Читать книгу Терновый венец. Рассказы об Александре Пушкине - Нурихан Киярова - Страница 28
I. Честь – никому!
Несостоявшаяся дуэль с Репниным (1829г.)
ОглавлениеДуэли с генералом от кавалерии и членом Государственного совета, князем Николаем Репниным предшествовала долгая история взаимоотношений Александра Пушкина и графа Сергея Сергеевича Уварова, который был одним из основателей «Арзамаса». Это у него на квартире собирались члены кружка до его развала. Уваров даже перевел его «Клеветникам России» на французский, и перевод ему понравился…
Но постепенно между ними стало расти напряжение. У Пушкина есть запись в дневнике: «Уваров большой подлец. Его клеврет Дундуков (дурак и бардаш) преследует меня своим цензурным комитетом… это большой негодяй и шарлатан. Разврат его известен… Об нем сказали, что он начал тем, что был б…ю, потом нянькой и попал в президенты Академии наук, как княжна Дашкова в президенты Российской Академии».
Спустя несколько дней после избрания Дондукова—Корсакова вице—президентом Академии наук, которого туда протежировал Уваров, появилась его злая эпиграмма:
В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь.
Почему ж он заседает?
Оттого, что ж.. а есть.
Вслед за этим в списках разошлась его сатира против Уварова, которая называлась «На выздоровление Лукулла»:
…Теперь уж у вельмож
Не стану нянчить ребятишек;
Я сам вельможа буду тож;
В подвалах благо есть излишек.
Теперь мне честность – трын-трава!
Жену обсчитывать не буду
И воровать уже забуду
Казенные дрова!
Под Лукуллом поэт имел в виду графа Д.Н.Шереметева, заболевшего опасной болезнью. Его наследником должен был стать родственник по жене, граф Уваров, который, ожидая его скорой смерти, поторопился опечатать все его имущество. Но больной взял и выздоровел…
Это стихотворения появилось в публике тоже в списках и отношения Пушкина и Уварова были окончательно расстроены. Но поэт, при подготовке сборника к изданию, раскаявшись в резкости своих суждений об Уварове, просил издателей не печатать «…пьесу, написанную в минуту дурного расположения духа».
Но улетевшая в народ эпиграмма обсуждалась в великосветских гостиных. И, когда до Пушкина дошел слух, что в разговоре с неким Боголюбовым князь Репнин отозвался о нем неодобрительно, он пятого февраля потребовал объяснения.
В письме ещё не было прямого вызова, но были намеки на возможность дуэли в случае неудовлетворительных объяснений: «Некто господин Боголюбов публично повторял оскорбительные для меня отзывы, якобы исходящие от Вас. Прошу Ваше сиятельство не отказать сообщить мне, как я должен поступить. Лучше, нежели кто—либо, я знаю расстояние, отделяющее меня от Вас; но Вы не только знатный вельможа, но и представитель нашего древнего и подлинного дворянства, к которому и я принадлежу. Вы поймете, надеюсь, без труда, настоятельную необходимость, заставившую меня поступить таким образом…»
На это письмо князь Репнин ответил 10 февраля: «Сколь ни лестны для меня некоторые изречения письма Вашего, но с откровенностью скажу Вам, что оно меня огорчило, ибо доказывает, что Вы, милостивый государь, не презрели рассказов, столь противных правилам моим. Г—на Боголюбова я единственно вижу у С. С. Уварова и с ним никаких сношений не имею, и никогда ничего на Ваш счет в присутствии его не говорил, а тем паче, прочтя послание Лукуллу. Вам же искренно скажу, что гениальный талант Ваш принесет пользу отечеству и Вам славу, воспевая веру и верность русскую, а не оскорблением честных людей. Простите мне сию правду русскую: она послужит вернейшим доказательством тех чувств отличного почтения, с коими имею честь быть».
Пушкин удовлетворился объяснением и ответил: «Приношу Вашему сиятельству искреннюю, глубочайшую мою благодарность за письмо, коего изволили меня удостоить. Не могу не сознаться, что мнение Вашего сиятельства касательно сочинений, оскорбительных для чести частного лица, совершенно справедливо. Трудно их извинить, даже когда они написаны в минуту огорчения и слепой досады. Как забава суетного или развращенного ума, они были бы непростительны». Дуэль не состоялась.