Читать книгу Монолог последнего чучуны (сборник) - Окат Бэй - Страница 4

К унэну[4], что приютился в устье маленькой речки, впадающей в Ледовитый океан, подплывала моторная лодка.

Бабушка, впервые увидевшая моторную лодку, быстро несущуюся со стороны океана, удивилась, и в то же время – испугалась. Хоть и прожившая восемьдесят лет на свете, набожная, она также была охвачена поголовной болезнью всех – боялась врагов, о которых много говорили и которыми пугали даже грудных детей. Но возраст и вера в силу праведной жизни, которую всегда вела, взяли свое. Она боялась лишь за внука Эдилвея.

Моторка пристала к видимому из унэна причалу, представлявшему собой лодку-ветку да вешалу для сетей и юкол, и гости ступили на берег. Испуг испугом, а гость – святой человек!

Бабушка, на всякий случай, спрятала внука за бугорком, что был позади унэна и наказала сидеть тихо.

Обед для сына с невесткой, которые уехали ставить сети на озере, уже сварился. Бабушке только и осталось, что вытащить из котла рыбину, налить в кружки бульон, нарезать юколы.

Когда она вышла к гостям, те уже подходили к унэну и на своем языке, перебивая друг друга, шумно спорили. «Вот и конец… – подумала Бабушка. – Не по-якутски и не по-русски, да и совсем не по-северному говорят… Пронеси, Господи, Сус Киристос!»

– День добрый, бабушка-хозяюшка! – вдруг по-русски заговорил Чернобородый, протягивая правую ладонь для рукопожатия.

– Ґтүө күнүнэн, эбээ![5] – как бы переводя Чернобородого, сказал по-якутски Усатый, тоже протянув руку.

– Дыраастуйте! – обрадовалась бабушка, поочередно пожимая руки гостей. Услышав знакомые слова, она облегченно вздохнула: «Наши!»

– Хайа омук буолаҕыт?[6] – спросил Усатый, больше похожий на северянина, – Эвенил бисэл?[7]

– Э-этни, юкагирал бисэл![8] – ответила бабушка бойким и радостным голосом, услышав вообще знакомую речь. Она показала в сторону океана. – Суу олдыкан туурдук бисэл?[9]

– Элэ-эн, самурчинуй… хэ-хэ, йуорпуран эурэй экспедиция чии нодьэли?[10] – вдруг, окончательно ошеломив Бабушку хорошей юкагирской речью, сказал Чернобородый.

– Эт-тоо![11] – удивленно воскликнула Бабушка. – Наш язык знаете!.. Амуҕалэдэ![12]

Приглашая гостей, незаметно перекрестилась: «Киристос благословление, хороших людей нам послал!»

– О-о, вкусный чай, настоянный на травах, багульнике! Землей пахнет… – сказал Чернобородый, пригубливая из стакана чай.

– Вы прямо как настоящие тундровики! – обрадовалась Бабушка. – Это и вправду: воду я беру среди кочек.

– Да-а, такой чай грех сахаром портить! – ответил Усатый, откусывая кусок жирной юколы. – Мы много ездим. Приходится и в тундре ночевать, потому все замечаем, Бабушка!

Эдилвэй, как и подобает ребенку, не стал долго залеживаться в укрытии. Услышав звон посуды и мирные разговоры, он вошел в унэн.

– Это мой внук Эдилвэй! – с некоторой торжественностью сообщила Бабушка гостям. – А отец его – мой сын – с невесткой уехали на озера ставить сети и скоро должны быть здесь.

– Абуче, а они хорошие люди? – тихо спросил по-юкагирски Эдилвэй у Бабушки. – Тебя не обижают?

Бабушка рассмеялась и посадила внука там, где сидит хозяин унэна.

– Ты тоже чай пей, кушай!

Эдилвэй пожевал юколу.

– А вы – хорошие люди? – спросил он сидящего рядом Чернобородого.

Гости переглянулись и вдруг залились смехом.

– Ух, рассмешил же ты нас, Эдилвэй! – сказал, посмеявшись вволю Усатый, – Мы такого вопроса никогда не слышали!

– Молодец, Эдилвэй! И во взрослой жизни будь таким же прямым! – Чернобородый погладил мальчика по голове. – А что касается твоего вопроса, то прямо скажу – мы вреда никому не делаем, мы – хорошие люди!

– Мы, Бабушка и Эдилвэй, второй день путешествуем по вашей тундре, – сказал Усатый, ставя чашку донышком вверх: в знак того, что чай пить закончил. – Правда, появляемся перед людьми редко, лишь чтобы узнать: кто, как живет или когда ищем что-нибудь интересное. Иногда останавливаемся, когда нужно оказать кому-нибудь помощь.

– Пасии-вэ! – Бабушка подала гостям “салфетку”, которой на Севере служит мягкая сухая трава. – У нас, слава Богу, все есть: сын работает, невестка – работящая, а внук – отрада!.. Поели, теперь – отдохните, поспите.

Усатый, уже застегнувший серебристого цвета куртку, поднялся и через хонаан[13] стал всматриваться в небо.

– Бабушка и Эдилвэй! – сказал он, присев у очага. – Мы за едой отдохнули, а дорога у нас дальняя. Путешественника же ноги кормят, правда?

– И то правда! – согласилась с ним Бабушка.

– Вот вы сказали, что когда-то у вас были олени. Значит, их у вас сейчас нет? – спросил Чернобородый, вытирая руки травяной салфеткой.

– Были, добрые люди, были у нас олени, свое кочевье… Да вот теперь мы – безоленные. Сын работал… – Она растопырила натруженные пальцы. – Сын двадцать лет работал оленеводом и заимел было десять оленей, да и те пали… – Она погладила внука: – А он трактористом хочет быть!

– Нет, я хочу быть летчиком-оленеводом, абуче! – возмущенно воскликнул Эдилвэй.

– Э-э-э, теперь дети и внуки мудрыми стали, потому, что рано обучились. А мы, старые люди, наоборот, ничего в этой жизни не понимаем, – Бабушка рассмеялась, поглядывая на внука. – Раньше мы знали, для чего живем: чтобы детей сытно кормить и в тепле растить, родителям долг свой вернуть, с соседом бедой и радостью делиться, гостя честно встретить. Этому родители учили, к такой же жизни готовили, какая была у них… А новая жизнь наступила – мы и растерялись!.. Что я буду делать? Разве что с Эдилвэем, вот заниматься – родному языку учу. Правда, как в школу пойдет, сразу половину слов забывает… Сейчас-то, вижу: теперь толком человеческой жизнью-то и не живут…

Чернобородый погладил бороду и обменялся взглядом с Усатым.

– Что сказать, Бабушка: Вы, пожалуй, правы – люди толком не знают, для чего им дана жизнь! – Чернобородый тяжело вздохнул. – Нам приходится сталкиваться, – продолжал он, – не только с сердечными, добрыми людьми, но и с другими. К счастью, в тундре последние очень редки. Может быть, этому помогает учение дедов, о котором только что Вы сказали, Бабушка…

Бабушка поправила платок на голове.

– У каждого поколения, наверное, должно быть что-то свое. Даже нам, воспитанным по старинке, и то чего-то нового хотелось… чего-то необычного… Ждешь этого, а, смотришь, пришло время со всеми прощаться…

– Встречаясь с тундровиками, почему-то все чаще стали замечать, что они стали отходить от обычаев, традиций, взглядов дедов и отцов. К сожалению! – Усатый грустно покачал головой. – Раньше, а это было лет… ну это не важно, люди тундры были сдержанны, держались с достоинством. А теперь, когда мы сообщаем о себе и своих способностях, они сразу же становятся жалкими попрошайками!

– Жизнь такими их сделала, и упрекать их – значит, и власть задеть! – Бабушка рассмеялась от своих слов. – Так говорит наш Совет. А так, в этих словах, есть правда, но горькая… Что-то вы стали говорить загадками, и это меня удивляет…

– Вы правы, Бабушка, – Усатый присел на корточки у очага и подкинул в огонь хворосту. – Сейчас нам приходится говорить только так. Что называется, обожглись. Но вы не обижайтесь, Бабушка. Думаю, потом поймете.

Чернобородый, одевшись, тоже стал всматриваться через хонаан в небо.

– Что ж, добрая хозяюшка, спасибо за гостеприимство. Напоследок хотелось бы и о нас что-то доброе осталось в памяти. И Вы, Бабушка, и Эдилвэй, скажите нам, ну, чего бы Вы желали иметь.

– Да-да, представьте, что Вы живете в волшебной стране и вдруг чего-то захотелось! – обрадованно поддержал друга Усатый.

Эдилвэй, словно этого и ожидавший, сразу прильнул к уху Бабушки:

– Абуче, мне хочется иметь олененка с матерью, потом – самолет, настоящий, и конфет!

– Хаалага[14] – шепнула, в свою очередь, в ухо внука Бабушка. – Люди шутят, а ты всерьез, что ли, подумал!

– Хэ-хэ! – рассмеялся Чернобородый, поглаживая бороду. – Вы, Бабушка, должны поверить нам – мы хорошие люди! Но желаний должно быть только два. Уважая Вашу седину, приложив руку к сердцу, говорю – верьте нам!

Бабушка часто заморгала глазами, потом стала поглаживать свои натруженные руки с крупными прожилками вен, которые смотрелись со стороны как-то неправдоподобно.

– Не знаю, как и отнестись к вашим словам. Но последним, думаю, можно верить…

– Абуче, а ты скажи, что папе нужен новый снегоход «Буран», – прервав бабушку, сказал Эдилвэй. – Потом, маме надо новую швейную машинку…

– Что ты, Эдилвэй! – зашикала на него Бабушка. – Отец новый «Буран» получит, да и маму не обидят… Я бы хотела, если вы серьезно говорили тут, чтобы руки мои перестали болеть. Всю жизнь, как только помню себя, трудилась в тундре. Вот и ноют, болят сейчас. Не старая я, все еще могу по дому работать. Ну и другое желание: очень хочется, чтобы мой внук наш язык не забыл. Ведь в школу идет – все забывает, возвращается – заново начинаем учить. Кто же после нас останется оберегать нашу тундру, озера наши и наш язык?.. А сейчас даже вы лучше знаете наш язык, чем все наши дети и внуки. Честь вам и хвала за это!

– Хорошие желания, Бабушка! – Чернобородый улыбнулся. – Ну, а ты, Эдилвэй, хочешь олененка с мамой, да?..

– А можно хотя бы немножко конфет? – Эдилвэй протянул чашку из двух ладоней. – Я давно… не ел…

Гости рассмеялись, покопались в своих карманах и стали сыпать на стол разные конфеты, жевательные резинки, даже печенье!

Увидев все это богатство, Эдилвэй звонко рассмеялся:

– Прямо, как фокусники!

– Спасибо за теплый очаг, за вкусную еду, за хорошие разговоры, за хорошие пожелания! – Чернобородый поклонился очагу, и гости двинулись к выходу.

– Благословение Вам! – прошептала Бабушка, догнав гостей у причала и вручая им сверточек с едой. – Это – вам, на дорогу!

…Когда Бабушка только поставила на очаг второй обед, появились родители Эдилвэя.

Узнав о странных гостях от Эдилвэя, встречавшего их, Суобуль с порога обратился к матери:

– Хорошо, что ты ласково, без испуга встретила, эне¹²! Надо будет вечером сообщить по рации о неизвестных!

– Гостей по-другому нельзя встречать, а что они хорошие или плохие, пусть Сус Киристос рассудит.

Суобуль собрал чашки гостей, положил в целлофановый мешок.

– Милиция появится, начнет улики требовать…

– Господи! Ну и жизнь пошла – никто никому не верит, даже ты, сынок!

– Были бы хорошие, не стали бы издеваться над людьми всякими своими волшебствами! – Суобуль спрятал «улики» в чемодан.

Вдруг резко распахнулась дверь и в унэн влетел Эдилвэй:

– Там… мама… там олень!

– Что-о! – Суобуль было бросился с ружьем на улицу, но Эдилвэй удержал отца:

– Ама[15], абуче! Там олененок с мамой стоят!!!

Все трое, приоткрыв дверь, стали смотреть во двор: возле дома стояли олениха с олененком!

– Может быть, от стада отбились? – засомневался Суобуль. – Но до ближайшего стада далеко, да и мы бы заметили их…

– Э-эй, чего там, в дверях застряли, выходите! – крикнула появившаяся мама Эдилвея. – Тут сладости лежат, смотрите!

– Это мои конфеты, ур-раа! – И Эдилвей исчез.

Обед в этот день был как никогда вкусным.

– Ну, вот и стал ты, внучек, оленеводом! – сказала Бабушка, понюхав затылок внука. – Да и разговариваешь со мной, что твой дед! На хорошем родном языке!

– А как у тебя с руками, абуче?

– Совсем про них забыла! Да и как не забуду: работать стало легче и суставы подвижны. Кажется, действительно у нас были в гостях добрые люди.

Перевод с юкагирского И. Иннокентьева