Читать книгу Музыка сердца - Оксана Чурюканова - Страница 8

Риккардо узнал, что в испанское королевство явился Гендель, одним из последних. Здесь, при дворе монарха, он утратил свое преимущество старшего брата и вынужден был довольствоваться ролью бывшего композитора нынешнего придворного певца и дипломата при дворе его испанского величества Филиппа ― Карло Броски. До конца не смирив свой гордый характер, он, затаив обиду и ревность, демонстративно скрывался, как нищий бродяга, на дворе, в хозяйственных постройках, чаще всего на конюшне. Подобно отшельнику, зарывшись в сено, положив под голову седло, он сочинял свою музыку. Давным-давно, когда умер отец, завещавший братьям Броски всегда быть вместе, он клятвенно обещал тяжело заболевшему Карло написать для него грандиозную оперу. Сейчас Риккардо казалось, что эта опера сможет все исправить, и, уверовав в это, он с еще большим усердием принялся за работу.

– Риккардо Броски! ― загудел под каменным сводом зычный голос Генделя. ― Риккардо Броски, покажитесь! В этом сене самое место такому сочинителю, как вы, но все же я хотел бы видеть ваше апулийское лицо! Вылезайте, черт вас дери!

Риккардо застыл в недоумении, услышав зов Генделя, этого непримиримого и гениального врага семейства Броски. С пера чернила закапали прямо на партитуру, покрывая кляксами ноты.

– Маэстро, ― он театрально приподнялся со своего импровизированного ложа, ― какими судьбами вас занесло в нашу дикую страну? Что вам понадобилось такого, что вы преодолели тысячи миль из своей благословенной Британии и появились в этом сарае?

– Ах, какие речи! Я, право, уже успел соскучиться по ним, ― пробираясь между многочисленными препятствиями в виде хозяйственных инструментов и привязанных лошадей, Гендель наконец достиг укрытия Риккардо. ― Теперь ваши инструменты ― вилы и лопаты?! Занимательно!

Этот обмен любезностями мог длиться до бесконечности, но вскоре оба утомились.

– Я догадываюсь, маэстро, что вам здесь понадобилось, ― произнес Риккардо уже без всякого намека на сарказм.

– Верно, синьор Броски, вы могли уже давно догадаться, что мне нужно. И я, мягко говоря, удивлен, что вы употребляете по отношению к нему «что», а не «кто».

Риккардо вспыхнул.

– Ну-ну, не стоит горячиться! Что за дрянной характер у братьев Броски! Меня тошнит от вашего воспитания! Но знайте, что без него я отсюда не уеду, ― бросил Гендель, поворачиваясь на каблуках и скрываясь за воротами.

– Чертов старикашка! ― заорал взбешенный Риккардо, только сейчас заметив, что чернила залили ему целый лист.

Прославленного Генделя милостиво приняли в королевской семье. Он, в свою очередь, был мил и любезен и даже согласился отужинать вместе с монархом и домочадцами. Маэстро отвели поистине королевские покои во дворце и окружили вниманием и заботой. Будучи умным и расчетливым человеком, он занял выжидательную позицию и никого не беспокоил ни разговорами, ни своим присутствием, хотя все догадывались о его конечной цели ― увезти с собой в Англию Фаринелли.

Ближе к ночи Риккардо зашел в комнату брата. Обычно в этот поздний час тот возвращался от больного Филиппа и некоторое время проводил среди картин Роксаны, спрятавшись там, словно монах в келье. Но сегодня Карло сидел в своей комнате, уронив голову на стол и закрывшись руками. И эта его поза заставила больно сжаться сердце Риккардо, он упал рядом на колени и прижал брата к себе. Карло снова впал в свое оцепенение, не видя и не слыша никого вокруг.

– Карло! Карло! Ты разрываешь мое сердце! Ну почему ты такой?! Ты все время недоволен, ты винишь меня во всем! Согласен, это справедливо, но ты хочешь, чтобы я сдох? От боли, от жалости, от горя, от того, что ты не разговариваешь со мной, от того, что ты отрекся от меня?! ― он трепал кудри своего брата, хватал его за руки, но все было напрасно. ― Я страдаю, не веришь? Я добровольно унизил себя до приживала, ради тебя, для того, чтобы быть с тобой. Или всего этого недостаточно?

– Нет, ― прошептал Карло, пряча глаза и вырываясь из рук брата.

Риккардо заметил на столе исписанный листок бумаги:

– Что это? Письмо? От кого?

Взгляд Карло испугал его, в расширенных зрачках младшего брата бились боль и страдание. Нет… этого просто не может быть!

– От нее? Откуда оно у тебя? Где она?

– Не знаю, может быть, в Англии. Письмо привез Гендель.

– Гендель?! И он разговаривал с тобой? Хотя, что я спрашиваю…

Карло вновь отвернулся. От него больше невозможно было добиться ни слова. Риккардо заговорил тоном, каким обращаются к больному ребенку:

– Хочешь, я останусь с тобой? Я могу держать тебя за руку, как раньше, помнишь, как ты держал меня, когда я… тогда… поранился.

Не поворачиваясь, Карло покачал головой.

– Хорошо, я уйду.

Как только закрылась дверь, Карло поднял голову, вновь взял в руки листок. Провел по нему пальцами, повторяя движение ее пера. Она любит, она страдает. Но почему она так далеко?! Она сбежала, оставив его одного! Чего она испугалась? О господи, сколько вопросов, на которые он хотел и не мог найти ответа! И это добровольное заточение в чужом и холодном замке ее, такой хрупкой, прозрачной, любящей солнце и море… Невыносимо больно было думать об этом!

Наедине с такими печальными мыслями Карло просидел до утра, не ложась и не зажигая свечей.

Риккардо пытался избавиться от своего горя музыкой и вином. В состоянии, близком к помешательству, застал его мрачный Гендель.

– Я разговаривал сегодня с вашим братом.

– Вы украли у меня моего брата! Вы украли у меня брата, маэстро! Ваша музыка воздвигла между нами непреодолимую преграду.

Гендель не слышал или не хотел слышать, он подошел к клавесину, ближе к Риккардо, и уставился в ноты:

– Кто это написал? Играйте. Играйте же! Никаких излишеств? Не может быть. Это на вас не похоже! Превосходно! Но нужно поменять гармонию. Усильте мольбу. Понимаете? Подвиньтесь, подвиньтесь, ― Гендель отодвинул ошарашенного Риккардо и уселся рядом с ним. ― Ваш брат ― чудовище. Чудовище! Играйте. Играйте же! Здесь совсем слабо. Более резко. Надо взять аккорд и рискнуть на хроматизм ре-бемоль. Неплохо. Отлично! Кем он себя считает? Богом? Он уничтожил вас и хочет сделать то же самое со мной. Принесите мне остальные ноты. Чернила, перо и вина! Чего вы ждёте?

Ошеломленный Риккардо вначале застыл столбом, а потом метнулся за требуемым. А гениальный маэстро уже занялся корректировкой его партитуры. Час, другой, третий они сидели вместе за одним инструментом, создавая поистине гениальное творение. Два известных композитора Италии и Германии соединили свой талант во имя единственного достойного этого дара исполнителя ― Фаринелли! И он, как птица Феникс, должен был восстать из пепла ради божественного присутствия на земле ― музыки.

Карло не мог не слышать того, что творилось этой ночью, звуки музыки пронизывали весь дом насквозь, они летели сквозь комнаты, струились через открытые окна на улицу, будили дворню, беспокоили лошадей на конюшне, и только безумец Филипп спал сладким сном в своей постели.

Так рождалась «Альцина» ― опера немецкого композитора на итальянском языке. Гендель взял за основу либретто Риккардо Броски « L’isola di Alcina». Основная сюжетная линия, в свою очередь, была заимствована Риккардо из героической поэмы XVI века «Неистовый Роланд» пера Людовико Ариосто. По сравнению с оригиналом опера была несколько изменена Генделем для лучшего восприятия. Она должна была стать поистине фееричной и захватывающей. Все, начиная от сюжета и заканчивая сильными чувствами, наполняло это произведение несказанным волшебством и красотой. Она была сказочной, милой, чувственной, словом, такой, какую хотел слышать и видеть зритель.

Посреди океана скрыт остров волшебницы Альцины. Любого путника, попавшего сюда, она превращает в камни, деревья, животных и цветы. И только рыцарю Руджеро удается избежать этой участи. Великая волшебница влюбляется в него. Покинутая невеста Руджеро Брадаманта бросается на его поиски. Череда любовных наваждений, ревность, обиды, клятвы и прощения – причудливые повороты сюжета воплощались в звуках восхитительной, идеальной музыки. Одна бессонная ночь – и утром партитура была в руках Карло.

– Она такая красивая…

– Правда? Ты действительно так думаешь?

– Это самое лучшее твоё творение! Именно этого я и ждал.

– Мы сможем вместе работать над ней. Поставить «Альцину» в Лондоне! ― У Риккардо дрожали руки. Он весь дрожал. Он так ждал этого дня!

– Карло! Что ты решил?

– Скажи маэстро, что я готов выступить в его театре.

Прошло время, отведенное на сборы, на прощание с любезной семьей монарха, на последние почести и подарки. Впереди был длинный путь – тысячи миль по воде и по суше, через разные страны и города, но над предстоящими испытаниями реяла путеводной звездой надежда. У каждого своя, затаившаяся сейчас где-то в глубинах души: на успех, на славу, на признание, на встречу.

Король подарил своему любимцу двадцать великолепных испанских лошадей, и путешественникам не было никакой необходимости ждать по нескольку дней смены экипажей. У них было все: и свои лошади, и две кареты, и золото, и вино. Как ни странно, за время пути не произошло ни одной размолвки между двумя соперниками, Броски и Генделем, напротив, уютно расположившись вместе, плечом к плечу на одной скамье, бывшие враги попивали великолепные вина и вели бесконечные разговоры о музыке и театрах. Риккардо был счастлив, а можно ли было назвать счастливым Карло? Глядя на его бледное усталое лицо, впалые щеки и отсутствующий вид, можно было счесть его больным, но он безропотно сносил все испытания этой бесконечной дороги.

– Посмотрите, маэстро, ― Риккардо шутливо подтолкнул локтем сидевшего рядом Генделя, ― видели вы когда-нибудь человека, столь недовольного, как мой брат? Карло, тебя ждет грандиозная слава, ты покоришь чопорный Лондон, ты докажешь, что нет ничего лучше настоящего итальянского пения!

– Вкупе с немецкой музыкой, вы хотели сказать, друг мой! ― благодушно добавил маэстро, принимая еще один кубок с вином из рук Риккардо.

Карло только повыше натянул меховой воротник, спрятав в нем лицо.

– Друг мой, Бахус! ― продолжил маэстро этот шутливый диалог, не лишенный определенного смысла, ― вы как всегда ошибаетесь! Я удивлен, как вы за столько лет не смогли распознать, что же нужно нашему гению. Видите, он всем сердцем презирает ваш успех, вашу славу, эту толпу поклонников, падающую у его ног, словно орды туземцев, порабощенных Александром Великим! Он прав. Все это – сиюминутное удовлетворение тщеславия, но вечность, на которую дерзнул замахнуться ваш брат, она покорится непросто, и потребует гораздо больших потерь. Потому он такой.

– Маэстро, не смешите меня! ― расхохотался Риккардо, потом, прищурившись, потянул Генделя за воротник и прошептал ему прямо в ухо, ― он такой потому, что он до смерти влюбился в эту художницу, Роксану. Видите ли, трагедия, первая любовь и все такое.

– Что ж, друг мой, это похвально, похвально. Артист не может передать всей глубины чувств на сцене, пока сам не пройдет через жизненные испытания. Нам стоит только надеяться на то, что его голос приобретет благодаря этому новые оттенки и интонации.

Они продолжали говорить о Карло, как об инструменте, смеясь над его душевными переживаниями. Но эта болтовня совершенно не задевала его. Чтобы не слышать и даже не видеть эту веселую парочку, сидящую напротив, Карло закрыл глаза.

– Смотрите, маэстро, Фаринелли еле выносит наше с вами общество! Так не будем больше тревожить его, лучше подумаем, где мы остановимся на обед, я ужасно проголодался! Карло, тебе не холодно? ― Риккардо заботливо поправил шубу, укрывая ноги брата. ― Как ты себя чувствуешь? Ты не устал? Мы можем остановиться в ближайшем городе.

– Все хорошо, ― у Карло вновь разболелась голова.

Что будет там, куда они едут, преисполненные таких смелых надежд? А что если все провалится, и опера не будет иметь успех? Если так случится, он никогда не простит себе этот провал. А что если он не увидит ее там, не найдет? Зачем тогда все это, ведь в сущности ничто не важно, кроме желания снова обнять ее, быть с ней.

Я расписывала маленькую готическую церковь, в окошках которой были вставлены цветные витражи. Леса поднимались, как жердочки, до самого верха. Рабочие, затащив наверх банки с краской, куда-то ушли и оставили меня наедине с Богом и со своими мыслями. Гендель отправился в Испанию, но сможет ли он убедить Карло приехать сюда? Что если его обида будет сильнее тех слабых доводов, что я привела ему в письме? Мазок, другой – и на своде появился лик Мадонны, печальный и преисполненный любви.

Не знаю, как могло произойти то, что случилось потом: доска, на которой я стояла, слетела с опоры. Мгновение, еще не понимая, что происходит, я смотрела вниз, на каменный пол церкви, и в моей голове пронесся тот страшный сон – я падала! Никакого ужаса, как во сне, не было, все произошло очень быстро и, по-видимому, тихо, потому что никто не услышал, никто не прибежал, и я лежала одна, не имея сил подняться. Сколько прошло времени, не знаю, наконец, меня обнаружили помощники, церковь наполнилась криками, суетой. Меня ощупали, решили, что поднимать опасно, и я была бессильна сказать им, что у меня всего лишь кружится голова. Они умоляли меня не двигаться, вытирали кровь, и мне было непонятно, откуда ее столько, ведь я не испытывала никакой боли.

― Карло! Карло! ― Риккардо схватил брата за плечо и тряс что есть мочи. ― Что ты?! Дурной сон? Посмотри на меня!

Карло уснул под стук копыт и покачивание кареты, под бесконечную болтовню новоявленных друзей, сидящих напротив. Ему снилась дорога, снег, бегущие лошади, потом он увидел ее. Роксана стояла на макушке скалы, у подножия которой плескались морские волны. Она была босиком, в своем свободном светлом платье. Высоко подняв белую шляпу, она махала ему и улыбалась. Вдруг прозвучал какой-то резкий звук, как удар грома или хлыста, что-то страшное, неотвратимое пронеслось над девушкой, и с ее исчезновением мир опустел…

Риккардо заглядывал в расширенные от ужаса глаза брата:

– Тебе приснился кошмар, всего лишь страшный сон, я с тобой!

Карло отвернулся. За окошком был снег, лес и ни души вокруг. Его невероятно встревожило это видение, и всю оставшуюся дорогу он не находил себе места.

Меня бережно привезли домой, окружили мягкими подушками и молитвами. Долго ждали врача, так как ехать в нашу глушь никто не хотел. Наконец один знакомый тетушки Маргарет, такой же древний, как она, согласился не просто посмотреть больную, но даже остаться на ночь, дабы проследить, не наступит ли ухудшение. Упав с высоты на каменные плиты, я разбила голову, поэтому было так много крови, и доктор подозревал многочисленные переломы, но «заглянуть внутрь» он не мог, поэтому и помочь мне тоже был не в силах. Но я осталась жива, и тетушка назвала это чудом, объясняя все заступничеством девы Марии, лик которой я писала. Вдвоем с доктором они просидели возле меня полночи, пока сон не сморил их. Уходя, тетушка наклонилась ко мне и спросила:

– Детка, ты так напугала меня! Когда принесли твое бездыханное тело, я вспомнила все молитвы, которые знала и не знала! Ты не вздумаешь умирать этой ночью?

– Что вы, тетушка, я еще дождусь своего Карло! ― тихо прошептала я ей. И таким ответом добрая старушка была полностью удовлетворена.

Несколько недель я не выходила из дома, с трудом поднималась с постели. Потом боль, сопровождавшая каждое движение, прошла, ссадины затянулись, на память об этой неприятности остался только небольшой шрам на виске. Вскоре я смогла вновь взяться за кисти: передо мной стояла благородная задача – реализовать желание тетушки увешать свою гостиную букетами цветов. Для бесконечных натюрмортов нужна была натура, за которой я отправлялась в сад. Туманное утро сглаживало краски, все было покрыто холодным налетом росы. Цветы, растущие на ухоженных клумбах, искрились от влаги и клонили отяжелевшие головки к самой земле. Я собирала в букеты левкои, лаванду, розы, подносила к лицу и вдыхала их тонкий аромат.

Сад простирался вокруг замка на несколько миль. Конца и края не было многочисленным дорожкам и беседкам, клумбам и розариям, белым и черным статуям и вазонам, но так называемые регулярные парки, на мой взгляд, были мертвы. Ах, как бы мне хотелось очутиться сейчас в диких виноградниках, миндалевых и апельсиновых рощах Италии!

Свернув за угол сосновой аллеи, я увидела человека, который шел мне навстречу по дорожке. Его фигура была до боли знакома, но я еще не могла разобрать, кто это. Каково же было мое изумление, когда я узнала в этом человеке… Риккардо! Он махал мне рукой издалека и кричал:

– Синьорина Роксана!

Охапка цветов выпала из моих рук. Это было похоже на чудо: только что, мечтая об Италии, я видела человека с загаром и черными кудрями. Риккардо улыбался своей широкой белозубой улыбкой, такой знакомой и родной. Минута – и я оказалась в его объятиях! Похоже, что он, так же как и я, был искренне рад нашей встрече.

– Риккардо! Ты здесь?!

– По правде говоря, я еле нашел тебя! Здесь никто о тебе ничего не знает, никто не мог указать мне дорогу. Мы с маэстро Генделем использовали его связи, пока не добрались до троюродной тетки принца Уэльского, которая, в свою очередь, направила меня к своей десятиюродной племяннице, и так без конца! Но вот я здесь, ― хвастливо приосанился он, ― не будь я Риккардо Броски, если бы я не нашел художницу в Британском государстве! Мне рассказали какую-то невероятно жуткую историю о том, что ты разбилась насмерть, но я не поверил!

Я не могла прийти в себя: Риккардо был здесь, такой же, как раньше, за исключением того уже позабытого неприятного чувства, которое он вызывал во мне в прошлой жизни. Сейчас на всей земле не было роднее человека, и я не уставала смотреть на его такое знакомое и долгожданное лицо.

– Риккардо, ― я боялась произнести то, что больше всего тревожило меня, не было сил задать самый важный вопрос. Но он все понял по выражению моего лица и заулыбался еще шире.

– Мы приехали в Лондон, чтобы поставить в королевском театре мою оперу!

– Так ты закончил ее?!

– Я же обещал! Ты не поверишь, маэстро Гендель выступает моим соавтором! Это будет грандиозно! ― он схватил меня и закружил.

– Риккардо! Я вижу, ты счастлив? Прошу, поставь меня.

– Я счастлив, а буду еще счастливее, когда настанет этот великий день и мой дорогой братец выйдет на сцену Ковент-Гардена! ― он не выпускал меня из своих горячих объятий. – Ну что же ты не спросишь о Карло? Он здоров, но я не могу сказать, что он в порядке. С тех пор, как… ― он выпустил меня и поменялся в лице, ― как ты покинула нас… его… он стал другим. Ты знаешь, он отказался от сцены и запер нас при дворе сумасшедшего испанского короля. Я за это время ни разу не видел, чтобы он улыбнулся. Почему ты не пожалела его, пропала из нашей жизни?

– Риккардо, не ты ли хотел этого? Каждый день я слышала, что я помеха, а потом та ужасная ссора… Я до сих пор не могу себе простить. Расскажи мне о нем.

Мы дошли до ближайшей скамейки, затерянной среди зарослей сирени, и он начал свой рассказ о приезде Генделя, о дороге, о работе над «Альциной».

– Карло замкнулся. Мы с ним почти не общаемся. Слава богу, его приступы больше не повторялись, или он научился их скрывать от меня, по крайней мере, ни разу не просил опиума. Он окружил себя твоими рисунками, не расстается с ними, вот и сейчас мы везли твои вещи из Испании в Лондон, и картины, и мольберты, в общем, все. Он страдает, я вижу. И поэтому я здесь! Я готов был перерыть всю землю вдоль и поперек, чтобы вернуть прежнего Карло. Ты приедешь на премьеру?

– Да, ― помедлив, я спросила его: ― Я могу его увидеть?

– Думаю, сейчас не стоит. Я боюсь, справится ли он со всем в этом случае. С утра до ночи Карло занят оперой, учит партитуру. За долгое время он впервые согласился петь, и я боюсь, что такие переживания будут для него излишни.

Внезапно Риккардо засобирался:

– Мне пора, так далеко ехать в город! Там в театре еще много дел.

– Риккардо, и ты ничего не скажешь ему?

Он колебался, но недолго:

– Я скажу ему, что видел тебя, и что ты придешь на «Альцину». Думаю, с него хватит!

Битый час Карло ходил за братом, выпытывая подробности его встречи с Роксаной.

– Почему ты мне не сказал?!

– Зная тебя, братец, зная тебя, я решил ехать один. Ни к чему тебе сейчас думать об этом, у тебя для этого впереди вся жизнь. Я видел ее, как тебя сейчас, и уверяю, она любит тебя, как и прежде.

– Любит меня… ― эхом отозвался Карло. ― Почему ты не привез ее?!

– Карло, вот ты уже смотришь на меня своими безумными глазами, а представь, что было бы, если б я привез ее? Она приедет на премьеру. Твое дело ― отдаться музыке, думать о нотах и своем голосе! И все, давай закончим этот разговор.

– Она ничего не просила мне передать?

– Господи, какой ты смешной! Я видел ее глаза, когда она боялась спросить о тебе, она, как птичка, вся трепетала, ловила каждое мое слово. Что она могла передать через меня? Дождись, скоро у вас будет возможность все сказать друг другу без свидетелей. И я тебе обещаю, что больше никогда не встану между вами, клянусь здоровьем Генделя!

Прошло время, и все было готово. Театр жил ожиданием премьеры. Гендель позаботился о том, чтобы звучание оркестра было исключительным. За сценой на длинных вешалках уже были приготовлены умопомрачительные костюмы для всех персонажей спектакля. Декорации расположили одну за другой в правильном порядке. На самом верху рабочие проверяли крепления. Воздух театра звенел от напряжения, казалось, от него можно было зажечь свечу, слишком много было поставлено на кон всеми участниками этого священнодействия. Гендель должен был во что бы то ни стало обеспечить театру аншлаг на весь сезон. Риккардо посвятил этому всю жизнь с момента, когда он начал писать эту оперу с семнадцати лет. Музыканты ждали своих гонораров, весь Лондон ― Фаринелли, а сам он ― свою даму под темной вуалью, как тогда, в Венеции, в театре Сан-Самуэль… На здании Ковент-Гардена уже висела афиша «синьор Карло Броски Фаринелли в опере Броски-Генделя «Альцина».

Роксана приехала без опозданий, заняла свое место в ложе, отодвинув кресло как можно глубже, а позже, когда оркестр был на месте, к ней присоединился маэстро Гендель.

Они оба были так взволнованы, что, видимо, нуждались сегодня друг в друге.

За кулисами Риккардо пристально разглядывал брата, дрожащими руками поправляя на нем кружево воротника.

– Карло, как ты себя чувствуешь? Как твой голос?

– Мой голос со мной, не волнуйся.

– Ты справишься? ― в сотый раз спрашивал Риккардо, не отпуская брата.

– Да.

– Тогда я пошел.

– Риккардо! Подожди. Ты видел ее? Она приехала?

– Карло, она с маэстро. Бога ради, думай о роли!

– Не волнуйся. Иди.

Еще раз обернувшись на брата уже в дверях, Риккардо покачал головой и помчался в зал к оркестру. В партере было не пройти, это было просто море людей!

– Великолепно, шепнул Гендель, ― такого у нас давно не было. Если сейчас явится принц Уэльский, можно считать, мы победили!

И он пришел, важный, в красном камзоле с золотым шитьем, в парике, локонами спускавшемся ниже плеч, окруженный свитой, похожими на клумбы придворными дамами. Вид их лиц выражал лишь одно: «Ну, покажите нам что-нибудь». «Право, если бы я видела такие выражения на лицах всех зрителей, ― подумала Роксана, ― то никогда бы больше не стала выходить на сцену». Она очень переживала за Карло, но в глубине души понимала, что напрасно, ведь он уже покорил не одну страну и не одного капризного монарха.

Оркестр заиграл тихо-тихо, в театре наступила гробовая тишина, открыли занавес, и зрители ахнули: так великолепны были декорации. Но все ждали появления самого главного, ради кого затеяна была эта премьера, ― Фаринелли. Когда он вышел на сцену и обвел своими черными глазами весь зал, пронесся общий вздох: его так долго желали увидеть здесь, под туманным небом, эту заморскую райскую птицу, и он за пару мгновений загипнотизировал толпу, они внимали каждому его звуку, ловили каждый его жест, не в силах отвернуться или отвлечься.

Да, Роксана наконец увидела своего божественного Фаринелли, чей голос заполнил собой все пространство огромного королевского театра. На глазах Генделя выступили слезы. Она сама мало что видела, и лицо ее тоже было мокрым. Взглянув на маэстро, художница была поражена, впервые он не скрывал своих чувств, его словно душил воротник: дрожащей рукой он стал развязывать галстук, потом сорвал парик, весь подался вперед, опершись на перила, полулежа, он внимал голосу Фаринелли, который пел его музыку. Как долго они оба ждали этого слияния! Риккардо был в ударе: его руки, как чайки над морем, носились над оркестром, а глаза неотрывно смотрели на брата, предвосхищая каждую ноту, ловя каждое его движение.

Карло не испытывал волнения, на этот раз он был спокоен и уверен в своем голосе, который жил как бы отдельно от него, и все, что происходило вокруг, служило лишь фоном его мыслям. Долгие дни репетиций сделали свое дело, и теперь совершенно не приходилось думать о том, что делать и как встать, все происходило само собой. Карло чувствовал присутствие Роксаны в зале, но не видел ее, вот Гендель, почти в припадке, облокотившийся на перила. Риккардо говорил, что они должны быть рядом в одной ложе. Почему ее нет?

Нет, я не в силах была больше прятаться за спиной у маэстро, а вуаль мешала мне дышать. Гендель схватил меня за руку и держался за нее, как утопающий за соломинку. Видя его состояние, я испытала нечто вроде сладкой мести. Как же долго он высмеивал слезливых дам, падающих в обморок, а теперь и сам готов отправиться туда же!

Карло был красив, на этот раз без перьев и прочих излишеств, как любил говорить Гендель. Волосы его были причесаны по-новому: длинные локоны были собраны сзади атласной черной лентой. Ничто в его новом облике не мешало видеть в нем человека, и это был верный шаг маэстро, придумавшего образы всех персонажей «Альцины».

Наконец глаза наши встретились. Он увидел меня и мои слезы. Как ни старалась я сдержаться, душа моя томилась, а сердце сжималось от боли. На меня нахлынули воспоминания о нашей первой встрече, о Венеции, о том, как мы проводили время на карнавале, о нашем маленьком раю на берегу ласкового моря. Мне стало больно дышать, Гендель сжимал мою руку и шептал:

– Боже, боже… только ради этого стоило родиться на свет!

Мы потеряли счет времени. Лишь гром оваций и поднявшиеся со своих мест зрители, усыпавшие цветами всю сцену, возвестили, что все закончилось. Что это был успех! Встал даже принц, и на лице его было совершенно иное выражение: он был изумлен, удивлен, поражен. Все кричали, началось просто безумие! Из партера люди карабкались на сцену, их не успевали стаскивать оттуда. Артистов не отпускали больше часа. Такого еще не было никогда, ни в одном театре. Голоса всех зрителей соединились в один крик «Фаринелли ― бог!» Занавес закрыли, но никто не собирался расходиться, зал и все ложи были полны.

Видя все это, маэстро поднялся на свои слабые ноги и, не выпуская моей руки, стал пробираться по коридорам, лавируя между людьми, как корабль среди лодчонок на узкой реке.

– Синьорина, надо выбираться отсюда, иначе мы рискуем остаться тут до скончания жизни. Боже, какой успех! Какой успех! Мой театр спасен! Я спасен! ― бормотал он и выглядел совершенно обезумевшим.

Во всем театре было не протолкнуться, народ заполнил все входы и выходы, знатные дамы наводнили парадную лестницу в надежде, что по ней пройдет Фаринелли. Стоял такой гул голосов, что невозможно было услышать ни одного слова, произнесенного рядом. Нам удалось добраться до таких закоулков театра, что шум остался далеко позади. Несколько закрытых дверей, одна за другой, и навстречу нам вышел Риккардо.

– Наконец-то!

– Я думал, они разорвут меня на части, ― жаловался Гендель, ― это просто безумие, что там творится! Мы можем поздравить друг друга!

Риккардо освободил меня от маэстро, который все еще цепко держал мою руку:

– Маэстро, отпустите синьорину, что вы вцепились в нее, как тигр?! Роксана, теперь он ваш! Идите же к нему. Он чуть жив. Но я счастлив! Пойдемте маэстро, нам надо срочно отметить величайший день в нашей жизни! Вина!!!

Риккардо, подхватив под локоть Генделя, подобно ужу вывернулся в соседнюю комнату, непостижимым образом в его руке появилась открытая бутылка вина, и он отпил прямо из горлышка, а маэстро, как безвольный, ступал следом, натыкаясь на все углы. Я осталась одна перед дверью, за которой меня ждал мой Карло. Я вошла и сразу оказалась в его объятиях.

– Карло! Мой Карло! ― так много хотелось ему сказать, но подходящих слов найти я не могла и только прятала мокрое лицо от его губ.

– Голубка моя, что же ты плачешь? ― он восхищенно вглядывался в мое лицо. ― Ты здесь, со мной!

– С тобой, навсегда с тобой!

Мы встретились, чтобы больше никогда не расставаться. И все прежние переживания растворялись в нашем счастье. Ничто не имело значения, кроме возможности вот так обнимать его и слышать, как бьется его сердце. Карло рассматривал мое лицо так, как будто никогда не видел его прежде, пальцами проводя по моим щекам, губам, шее.

– Что это? ― он коснулся маленького шрама, который остался на моем виске после падения.

– Пустяки, ― прошептала я, зарываясь в его волосы и вдыхая его запах, ― я упала, когда расписывала потолок.

Он со всей силы прижал меня к себе и стал целовать этот шрам с такой нежностью, что у меня закружилась голова.

– Бедная моя, голубка, значит, ты все-таки упала? Когда это произошло?

– Недели три назад.

– Как же это… кто с тобой был?

– Тетушка Маргарет. Она и ее доктор, которому почти сто лет, они ухаживали за мной, как за собственной внучкой. Это было так давно, что я уже ничего не помню! ― и я не лукавила, время сделало волшебный скачок, и все что было, осталось в прошлом, сейчас было только настоящее и мой Карло.

– Я каждый день мечтала вот так прикоснуться к тебе… Иногда мне становилось страшно, когда в темноте, уже лежа в кровати, я пыталась представить тебя, вспомнить, как ты смеешься, как говоришь со мной, но у меня ничего не получалось… мне было страшно забыть тебя!

– Теперь я тебя никогда не отпущу, ― он дарил мне бесконечное число поцелуев, я таяла в его руках, сгорая от нежности и любви.

Наверное, прошло какое-то время, пока мы поняли, что в комнате есть еще кто-то, что это Риккардо и рядом с ним Гендель. Ощущение было такое, будто они находятся за пеленой тумана.

– Посмотрите на них, маэстро! Вот где настоящая драма, любовь! Вот где настоящие чувства! Они не понимают человеческую речь, потому что у них свой язык! Надо все же вернуть их на землю! Карло! Дорогой мой брат! Если ты сейчас не выйдешь к ним, они разнесут театр!

– Они сорвут двери и ворвутся сюда, тогда нам несдобровать! ― между двумя кубками произнес маэстро Гендель.

Они уже вовсю праздновали сегодняшний триумф. Это было очень смешно ― два изрядно подвыпивших композитора. А потом вдруг отворилась дверь, и вошел принц Уэльский в окружении своей свиты, что было неслыханной честью. Важно остановившись перед Карло, он произнес, медленно цедя слова:

– Синьор Фаринелли, Британия и я благодарны вам за спасение нашего театра. Мы никогда не забудем того, что вы для нас сделали.

Карло смерил его глазами с головы до пят и так, как только он умел говорить с сильными мира сего, с величайшим достоинством ответил:

– Ваше высочество, я служу музыке, а она не принадлежит ни одному театру мира и не создана для войны!

Ох, как это не понравилось принцу, но он сдержался, надменно вздернув подбородок.

– Синьор Фаринелли, я имею честь пригласить вас на ужин, устроенный во дворце в честь сегодняшней премьеры.

Это было традицией при любом дворе ― подавать певцов как изысканные блюда своим гостям, но и здесь принца ждало разочарование.

– Извините меня, Ваше высочество, но я не приму вашего приглашения, остаток сегодняшней ночи я намерен провести в компании своих близких друзей.

И это пришлось проглотить его высочеству. Судя по выражению его некрасивого лица, не часто он слышал подобную дерзость.

– Что ж, благодарю вас еще раз.

Карло учтиво склонился в низком поклоне. Принц и его окружение степенно удалились. Риккардо ухмылялся, уже не прячась за спину Генделя, а тот, сделав большие глаза, не разгибаясь, последовал за принцем.

– Бедняга Гендель! Карло, если ты бросишь тень на его репутацию, он этого не переживет! ― расхохотался Риккардо.

– Я думаю, сегодня он должен получить свое, ― улыбнулся в ответ Карло, ― а ты почему не последовал за ними? Ужин в королевском дворце обещает быть великолепным.

Риккардо запустил пятерню в свои густые кудри и сделал задумчивое лицо, как бы размышляя, стоит ли ему остаться или все же бежать вслед за маэстро и принцем.

– Дорогой мой брат, ты сумасшедший! Но я обожаю тебя! Отказать принцу Уэльскому, на такое способен только ты. Когда ты сообщил ему, что не поедешь, ты как будто возвестил ему о конце света! Такой скандал! ― в руке у Риккардо вновь появилась бутылка и серебряные кубки, которые он тут же наполнил до краев.

– Давайте выпьем за наш успех! Это было великолепно, Карло! Лондон сражен наповал! За тебя, мой дорогой брат!

– За вас обоих! ― добавила я.

Риккардо потихоньку выбрался посмотреть, что творилось за дверью. Похоже, спокойно уйти из театра не было никакой возможности. И я предложила сбежать.

– Тут есть еще выход? ― шепотом спросила я, пока Риккардо вышел.

– Должен быть, ― Карло все понял без слов, надел на меня свой теплый плащ, и мы стали подряд открывать все двери.

– Похоже, здесь! ― за одной из них показался полутемный коридор, освещенный лишь светом луны, по узкой боковой лестнице мы попали на первый этаж со стороны черного хода. Здесь никого не было, кроме рабочих, но им до нас не было никакого дела. Мы крались, как мыши, какими-то коридорами, не встречая на пути препятствий. Мне было смешно и страшно. Особенно тогда, когда коридор кончался, и надо было вновь открывать следующую дверь.

– Карло! ― позвала я его, указывая на большую закрытую дверь, ведущую на балкон. ― Ей, наверное, давно никто не пользовался, надо попытаться открыть.

Рама подалась, но не сразу, потом на нас дохнуло холодным воздухом: на улице было темно и сыро.

– Подожди, тут очень холодно, ― я сняла свою вуаль и укутала его шею, ― вот так. Осталось только перелезть на балкон ― и мы на свободе!

Еще пару минут мы бежали к карете, а потом, задыхаясь, забрались внутрь, щелкнул кнут, и шестерка лошадей понеслась по мостовой.

После горячего поцелуя мы рассмеялись своему удачному побегу.

– Я украла тебя, как Альцина!

– Я рад этому! И куда ты меня везешь? В свой заколдованный лес?

– В заколдованный замок, где нас никто не найдет! Только тетушка Маргарет. Я хочу познакомить тебя с ней. Ты согласен на такую компанию?

– С тобою согласен на все, ― как он был красив, когда улыбался! Я засмотрелась на его лицо.

– Я так счастлива! ― я взяла его руки, чтобы согреть, и меня окатило волной нежности, потому что на его запястье была цветная ниточка, та самая, которую я повязала ему.

– Ты все еще носишь ее?

Он стянул с меня перчатку:

– А ты?

Моя тоже была на месте.

– Моя Коломбина, ― он стал ласкать мою руку так, как будто она была отдельным от меня живым существом.

– Карло, мои губы умирают от ревности, они тоже хотят, чтобы их любили, ― получив порцию поцелуев, я не унималась, дразня его, ― и глаза, и уши, и щеки…

– Я тебя люблю, ― и он не уставал доказывать это. Хорошо, что дорога за город была такой длинной.

– Роксана, ― похоже, Карло собрался мне сообщить что-то замечательное. ― Я купил для нас дом.

– Дом? Ты шутишь?

– В Италии, недалеко от Венеции. Перед отъездом в Испанию я его присмотрел, а потом его достраивали, но теперь там все готово. Может быть, он не совсем такой, как ты представляла, может немного побольше. Но из окон видно море, вокруг апельсиновые рощи и виноградники. И ты сможешь писать, там есть большая студия с огромными окнами! И сад, и даже огород для твоих заморских овощей.

Вот это был сюрприз! Я не находила слов. Милый мой Карло, неужели все это было возможно? Столько счастья!

– Я не могу поверить. Так просто не может быть!

– Почему? Если этот дом тебе не понравится, мы найдем другой, ведь ты не против, ты не передумала?

– Карло, это моя мечта, это наша мечта, и она сбылась! И ты здесь, рядом, и скоро я увижу море и солнце! Господи, как мне поверить в это?

Уже за полночь мы добрались до замка. Зная, что тетушка ложится поздно, а когда я уезжаю в город, она всегда дожидается меня, я решила сразу пройти к ней. При свечах она казалась старушкой феей в своем кружевном атласном наряде и буклях, усыпанных цветами.

– Тетушка Маргарет! Вот мой Карло.

Она с искрящимися глазами и улыбкой протянула ему руку:

– Подойди ко мне, мой дорогой. Боже, какой красавчик! ― Она шутливо стукнула его веером по руке. ― Ей-богу, я думала, что мой покойный супруг был самым красивым мужчиной на земле, но вижу, что ошибалась.

Она неторопливо рассматривала Карло, как картину, приводя его в страшное смущение.

– Какая кожа, какие руки, а волосы ― это же просто воплощение красоты! Божественно! Карло Броски, ― произнесла она, пробуя на вкус его имя, словно дегустируя вино.

– Синьора, я хочу выразить вам свою благодарность за то, что хранили мое сокровище.

– Не за что, мой мальчик! Мне не составило никакого труда, но мне право жаль, что ты увезешь ее отсюда. Я так привязалась к моей Роксане, к моей любимой внучке! Я опять останусь одна в этом старом замке. Идите ко мне, дайте я вас обниму.

Мы, как котята, примостились у ног старушки, которая восседала в своем старинном кресле, словно на троне. Горел камин, трещали дрова, за окном растекалась глубокая ночь. Где-то в саду кричали ночные птицы. Было так уютно и спокойно!

– Дети мои, вы, должно быть, проголодались? Хотя, подобно всем влюбленным, вы не чувствуете иного голода, кроме как друг по другу. Роксана, пойди, прикажи накрыть стол.

– Тетушка, я схожу, но уже так поздно, все спать легли, я сама все сделаю, вы позволите?

– Вот, во всем такая, ― добрыми глазами проводила Роксану старушка, ― не может побеспокоить слуг, все и всюду сама! Добрая девушка с горячим сердцем. Которое она отдала тебе, красивый мальчик, ― немного погодя добавила тетушка. ― Бедняжка, она так страдала! Я была ей слабым утешением здесь. На ее рисунках только море и горы. Знаешь, я никогда не была в Италии. Расскажи мне про свою страну, мальчик, если я не сильно утомила тебя своей болтовней.

И Карло стал рассказывать ей о Венеции, о карнавале, о дворцах, стоящих прямо над водой, о гондольерах и их песнях, о великих соборах и апельсиновых деревьях. А я принесла массу разной еды из кухни и накрыла маленький стол, за которым мы с тетушкой обычно играли в карты. Подвинув его поближе к креслу Маргарет, мы, расположившись на ковре, прямо руками брали фрукты, сыр, кусочки ветчины и запивали все это красным вином.

– Знаете, тетушка, мы пришлем вам настоящего итальянского вина и какие-нибудь морские диковинки… У осьминогов такие щупальца!

– Нет, нет, ни за что! Какая гадость! ― старушка сморщила нос.

– А может, вы приедете сами? Ну, пожалуйста, ― мне так жаль было терять дружбу с этой милой женщиной, хотя я понимала, что это невозможно, ведь тетушка была так стара!

– Может, и приеду, дитя мое, кто знает? Брошу все и кончу свою жизнь не в затерянном замке, а на берегу моря, в окружении моих любимых деток. Карло, я вас уже полюбила! И то, как вы называете меня синьорой!

– Тетушка Маргарет, это большая честь для меня, ― Карло поцеловал ей руку, растрогав окончательно.

– Тетушка, мой Карло сегодня так пел, жаль вы не слышали, принц Уэльский аплодировал стоя, а потом пришел поблагодарить его.

– Синьора, если хотите, я могу что-нибудь спеть для вас.

– Хочу ли я? Конечно хочу!

И Карло, которого на этот раз не пришлось уговаривать, перенес подсвечник ближе к клавесину. Он исполнил несколько арий в огромной гостиной, освещенной лишь светом свечей и луны. Это было просто волшебно! Его голос струился мягко и нежно. Пальцы старушки, сжимавшие мою руку, заметно дрожали. Я взглянула на ее лицо, по которому бежали слезы, оно было исполнено невыразимого света и печали.

Мне так стало жаль ее!

– Тетушка, ― я обняла ее колени, зарывшись в груду оборок, – тетушка!

Она не слышала меня, не видела ничего вокруг, пока звучала музыка. Карло обернулся и посмотрел на нас с улыбкой. Маргарет, протянула к нему обе руки:

– Мальчик мой, подойди ко мне! ― она обняла его так крепко, как позволяли немощные руки. ― Мальчик мой, ты подарил мне такое блаженство! Теперь я могу умереть счастливой!

– Синьора, я не заслуживаю вашей похвалы, но не скрою, мне очень приятно.

– Тетушка Маргарет, что вы говорите? Вы так молоды и полны сил! И вы обещали приехать в Италию!

– Дитя мое, вот я расстроила тебя, но для меня смерть уже не страшна, я жду ее, как подругу, веря, что за гробом будет другая жизнь, не менее прекрасная, чем эта. А теперь, Карло Броски, я попрошу вас еще об одной услуге.

– Все что угодно, сударыня!

– Хоть я Роксане и не родня, но люблю ее, как свою внучку. Я вижу, вы достойный человек, обещайте мне беречь ее.

– Тетушка, я клянусь вам, я буду любить и беречь вашу внучку!

– Ну вот и славно, давно я так замечательно не проводила время, а теперь оставьте меня с моими воспоминаниями. У вас, молодых, еще все впереди, и незачем вам оглядываться на старух, идите!

Я расцеловала тетушку в обе щеки и пожелала спокойной ночи, потом взяла за руку Карло и повела в свои покои.

– Не бойся, тут везде каменные ступени и кованые лестницы, держись за меня.

– Это похоже на заколдованный замок, ― Карло останавливался, чтобы рассмотреть призрачные лики святых на потолках, головы диких зверей, добытых на охоте покойным Генрихом, пыльные гобелены, прикрывавшие таинственные железные двери.

– А тетушка Маргарет ― заколдованная девушка, которой двадцать лет, ― прошептала я, ― мне так жаль ее.

– Моя голубка, ты снова плачешь?

– Нет, просто так много всего приключилось, я очень счастлива. Пойдем!

Моя комнатка была под самой крышей. Приехав в замок, я сама выбрала ее. Это может показаться чудом, но мне эта комната снилась уже давно. И герани на окнах, и ковер на полу, и мягкие занавески. Когда мы вошли, на стене белел лунный зайчик.

– Вот тут я живу. Тебе нравится?

– Мне везде нравится, где есть ты.

– Мой Карло, ― я обняла его, радостно принимая его поцелуй. ― Как давно я ждала тебя! Как ты жил все это время? О чем думал? Вспоминал ли меня и наш маленький домик в деревне? Обними меня крепко, вот так, чтобы я слышала, как бьется твое сердце, иначе я не поверю, что это не сон.

– Я не знаю, что тебе рассказать, мне кажется, что я не жил. Я не помню ни одного дня, в котором не было тебя.

– Значит, ты правда любишь меня?

– Да, правда.

– И ты отвезешь меня к морю?

– Я отвезу тебя домой, к морю, очень скоро.