Читать книгу Москва литературная №1/2022. Литературно-художественное издание - О. Г. Шишкина - Страница 7

– А ты разве ничего не помнишь? – спросила сестра, глядя на меня, хитро улыбаясь. Она меня старше была на три года.

Как это не помню? Помню. Но она добавила некоторые яркие эпизоды к моим воспоминаниям…

Туркмения, поселок Джебел.

Страшно гудели паровозы, долго, непрерывно. Железнодорожная станция была недалеко, и разрывающий воздух звук паровозных гудков далеко разносился по пустыне, широко и безнадёжно.

Начало марта 1953 года. Первое моё воспоминание о том, что кто-то умер из наших великих.

Что такое солнце и тень, мама долго объясняла четырёхлетнему непонятливому и бестолковому упитанному маленькому сыночку, который упорно не хотел надевать на голову белую панамку. Одежда в пустыне имеет свои особенности и строго необходима во многих разных случаях.

Отец постоянно был на службе, а мама занималась учётом провизии, приготовлением питания, стиркой, мытьём посуды в строительном батальоне.

Солнца хватало везде, а вот простой воды нет. Была весна, но было жарко как летом.

Это Каракумы…

Наша семья, как и другие семьи военнослужащих, жила в землянке, по конструкции близкой к воинской, фронтовой. И правильнее было её назвать песчанкой, глиняной песчанкой. В середине углублённого помещения в грунте стоял столб из дерева саксаул, кривоватый. Ровных и прямых деревьев в местности, где не хватает воды, просто нет. Помню, как по этому столбу полз вниз, прицеливаясь на меня, скорпион. Отец скинул его рукой на песчаный пол, и никак не мог его раздавить каблуком сапога. Ядовитое насекомое углублялось в грунтовый пол, а потом каждый раз выползало из-под песка.

Шкуры овец крышей покрывали землянку, отгоняя своим запахом насекомых и змей, которые часто являлись ядовитыми. Откинул одну шкуру – вот и форточка… Но почему шкуры не отпугнули того скорпиона? Казалось бы, ниже уровня земли должно быть прохладно, но желаемой прохлады не было, и от надоедливой дневной жары хозяева часто водой поливали матрасы, на которых спали.

Питьевая вода привозилась танкером «Красный флот» из Баку через Каспий в порт Красноводск, где я умудрился родиться, а потом железнодорожными цистернами на строительство военного аэродрома в район посёлка Джебел. Для строительства и для личного состава строительного батальона требовалась вода, и много воды. Её, даже при тщательной экономии, всегда не хватало. А местную, из колодцев, невозможно было пить. Но коренное население приспособилось и к этому, не очень приятному, запаху колодезной воды. И спокойно жили здесь сотни – тысячи лет.

23-й отдельный Аэродромно-Строительный полк возводил военные аэродромы, хоть в пустыне, хоть в горах, хоть в тайге. На счету у отца после войны осталось семь построенных военных аэродромов.

При временно расположившемся в этой пустынной местности батальоне жили и семьи строителей – военнослужащих, крепко сдружившись с местными семьями аула в оазисе. Ни колясок, ни велосипедов для детей ни у кого не было. Меня, ребёнка, сажали на панцирь крупной черепахи и я, медленно качаясь в такт её шагам, сидел на ней и катался недалеко от землянки в виде уверенного седока. Падение с панциря в песок не приводило к травмам, да и скакун далеко не убегал, можно было опять заползать на «коляску». Присматривала за этим процессом, чаще всего, моя сестричка.

Собаки здесь тоже водились, изредка покусывая разбегающихся от них детей. Особенно мне не нравился туркменский алабай, здоровенная собака, стерегущая отары овец. Она без лая и предупреждения подходила и просто кусала человека за мягкую часть, чтобы он знал свое человеческое место, а не покушался на съедобную проходящую мимо шерстяную баранью лопатку или окорок. Шрамы от собачьих укусов, так, на память, хранятся у меня на теле всю жизнь.

Неожиданно, как-то сразу, почти в один день вокруг землянок раскинулось бесконечное поле красных маков. Цвели яркие цветы до рези в глазах, до головокружения от приторного сонного запаха. Вся пустыня в красно-алом цвете, даже как-то страшно казалось. И это при отсутствии дождей. Дождь просто не долетал до земли, он по ходу своей основной деятельности испарялся. В районе пустыни, где основная растительность – верблюжья колючка, вдруг возник ковёр из цветов.

Однажды, после очередной прогулки по полю цветов сестры с братом, то есть со мной, возвратилась сестричка одна. На вопрос: «Где же братик?» ответила:

– Да надоел он мне, «хочу спать, хочу спать», ну и пускай себе спит.

– Где ты его оставила? – не отставала от неё мама.

– А, где-то там, – неопределённое направление рукой только усилило панику у матери, – на бугорке.

В пустыне, на бугорке, на солнцепёке, среди цветущих маков…

Команда «В ружье!» прозвучала в глиняных казармах и на строительных объектах, как только отец узнал, что его сын потерялся.

– А железную дорогу не переходили?

– Не помню…

Железная дорога Красноводск-Ашхабад. За её насыпью, которая то исчезала от ветра до голых шпал, то задувалась полностью песком, открывалась бескрайняя пустыня без дорог и поселений. И без воды…

Всполошились ещё и из-за того, что в таком возрасте ребёнок, спящий долго под действием одурманивающего запаха, мог и не проснуться. Как после анабиоза. За примерами ходить далеко не надо. Местные жители нас об этом предупреждали, а взрослые солдаты доказывали крепким сном это воздействие. Просто засыпали на посту, даже стоя. Цветение маков было недолгим, но этого времени ранее хватало на несколько несчастных случаев.

Мне очень хотелось спать. А куда-то плестись за сестрой по жаре было невыносимо. Постоянное дерганье за руку «идем туда, идем сюда» – надоело. А как мы с сестрой расстались, я не помню.

Помню, увидел среди цветов бугорок, который образовался от выкинутой земли при копании норы каким-то зверьком. Свежий выкопанный бугорок веял прохладой, и я умудрился найти на нём более холодное место, правда, липкое. И с усилием эту прохладу прижимал к себе обеими руками, так было приятнее, и прилёг на бугорке. И чтобы не было липко, снял ненавистную панамку, надел на чью-то маленькую головку, на которой высовывались не моргающие глаза и периодически какая-то верёвочка. Головка тоже не хотела одевать панамку… А мама же говорила, что нужно её одевать на солнышке. И заснул.

Поднятый по тревоге строительный батальон начал прочёсывать местность в той стороне, откуда пришла дочка заместителя командира части. Цепью, на расстоянии видимости друг друга, шли медленно сквозь маки, рассматривая каждый квадратный метр цветущего ковра.

Распугивали живность: пауков, козявок, пустынных зверьков. Мимо строителей степенно прошагали несколько верблюдов, неся на себе седоков из местных коренных обитателей засушливой земли. Для них искать кого-то в пустыне – не первый раз. Чаще всего они отыскивали убежавших верблюдов.

После нескольких часов поиска, недалеко от железнодорожной насыпи, нашли «сына полка». Он обнимал крупную змеюку, греющуюся на солнышке, толстую, в середине она потолстела от проглоченной дичи, может, тушканчика, может, крупной птицы. На голове у змеюки скособочилась белая панамка, напоминая скульптуру курортников довоенных времён. Змея злобно шипела и не подпускала солдат к спящему рядом другу.

Но время торопило. С осторожностью и ухищрениями, с помощью снятых гимнастёрок, отобрали «сына полка» у зловещей змеюки. Она скинула белую панамку, и, обидевшись, уползла в заросли осыпающихся красных маков. Никто не запомнил, какой она была породы, но явно была ядовитая. Я её тоже не запомнил, друг называется…

А в это самое время, в отсутствие постоянного седока, моя большая черепаха-коляска неохотно приняла в своё седло ребенка из местного населения, моего ровесника, но, похоже, с другим весом и запахом. Он раньше страшно завидовал моим поездкам… И надкусила у него указательный пальчик, приняв его за червячка. Так случилось, что меня ни змея, ни черепаха не кусали, не было на моём теле отпечатков укуса. Принимали, может, за своего. А вот собаки, друзья человека, – собаки…

В то же самое время, когда отсутствовало батальонное начальница, и когда многих солдат на территории строительной площадки не было, один бульдозерист, не участвующий в поисках, решил перевыполнить план по расчистке площади под взлётную полосу. «Заточил» лезвие бульдозерного ковша и начал бульдозером срезать цветы. Ни дверцы, ни стенок у кабины трактора не было, только сверху полотно, защищавшее водителя от солнца. Стенки кабины на тракторах воентехники сразу снимали, обеспечив прохождение дуновения ветерка по рабочему месту.

Трудился, трудился в поте лица бульдозерист, и вдруг в кабину трактора заглянул страшный дракон с раздвоенным языком. Очень зло посмотрел в испуганное лицо труженика и спросил:

– Ты что это, гад, делаешь?

Тракторист и трактор сразу рассредоточились в разных направлениях, один с криком и бегом, а другой, ровно тарахтя, продолжал движение по взлётной полосе, подминая траками красные маки и несозревшие коробочки.

Оказывается, тракторист гусеницей наехал на кончик хвоста крупного серого варана, и тот от возмущения встал на дыбы и заглянул в кабину. Варан остался на месте, недовольный не только сенокосом растений, в которых он худо-бедно прятался, но и видом перекошенного лица тракториста. Повреждений у варана не было. Родной песчаный грунт помог варану избежать травм.

После этого случая никто больше не захотел косить цветы, а я никогда в жизни не боялся никаких змей ни в средней полосе России, ни в тайге, ни в Средней Азии, ни в предгорьях Тянь-Шаня.

И сам никогда не обижал их. Друзей не обижают…