Читать книгу Терновый венец. Рассказы об Александре Пушкине - Нурихан Киярова - Страница 31

Так он писал еще недавно. «Да, сколькими бедами исполнен долгий век! Зачем тогда мне долгая жизнь?», – подперев голову рукой, надолго застыл в одной позе.

Подозрения о том, что его семья стала достоянием сплетен, уже не нуждались в подтверждении. Оказалось, начиная с октября, в городе только и занимались слухами о взаимоотношениях Жоржа Дантеса и Натальи Николаевны, которую, как марионетку, дергали за нитки оба Геккерна – хотели заставить её поступать так, как они сами хотят.

Двадцатидвухлетний корнет Кавалергардского полка, у которого было два имени и три отечества, этот злосчастный француз, ворвался в мирную, полную творческого труда, его жизнь за два с половиной года до катастрофы.

Дантес приехал в Россию через несколько лет после июльской революции во Франции, свергнувшей династию Бурбонов, чтобы сделать карьеру. И в Петербурге ему было оказано особое внимание. Император Николай I сам представил его офицерам полка.

Взяв его за руку, сказал:

– Вот вам товарищ. Примите его в свою семью, любите… Этот юноша считает за большую честь для себя служить в Кавалергардском полку; он постарается заслужить вашу любовь и, я уверен, оправдает вашу дружбу.

Еще тогда многих насторожили рассказы о таком приеме: с чего бы это – такая честь!? После, встречаясь с ним в гостиных вельмож, на балах и раутах, заметил, что беспечный француз привлекает к себе золотую молодежь остроумием, отсутствием боязни кого-то обидеть, уязвить, что делал всегда с удовольствием.

Слышал и то, что к своим обязанностям по полку Дантес относится небрежно, и за недолгую службу уже был подвергнут наложению множества взысканий.

С интересом поэт присматривался к нему, и одно время даже наслаждался его легким трёпом обо всем и ни о чем. Было видно, что легкомысленный француз не обременял себя лишними знаниями. «Тем не менее – нравится всем женщинам без исключения! Не ожидал, что и моей жене… А теперь вот как все закрутилось!»

Натали же до сих пор с презрительным достоинством терпевшая ревнивые выходки мужа, косые и любопытные взгляды всюду людей, где бы ни появилась, теперь решила изменить ситуацию – она стала опасной для её покоя и репутации. Ночью он, под его устрашающим давлением, призналась во всем – другого выхода у неё просто не было.

Александр, слушая её, скрипел зубами, но не прерывал, хотя сам иногда задавал вопросы, вонзая ногти в ладони, чтобы не вспылить. Зато теперь он знает всё – из первых уст. Он-то уже слышал, что во время очередного объяснения с французом, жена попыталась, в первый раз, дать твердый отпор домогательствам кавалергарда. Об этом рассказала княгиня Вяземская, ставшая свидетельницей их разговора на повышенных тонах. Но он хотел, чтоб жена сама рассказала обо всем. Однако она молчала, видимо, думая, что сама справится. Не понимала, с кем имеет дело!

Барон Геккерн, голландский посланник в России, так называемый приемный отец простодушного с виду Дантеса – очень хитер, расчетлив и изворотлив. С первой минуты этот человек маленького роста с отталкивающей внешностью Сатира, на лице которого играет хитрая улыбка, и окруженный всегда молодежью, склонной к разврату, вызвал у него неприятие. Видел, как тот питал слабость к любовным сплетням и интригам, сам являясь непревзойденным мастером по этой части.

Луи Геккерн твёрдо принялся за дело, видимо, посчитав, что настала пора взять всё в свои руки – начал толкать так называемого сына в объятия его глупой жены…

Александр, после признаний Натальи Николаевны, теперь точно представил, как всё это происходило. Встретив её в конце октября на каком-то рауте, – она же считает себя обязанной посещать все балы и рауты! – посланник позволил себе обратиться к ней с оскорбительной речью:

– Мой сын заболел и умирает из-за вас, заклинаю вас – спасите его!..

Она прервала свой рассказ. Скрипя зубами, с ходящими под скулами желваками, он ждал продолжения. А она молча пережевывала то, что там происходило. Затравленно оглядывалась по сторонам, боясь, что кто-либо подслушает этот гадостный шепоток гадостного старика – он открыто побуждал её к измене мужу! – она искала, где от него спрятаться. Но даже не пыталась покинуть эти места…

– Рявкнул:

Продолжай!

Та, не поднимая глаз, рассказывала:

– Когда я приехала с вечера, поведала о разговоре сестре. Но Азя с возмущением, бегая по комнате, кричала на меня: «Таша, развратный старик ведет двойную игру! Боже, какие гадкие нравы – так называемый сын сделал его поверенным в своих любовных делах, а он, мало, что помогает обольстить понравившуюся ему женщину, но и руководит его действиями! Эта семейка тебя погубит! Прекрати с Дантесом кокетничать, Таша, пощади мужа и детей!..» —Упавшим голосом прошептала: —Но я не могу от него отвязаться нигде с тех пор, как его сын не выходит в свет из-за болезни: шепчет мне о его любви, постоянно намекает на то, что я могу оставить тебя и выйти замуж за Жоржа…

Александр явственно издал звук, похожий на рык и скрежет зубов при имени «Жорж». Но только спросил:

– А дальше? Что было дальше?

– Азя кричала на меня: «Таша, и ты веришь ему?! Не верь! Не верь ему! Я видела, как барон с тайным злорадством заставляет краснеть и трепетать тебя прилюдно, чтобы все видели твой позор. Он тебя ненавидит!.. Ты ведь знаешь – в свете говорят, что он со своим сыном в связи…»

Пропустила в рассказе, что тогда, как ужаленная, вскочила и стала бегать по комнате, громко возмущаясь: «Это неправда! Не может такого быть, это наговоры на них…» И как Александрина смотрела на неё с презрительной жалостью. «Видимо, поняла, что заноза запретной любви глубоко вонзилась в моё сердце».

Но та продолжала настаивать: «Таша, тебе нужна защита от его действий, иначе Геккерны совсем погубят твою репутацию. Расскажи все Пушкину. Заклинаю – расскажи! Он что-нибудь придумает…»

Сцена последующая за этим, предстала ее глазам явственно, когда она ответила ей: «Я боюсь его необузданного нрава – он что-нибудь сотворит с ним, Жоржем…». И тогда Александрина, которая присела, было, опять вскочила. У неё на шее жилы вздулись от негодования. Она закричала: «Ах, так! Ты боишься, что твой муж сотворит с Дантесом что-нибудь! А ты, сестра, не боишься того, что Пушкин обязательно дознается обо всем и тогда дуэль неминуема?! И что его могут убить!.. Отца твоих детей? Опомнись!.. Лучше оставить общество и уехать в деревню, чем такое позорное существование в свете!».

После обоюдного долгого молчания, со вздохом ей пришлось пообещать: «Да, ты права, Азя… придется, наверное, уехать… Да, лучше уехать. О том же постоянно просит и Пушкин… В Михайловское… Ты права. Надо оставить этот город сплетников…»

Но тогда разговор так и остался разговором.

Муж ждал все это время молча, не вмешиваясь в её мысли.

И она продолжила:

– Через два дня я получила от Идалии Полетики записку. Она приглашала к себе… Но, когда явилась туда, застала у неё только… Жоржа.

Промолчала и о том, как удивилась его виду: худой, бледный, с красными навыкате глазами, не похожий на себя – от его самодовольной веселости и балагурства не осталось и следа. Как её сердце тогда дрогнуло от жалости к нему!.. (если бы ее муж догадался, о чем она умалчивает, он бы сказал, что он страдает не от любви, а от известной болезни).

Окрик мужа вернул её от воспоминаний в действительность:

– Продолжай, жёнка!

Натали вздрогнула – это «жёнка» прозвучало, как плевок в лицо. Еле прошептала:

– Я застыла от неожиданности – не ожидала его там увидеть… Дантес бросился передо мной на колени. – Увидела, как исказилось лицо Пушкина от судороги, перечертившей его мгновенно. Со страхом глядя на страшного в своем гневе мужа, прошептала: – Он не давал возможности даже задать вопрос – где же хозяйка дома.

Муж вскочил. Навис над нею. Прорычал:

– А он? Что делал он, этот бесчестный человек?

– Он вытащил пистолет из-за пазухи… со словами… «Если вы сейчас же не отдадитесь мне, я себя застрелю!..» —Она боялась поднять глаза и посмотреть на застывшего столбом мужа. Со слезами в голосе она прокричала: —Не могла же я допустить, чтоб он при мне застрелился! – Несмотря на скрип зубов мужа, решила быстрее закончить эту муку ожидания – что с ней будет. И продолжила: —Я ему сказала: «Ах, успокойтесь, Жорж… Что вы делаете? Боже, где Идалия?». – Я закричала: – «Кто-нибудь придет ко мне на помощь или нет?».

– И что? Что происходило дальше? – рявкнул страшный в своем гневе Пушкин.

– Жорж (опять! При каждом звучании ненавистного имени лицо его искажалось неузнаваемо) увидел дочь Идалии с итальянской бонной, которые прибежали на крик… Я вырвалась от цепляющихся за платье его рук и успела выскочить на улицу. Подбежав к экипажу, крикнула кучеру: «К Вяземским!»

– Почему ты поехала к Вяземским, а не домой? – раздался опять разгневанный голос.

Натали молчала. Не могла же она ему сказать, что поехала туда, чтобы княгиня рассказала ее мужу все в таком виде, в каком она сама хотела представить – если потом Идалия начнет разносить сплетни. А Вяземская – друг мужа и могла потом защитить её.

Приехав к княгине и представ перед ней с видом взволнованным и дрожащим, она позволила ей себя успокоить, а потом, с негодованием, принялась рассказывать, дрожа и ломая руки:

– Ах, Вера Федоровна! Мне только что удалось убежать от Геккерена-Дантеса…

Кинув взгляд на страдальческое лицо мужа, оторвалась от всех этих мыслей и вернулась в собственную гостиную со вздохом, чтобы продолжить неприятный разговор с ним.

– Я рассказала княгине, без утайки, о преследованиях, которым все время подвергаюсь от Луи Геккерна. Потом – и Азе.

Натали решила не говорить о настойчивых советах Александрины сказать мужу обо всем. Она в очередной раз пресекла попытки уговорить её:

– Нет, Азя, я не могу. Боюсь, что случится непоправимое, ты знаешь бешеный нрав Пушкина…

А этот «бешеный» сейчас, удрученно обхватив голову руками, покачивался на диване из стороны в сторону. Натали нерешительно встала, но Александр не обращал на нее больше никакого внимания, даже когда она медленно пошла к двери, думая об Идалии Полетике. Познакомившись осенью тридцать первого года, после переезда в Петербург, она с ней постоянно дружила, да и считались они родственницами – отец Идалии Строганов приходится дядей матери… «И Пушкин относился к ней всегда дружески. А она… Может, Идалия мстит мне за то, что Жорж отличает меня…, говорили, что у них с Жоржем непонятные взаимоотношения… Она тоже, видимо, его любит. Но хитро не обнаруживает свои чувства…»

Натали знала, что после её рассказа о встрече с Дантесом в доме Идалии Пушкин ездил к той. Что он наговорил Полетике? Он же в гневе страшен, как тигр!

Она не могла знать, что княгиня Вяземская, которая уже знала всю подоплеку ухаживаний злополучного кавалергарда за его женой, рассказывала Пушкину, как однажды разозлилась и заявила французу:

– Барон! Мне дорога честь моего дома – прошу свои ухаживания за женой Пушкина осуществлять, где—нибудь за пределами моего дома!

Дантес ничего не возразил, но дерзко глядел на неё до тех пор, пока сама княгиня не перевела глаза на Натали, которая с интересом прислушивалась к разговору и которая сразу опустила голову, услышав гневные слова Веры Вяземской.

Княгиня видела – Натали явно влюблена. Но не могла же она о своих догадках сказать бедному другу, который и так не похож на себя от переживаний. Но он сам достаточно прозорлив, чтобы сопоставить кое-что и что-то изменить…

Но в следующий раз все повторилось – Дантес приехал и не отходил от Натали весь вечер.

Пришлось ей опять гневно объявить наглому молодому человеку:

– Мне остается одно – приказать швейцару, чтоб он объяснил: мы не принимаем вас. Несмотря на то, что здесь будут стоять другие кареты и экипажи!..

«Бедный Пушкин! Когда Дантес-Геккерн перестал ездить к нам, твоя Натали стала больше посещать Софью Карамзину. Ведь к ним он более чем вхож…»

Муж княгини, Петр Андреевич Вяземский, в очередной раз был влюблен и пропадал в доме своей последней пассии – Мусиной-Пушкиной. Вера Александровна философски относилась ко всем его влюбленностям – все равно вернется под её крылышко! Из-за того, что князь всецело был занят своими чувствами, ему не до поэта. Они с ним редко встречались и то – случайно. Поэтому, она не знала, что до последнего разговора с женой поэт жил, радуясь, что, наконец, набело переписана «Капитанская дочка» и теперь её можно отдать в печать. В начале ноября читал её вслух у них, и тогда он очень радовался, что роман понравился. Все присутствующие, поздравляя, заверили его, что талант его стал глубже, что «он не исписался, как о том шепчут по углам его литературные враги».

Александр же был счастлив, как давно не был, не зная о том, чем живет и интересуется Натали. Не подозревал о новой атаке голландского посланника на неё, чтобы заставить бросить мужа, а затем «выйти замуж за его «сына», угрожая ей чем-то, и уговаривая на эту аферу. Не знал, что глупая жена думает, что, если начнет избегать Луи Геккерна, который всячески заманивает её на скользкий путь, всё пройдет, забудется. Но, вместе с тем, жена не пропускает ни одного бала, ни одного раута, ни одного Дворянского Собрания. По-видимому, едва ей удавалось избегнуть встречи с бароном в одном месте, как он вырастал в другом, преследуя ее, как тень…

Не знал о том, как старый лис-барон искусно находит случаи нашептывать ей на ушко:

– Мой сын безумно любит вас! Он способен, в порыве отчаяния, наложить на себя руки. Вы не знаете, как он несчастен, как мучается от любви к вам: не ест, не спит по ночам – я не могу его успокоить. Пощадите его!

– Барон, оставьте меня в покое! – шептала Натали в ответ, пугливо оглядываясь по сторонам. Но вновь и вновь слышала его шипение —сзади или сбоку: «Как вы холодны и бессердечны. Пощадите сына ради отца его».

Поэт не знал, что такие разговоры теперь приходилось выслушивать его жене всякий раз – при каждой новой встрече. На балу, в Дворянском Собрании, старый лис особенно настойчиво принялся за неё:

– Я разработал план, обдуманный до мельчайших подробностей. Нам побег за границу обязательно удастся – под моей дипломатической эгидой…

Наконец, Натали поняла – это травля. Вернувшись с бала, кипя от негодования, передала Александрине позорное предложение голландского посла. Но старшая сестра, как и всегда, принялась уговаривать её открыться мужу. Она не захотела…

Наступило 4-е ноября и пришли эти подмётные письма, где её мужа возводят в ранг заместителя великого магистра рогоносцев…

Взбешенный после чтения письма и поняв, что такие точно письма разосланы и его друзьям, Пушкин послал вызов Дантесу, который, он знал, не придавая этому никакого значения, целый год волочится за его женой.

Дантес, после его вызова, срочно «заболел», а приемный отец, боясь, что дуэль поставит под угрозу его пребывание в России и дальнейшую карьеру, попытался поэта убедить, что Жорж влюблен не в его жену, а в ее старшую сестру, Катрин. Александр, конечно, не поверил, но сделал так, что богатый теперь наследник – после усыновления его голландским послом, – женился на Катрин. Геккерны были в шоке от письма Натали, написанного под его диктовку, что они согласны на брак Дантеса и Катрин (существует версия, что Александр Пушкин сам изготовил все эти письма, в том числе – и себе, чтобы разыграть гнев и женить неугомонного Дантеса на нелюбимой им Катрин, сестре жены).

Тогда поэт отказался от дуэли, при условии, что Дантес женится на Катрин. К этому подключились тетушка Загряжская, Жуковский. Показав себя неумолимым, Александр требовал только одного – женитьбы француза на свояченице. Этого они больше всего не хотели. Но вынуждены были согласиться, и Катрин, неожиданно для всех, вышла за француза замуж. Попытки дружить домами поэт сразу пресек – запретил пускать на порог своего дома кавалергарда. Но оказалось, что тот находил места, где еще наглее ухаживал за Натали несмотря на то, что теперь женат на её старшей сестре…