушен, не в пример своему покойному брату. Кудрявый светлый парик-аллонж на нём казался большим и тяжёлым.

Рядом с юной мисс Трелони находилась её подруга Мэри Уинлоу, которая делала круглые глаза, поднимала вверх бровки и старалась держать спину прямо. Видно было, что она сама смущается своих резких и порывистых движений.

По правую руку от хозяйки, миссис Трелони, сидел высокородный Джон Грей из рода самого Генри Грея, английского государственного деятеля эпохи королей Тюдоров, впрочем, казнённого кем-то из них (с конфискацией имущества) ещё в 1554 году. Невозмутимость, свойственная белокожей расе английских аристократов, леденела в холодных и прекрасных, как ясное зимнее небо, голубых глазах лорда Грея, казалось, ещё с самого рождения. Сейчас ему, морскому офицеру, состоящему на службе Его Величества, было около тридцати лет.

Рядом с ним сидела восхитительная миссис Меган Белью, на чьи зелёные глаза все без исключения присутствующие джентльмены взирали с инстинктивным одобрением. Миссис Белью отвечала им взглядами, в которых читалось: «Да, я —хороша, ничего тут не поделаешь». Напротив неё сидел супруг, морской капитан в отставке, который с неодобрением наблюдал за этими перекрёстные взглядами и про которого можно было сказать только, что он муж своей жены.

Справа от миссис Белью восседал Александр Саввинлоу, банкир (Банк Британского Льнопрядильного кредитного общества), занимавший видное положение в финансовом мире и имевший четырёхэтажный дом в городе, два поместья и корабль для очень прибыльной транспортировки «живого товара» в американские колонии.

Лицо банкира Саввинлоу было бритое, круглое, рот – сладкий. Роскошный парик банкира спереди спускался двумя пушистыми прядями почти до самого живота, который он старательно, но тщетно пытался втянуть. Его небольшие голубые глаза беспрестанно оглядывали собравшееся общество с целью выяснить, производит ли он на них должное впечатление. Банкир буквально олицетворял собою истину, что в нас не так смешны качества, которыми мы обладаем, чем те качества, на которые мы претендуем.

Напротив него поместили супругу, женщину лет на пятнадцать моложе. Её умные быстрые глаза с интересом перебегали со стола на лица собравшихся и обратно. Встречаясь взглядом с глазами мужа, она отворачивалась.

Рядом с банкиром Саввинлоу возвышалась миссис Батлер, жена преподобного Уильяма Батлера – очень достойная женщина и своего рода выдающаяся личность, которая прославилась обедами для бедняков, сбором пожертвований и другой благотворительность.

На попечении миссис Батлер постоянно находились какие-то дети, больные старики и дальние родственники, но она никогда не позволяла себе проявлять раздражение или усталость. На её лице всегда читалось тихое выражение трогательной кротости, а сейчас она с нежностью смотрела на своего мужа, который сидел за столом напротив.

Преподобный Батлер был невысокого роста, а широкое лицо его с квадратным лбом, полными щеками и гладко выбритым массивным подбородком отличалось завидной свежестью. Брови преподобного густо кучились над выпуклыми блестящими глазами. Многолетняя привычка проповедовать с кафедры придавала властность его манерам и звучность голосу, который он и не собирался, впрочем, понижать даже сейчас. Чувствовалось, что он ни минуты не сомневается, что говорит исключительно умные вещи, которые остальным не грех и послушать.

Слева от преподобного Батлера, жадно внимая ему, сидела миссис Сара Уинлоу, давнишняя приятельница хозяйки. Глаза её, обычно тёмно-серые, теперь казались чёрными от зрачков, расширившихся от волнения. Её верхняя чуть короткая губка приподнималась время от времени и приоткрывала ряд жемчужных зубок. В выражении глаз миссис Уинлоу виделось любопытное ожидание, словно она ждала от преподобного исключительно интересные новости. На её груди вздымались и опадали старинные алансонские кружева. На них, как завороженные, смотрели сидящие рядом другие приглашённые, описывать которых я уже не берусь.

Юная мисс Трелони, которую капитан рассмотрел только теперь, уже несколько раз за вечер бросала на него пристальные взгляды. Она была замечательно хороша собою – почти высокая, стройная, сильная. Эта сила читалась во всяком её жесте, впрочем, не лишённом мягкости и изящества. Она казалась похожей на мать, только глаза – чёрные, сверкающие, гордые, выдавали силу её характера, который со временем обещал усилиться, также как и красота. Она была бледна и по моде того времени нарумянена. Нижняя губка, свежая и алая, чуть-чуть выдавалась вперёд, придавая лицу некоторую надменность.

Мать юной леди, миссис Гертруда Трелони, была женщиной начитанной, а натурой романтической, и когда пришла пора дать имя своей дочери, она, после некоторого смятения, обратилась к великой английской литературе. А надо сказать, дорогой читатель, что великие английские писатели не только способствовали популяризации ряда женских имён, но и сами создавали новые имена.

Например, Джонатан Свифт подарил миру два женских имени – Ванесса и Стелла, а великий Уильям Шекспир – имена Джулия, Джессика, Офелия и Виола. В просвещённом XVIII веке в связи с модным тогда увлечением готическим романом происходит возрождение многих древнеанглийских и средневековых имён – Эмма, Диана, Матильда… Юную мисс Трелони звали Сильвия, так же как героиню шекспировской пьесы «Два веронца».

Вот такое прекрасное общество, достойное кисти самого Антуана Ватто, собралось по воле злого случая в доме возле бристольского порта. А уж великий Ватто, крупнейший мастер живописи рококо и создатель жанра «галантные празднества» первый открыл художественную ценность хрупких нюансов человеческих чувств, неуловимо сменяющих друг друга. В его полотнах главное – не сюжет, а та поэтичность, которой проникнуты позы и жесты героев, отмеченных печатью меланхолической грусти, словно они вдруг впервые ощутили трагический разлад прекрасной мечты и жестокой реальности.

Между тем слуги, одетые во всё чёрное и чинно скользившие за спинами господ, внесли зажжённые канделябры. В их неровном, трепещущем свете не только дамы, но и кавалеры стали выглядеть моложе и изящнее. Этот мерцающий свет время от времени выявлял то чей-то медальный профиль, то склонённую головку, то рассеянный взгляд. Мягкие тени неясным флёром ложились по стенам. Говорили о лучших сторонах характера покойного, причин смерти никто не касался. Отсидев положенное правилами время, общество стало расходиться.

Капитан подошёл попрощаться с миссис Трелони.

– Капитан Линч, я прошу вас задержаться, – прошептала ему хозяйка дома. – Мне надо с вами поговорить…

Слуга проводил капитана в другую комнату, оставил свечу и вышел, притворив дверь. Неясные голоса приглашенных постепенно затихали. В гостиной пробило двенадцать, и тот же час по всем комнатам часы одни за другими прозвонили полночь. Капитан стоял, прислонясь к холодному камину, терзаемый смутными, неясными ему самому чувствами. Время шло удивительно медленно…

Наконец, послышался шелест платья, и двери отворились. В тёмном проёме капитан с изумлением увидел юную Сильвию Трелони со свёртком в руках.

– Мама сейчас придёт, мистер Линч, – сказала девушка. – Она провожает дядю Джорджа…

Юная мисс замолчала, грустно улыбнулась капитану и пригласила его садиться. Улыбка у неё была чудесная. Они сели на резные, морёного дуба стулья, стоявшие здесь, в дальней, которую гостям не показывают, комнате, наверное, со времён самих королей Тюдоров. Это была тёмная, почти чёрная мебель, сделанная на века: во времена английского Средневековья люди не гнались за модой. Обитые кожей и с прямыми спинками стулья, на которые присели молодые люди, сплошь покрывала искусная старинная резьба. Сидеть на них было неловко.

Наконец, вошла миссис Трелони.

– Спасибо, что остались, капитан Линч… Мы хотели с вами поговорить, – тихо сказала она и, обратившись к дочери, добавила: – Показывай, дорогая…

Все трое придвинулись к столу, и девушка развернула из шали небольшой мешочек.

– Папа… – произнесла она, тут же запнулась, сглотнула, сдержалась и продолжила: – Папа перед прибытием «Архистар» взял с меня слово выполнить одну просьбу… Он просил меня, что если с ним что-либо случится, передать вам это и сказать, что вы найдёте, как это применить…

Тут рассказ мисс Сильвии неожиданно оказался прерван – капитан быстро встал и жестом попросил тишины. Затем он осторожно пересёк комнату и, резко распахнув дверь, втащил внутрь невысокую полную женщину, пойманную им за плечо. Та неуклюже сопротивлялась, словно крупный нескладный карась, протестующий, что его силой вырывают из родной стихии. Это была горничная миссис Трелони. Горничная испуганно поводила глазами, стараясь вырваться из железных рук капитана, но положение её было неутешительное.

– Ах, Мэри, ты подслушивала под дверью, – сказала миссис Трелони поражённо. – Никак я от тебя этого не ожидала… Сейчас же иди к себе, я завтра с тобой поговорю…

Капитан отпустил служанку – та, едва не упав, бросилась со всех ног из комнаты. Потом капитан рассказал про шкатулку, которую он приносил в дом в тот страшный день. Женщины пришли в смятение. Капитан, между тем, сломал печать на шнурке мешочка, распустил петлю, стягивающую его горловину, и вытащил на стол содержимое: моток старинных кружев, затейливый кованый ключ и целую горсть незатейливой морской гальки.

Капитан и дамы какое-то время недоумённо смотрели на эти предметы. Потом миссис Трелони развернула кружева – кружева оказались брабантские, из льняных нитей. Капитан в это время рассматривал гальку – горсть обкатанных волнами камушков, которые обычно собирают на берегу дети, первый раз увидевшие море. Затем он взял в руки кованый ключ.

– Ключ я возьму с собою… Попробую, не подойдёт ли он к шкатулке, – сказал капитан, повертел ключ и добавил. – Я приду завтра, сейчас уже поздно, да и день был тяжёлый, вы, конечно, устали… Разрешите откланяться…

Капитан встал, поклонился, оправил манжету и двинулся к двери. Он уже не мог больше вынести глаз мисс Сильвии, такой в них читался глубокий и таинственный мрак: девушка была ужасно бледна и, – как ни странно, – ещё больше хороша от этого.

– Ах, не туда! – почти вскричала встрепенувшаяся миссис Трелони. – Не надо, чтобы вас видели так поздно у наших дверей!..

И она протянула капитану ещё один ключ, объяснив, как выйти: надо было пройти в дверь, скрытую за портьерой, что неясно темнела в дальнем углу комнаты. Наконец, капитан очутился на тёмной улице.

Ему не встретилось ни души. Неясная луна кралась за ним по пятам всю дорогу до порта. Он уже подходил к пристани, когда чья-то смутная тень вдруг мелькнула на земле впереди. В тот же миг, не успев сам даже осознать этого, капитан сделал шаг в сторону и присел. Лезвие ножа промелькнуло над его головой. Капитан выпрямился, как отпущенная пружина, и ударил, ещё и ещё раз… Потом он склонился над телом, вгляделся в лицо убитого и подумал, что где-то видел его… Хотя все бродяги всегда кажутся на одно лицо…

Капитан до того оказался сбит и спутан, что, даже попав к себе в каюту и бросившись на койку, какое-то время сидел, стараясь хоть как-то собраться с мыслями. Почему-то ему казалось, что это было не обычное ограбление… Потом он взял фонарь и спустился в трюм. По всему трюму разносился запах пряностей и чего-то влажного, свежего и такого не похожего на обычную трюмную затхлость.

– Значит, Томас работает – отлично, отлично… А главное, это так вовремя, – пробормотал капитан и вдруг улыбнулся, и настороженное лицо его преобразилось.

Он приблизился к неприметному ящику, накрытому ветошью, осмотрел его, успокоено выдохнул и вышел. На палубе было тихо. Проверив вахтенного, он пошёл к себе.

Ночью ему приснился всё тот же Хипстер. Он был точь-в-точь, как в прошлом сне, та же фигура, так же одет, но в лице и во взгляде его произошло сильное изменение: он смотрел теперь пригорюнившись, совсем по-бабьи. Постояв немного, Хипстер глубоко вздохнул, приложив при этом ладонь к прикольно выбритой щеке, а голову скривив на сторону, что уж совершенно стал походить на удручённую горем рыночную торговку…

– Вот привязался, – пробормотал капитан, проснувшись.

Потом он подумал о фантастических глазах мисс Сильвии и опять заснул.

Утром ничего, казалось, уже не напоминало капитану о давешнем. Он и Томас позавтракали, разговаривая о чём-то общем, но как будто каждый о своём: при этом взгляд Томаса казался рассеянным и выдавал обычную мечтательность, а капитан хмурил белёсые брови.

– Я сейчас тебе что-то покажу, – сказал вдруг капитан и вышел.

Вернувшись, он поставил на стол шкатулку, про которую какой-нибудь прозорливый читатель, уж верно, думает, не переставая, с самого начала повествования. Вынув из-за пояса затейливый, из мешочка мисс Сильвии, ключ, капитан открыл шкатулку.

В крышке шкатулки изнутри оказалось зеркало, а лежали там курительная пенковая трубка и завёрнутая в какой-то свиток латунная подзорная труба старинного образца, по виду, впрочем, совсем новая. Капитан раздвинул её и, нацелив на стол, посмотрел. Брови его удивлённо поползли на лоб. Капитан перевернул трубу и осмотрел – линза её была совершенно мутная… Вот это да! Довести деликатный прибор до такого состояния – это надо суметь, подумал капитан и взял в руки свиток.

Вчитавшись, капитан поглядел на Томаса – тот, не отрываясь, напряжённо следил за ним – и сказал:

– Текст на испанском. Я не всё понимаю. Разбираю только: «Диего де Альмагро… Сын Солнца… Атауальпе… Сундуки…» А потом идёт перечисление… «Серебряные и золотые земляные орехи… Нагрудное украшение мочика… Ожерелье из перламутра… Канители… Рельефные бляшки потолка… Височные кольца… Лунная носовая подвеска… Слитки в количестве… Большой кондор… Малый кондор…» Конца текста нет. Посмотри сам…

Томас развернул протянутый ему свиток. На тонком старом пергаменте полувыцветшей, но всё ещё заметной тушью, были выведены неровные строчки. По краям пергамента, подмоченного когда-то давно, виделись разводы. Томас отложил свиток и взял в руки шкатулку. Лицо его приняло ещё более удивлённое выражение, и было от чего: вставленное в крышку зеркало оказалось металлическим. Он покачал в руках шкатулку, словно взвешивая, потом постучал по ней согнутым пальцем.

– Знаешь, Дэниэл, – задумчиво сказал он. – А ведь эта вещица с секретом – у неё, как будто бы, есть второе дно… И стенки такие толстые… И, я думаю, должен быть механизм, это дно открывающий… Это явно не наша, не английская работа… Уж я в этом толк знаю…

Капитан молчал и угрюмо смотрел на Томаса.

– Ах, Дэниэл, – произнёс вдруг тот, заметно воодушевляясь. – Здесь есть какая-то тайна, и пахнет сокровищами!.. И ты, конечно, отправишься на их розыски!.. Как это интересно!..

Губы капитана сжались в тонкую нить, а складки у рта вдруг стали ещё резче – он никуда не хотел отправляться…

А чему вы удивлены, дорогой читатель? Это только в романах герои сразу норовят собраться и уехать, куда глаза глядят, только в руку им попадёт какой пустяк, какая-нибудь бессмыслица, нелепица последняя, но с тайною. И ищут, и скитаются неизвестно где, подвергая себя всем немыслимым опасностям. В жизни всё совершенно не так, поверьте…

В жизни люди заняты своими делами, заботами о добывании хлеба насущного, и порванная обувь сына, которому не в чем будет завтра выйти со двора, волнует иного отца гораздо больше, чем какие-то тайны. Ну, помилуйте, ну зачем капитану надо бросаться на разгадку каких-то загадок и тайн? Он был человек целеустремлённый, со своими идеалами, а поиски сокровищ – это, знаете ли, дело щекотливое. Поиски сокровищ вообще были не по его части – капитан не чувствовал совершенно никакого влечения к подобного рода занятиям. И, наконец, у него была своя мечта, которая потихоньку, но приближалась к нему во всём своём красочном великолепии… Нет, нет и нет! Это совершенно не его дело, подумал капитан и встал.

Время близилось к назначенному часу, и он принялся собираться с визитом к миссис Трелони.

В доме покойного судовладельца имел место переполох – пропала Мэри, та самая горничная, которую капитан поймал вчера ночью под дверью. Утром служанку никто не видел, постель её оказалась не смята, вещи остались на месте: в доме забеспокоились.

Когда Мэри не появилась и к полудню, миссис Трелони сказала:

– Ах, на современных слуг, ну, ни в чём нельзя положиться!.. А, между тем, время такое тяжёлое… По дорогам ходят толпы бродяг без определённого места жительства… Ах, если бы только был жив муж!..

В гостиной миссис Трелони капитан увидел других визитёров, а точнее визитёрш – восхитительную зеленоглазую миссис Меган Белью (без мужа) и приятельницу хозяйки дома миссис Сару Уинлоу (без дочери). Шкатулка тревожила капитана, сумку с нею он поставил рядом с собой. Досадуя, что никак не может поговорить с миссис Трелони о деле, капитан сел, твёрдо поставив мускулистые ноги, обтянутые новомодными бриджами-кюлотами, и улыбнулся дамам. И тот час же комнату словно пронзило электрическими эманациями, словно движение какое пошло по земному эфиру. А как писали научные светила в ХVIII веке: движение не может произойти без материи. Миссис Белью вся подобралась под корсетом, у миссис Уинлоу глаза опять стали чёрного цвета от расширившихся зрачков, а миссис Трелони горестно подумала:

– Ах, почему мы не можем быть вечно молоды?.. И почему мы с возрастом становимся так некрасивы?.. Зачем эти ужасные мешки под глазами, зачем эта сетка морщин на веках?..

Глядя на капитана Линча, она страдала, понимая, что её молодость прошла безвозвратно. Потом, немного успокоив себя тем, что молодые, но некрасивые женщины страдают не меньше, чем красивые, но немолодые, миссис Трелони, чтобы скрыть своё замешательство, заговорила о погоде.

– Скажите, пожалуйста, – начала она. – То всё дождь, дождь, а летом вон опять засуху предсказывают…

Дамы тему погоды радостно подхватили.

– Ну, что вы хотите?.. Ну, всё как всегда!.. – отвечала ей миссис Белью, которая как всякая настоящая англичанка считала: природа вещей такова, что ничто никогда не идёт так, как надо.

– Страна рушится, – вторила им миссис Уинлоу. – А что вы ещё ожидали?..

Затем они поговорили ещё о чём-то, точнее о ком-то. Капитан только и успевал поводить глаза на дам, выслушивая фразы типа:

– Боюсь, что он не сможет…

Или типа:

– Не думаю, что она сможет…

Или вроде:

– Вы не находите, что это несколько странно?..

– Да, в самом деле, – вторила всем этим высказываниям миссис Уинлоу, потому что была со всем вышеизложенным согласна.

Капитан уже в десятый раз рассмотрел наддверное пейзажное панно-дессюдепорт по последней французской моде. Сюжет оказался пасторальным: на фоне хрупкой декоративности кущ и нив блеклых, серебристо-голубоватых тонов сидели в изысканных позах пастухи и пастушки, рядом паслись овечки. Капитан встал, извинился и вышел. Он хотел справиться про оставленный вчера в прихожей пистолет.

Слуга сказал ему, что пистолет на месте. И сию же минуту в прихожую несколько боком из-за пышной юбки, вошла, явно торопясь, восхитительная миссис Белью. Она придвинулась к капитану, опалила его взором бездонных зелёных глаз и, сунув ему в руку записочку, быстро удалилась. Капитан вложил записку за отворот обшлага и пошёл назад в гостиную.

Дамы в гостиной говорили о современной прислуге. Капитан опять сел, и в ту же минуту доложили о констебле мистере Эбони. Миссис Уинлоу, у которой от любопытства дрожал кончик носа, засобиралась домой. Капитана хозяйка попросила остаться.

Приходской констебль мистер Эбони имел небольшие седые бачки и живое морщинистое лицо. Был он человек основательный, а эффектнее всего выглядел сидя, ибо имел несколько коротковатые ноги, а поэтому он, как советовал всем великий Овидий, старался побольше сидеть. Вот и сейчас, выдержав время, положенное правилами хорошего тона, он сразу же сел и приосанился, оглядывая модную обстановку гостиной с заметным интересом, но стараясь при этом всё же не нарушить этикета.

– Я к вам с плохими известиями, миссис Трелони, – начал он, прокашлявшись и тут же выложил. – Нашли вашу служанку Мэри… В порту… С горлом, я извиняюсь, перерезанным от уха да уха… Хм… Страшное зрелище, скажу я вам…

Он постучал пальцами по подлокотнику кресла.

Миссис Трелони сидела, как громом поражённая. В её глазах читался тот же ужас, как и в день смерти мужа. Между тем молчание затянулось. Его прервал капитан, который спросил:

– А скажите, мистер Эбони, а не находили ли сегодня в порту трупа мужчины?..

– Трупа мужчины, простите?.. – переспросил констебль. – Нет, не попадался… А зачем он вам, сэр?

Мистер Эбони слыл остряком и очень гордился этим.

– Так… К слову, – ответил капитан, двинув плечом. – Просто служанка, в порту, ночью – так странно… Что делала Мэри ночью в порту?..

Вопрос повис в воздухе плотной субстанцией. Присутствующие посмотрели друг на друга. Потом констебль Эбони, с поднятыми в раздумье бровями, опять стал барабанить пальцами, и это ужасно раздражало миссис Трелони. Она наморщила нос.

Впрочем, констебль скоро ушёл. Тогда миссис Трелони повернулась к капитану и, несколько понизив голос от внутренней какой-то деликатности, сказала:

– Вы же понимаете, Дэниэл, что Эбони никого не найдёт и ничего не сможет сделать?.. Ему не отыскать даже убийц бедняжки Мэри…

Миссис Трелони опять горестно поморщилась: она чувствовала вину, что была несправедлива к служанке после того, как та пропала.

– А знаете, что я сделаю? – вдруг сказала она. – Я найму ловкого человека искать убийц мужа! А главное – я дам объявление в лондонские газеты и в нашу местную бристольскую!..

Миссис Трелони довольно заулыбалась. Мысль, в самом деле, была замечательная: объявления с предложением награды за сведения, помогающие вернуть похищенное имущество или наказать преступника, в то время ещё никто не публиковал.

Поэтому капитан одобрил её намерения и спросил, нельзя ли пригласить мисс Сильвию: у него есть, что показать дамам. За Сильвией послали, и она пришла довольно скоро. Капитан вгляделся в неё, стремясь проверить прежнее впечатление, и это необычное по красоте лицо ещё сильнее поразило его. Как будто необъятная гордость была в нём, и в то же время что-то удивительно простодушное. Эта странная красота бледного лица, чуть-чуть впалых щёк казалась даже непереносимой.

Он отвёл глаза, достал шкатулку, открыл и продемонстрировал дамам содержимое – старинную пенковую трубку, латунную подзорную трубу и свиток. Потом капитан рассказал дамам очень занимательную историю о трёх испанских предпринимателях-компаньонах – Франсиско Писарро, Диего де Альмагро и священнике Эрнандо де Луке, которые на собственные средства организовали несколько военных экспедиций, установили контроль над империей инков, захватили в плен Верховного Инку Атауальпу и, обещая ему свободу, получили от него беспримерный в истории выкуп золотом и серебром.

После чего Верховный Инка был публично удавлен гарротой.