Читать книгу Больше черного - Оксана Кожемяко - Страница 3

К вечеру того же дня мы добрались до Латус-хилла. Из окна кареты мой еще хмельной товарищ показал мне серую кровлю, мелькнувшую средь курчавых крон вековых дубов и вязов. Старинное здание, вскоре показавшееся из-за деревьев, со стремящейся ввысь крышей и вытянутыми «по струнке» окнами, я бы смело отнес к классическому образчику времен правления Тюдоров. Но Латус-хилл, конечно, был древнее, чем выглядел, и вел род свой из такой глубины веков, что только одним полу латинским названием мог поведать нам о своих глубоких морщинах и старческой одышке.

Его стены здорово пострадали во время выяснения отношений Ланкастеров и Йорков. Пока достопочтенные фамилии вырывали друг у друга корону Англии, а владетель замка оживленно участвовал в битвах, поместье приходило в упадок, и пребывать бы ему по сей день в полуразрушенном состоянии, если бы не один из предприимчивых потомков славного рода. Он то и возродил былое величие поместья, помимо реконструкции здания, устроив вокруг дома чудесный парк с вязовыми и дубовыми аллеями, прудами и розариями.

Возница выгрузил нас у кованых ворот, и слуга капитана Харрисона поспешил открыть нам калитку. Пока мы с моим элейным другом шуршали гравием по дорожке, ведущей к парадному подъезду, я с удовольствием вдыхал прохладный влажный воздух, который пришелся как нельзя, кстати, моему затуманенному веселящей жидкостью сознанию деревни Фог-Кросс1.

Тропинка вильнула в очередной раз, и расступившиеся вязы открыли вид на главный фасад дома. Да, это Англия! Все величественно и таинственно, стройно и традиционно. Садящееся в грозовую тучу солнце, скупо осветило бледно-желтыми лучами завитый жимолостью замок. Если бы сейчас нам навстречу явился призрак с отрубленной головой под мышкой, я бы, наверное, не удивился, а приветливо и добродушно пожелал бы ему доброго вечера.

В разгар моих горячечных раздумий, – иными их не назовешь, – я узрел, как парадная дверь распахнулась, и из нее выпорхнуло видение.

Неужели! Я не ошибся?

Но при виде сего создания, воздушного и нереального в эту сумеречную пору, мой приятель встрепенулся и бросился навстречу.

«Стало быть, миссис Харрисон!» – мелькнула у меня догадка.

Я подошел, и целующаяся парочка распалась на две составляющие. Супруга «морского волка» поразила меня своей внешностью. Статная, гибкая и грациозная словно львица. Ее тщательно уложенная прическа немного растрепалась от бега, что придало ей озорную чарующую прелесть. Темные глаза в обрамлении пушистых ресниц горели лукавством, на нежных щеках играл милый румянец, алые уста еще хранили тепло поцелуя. Она не была белокожей, ее смуглость могла поспорить с нежностью и шелковистостью самого дорогого и роскошного атласа. При виде меня она приветливо улыбнулась, однако ее черные горделиво изогнутые брови приподнялись в немом вопросе: «А вы кто такой, черт возьми?»

– Познакомьтесь, мистер Ранду! – произнес капитан, не скрывая хвастливые нотки в голосе. – Моя жена, миссис Сэмюель Харрисон. – Она кивнула в знак приветствия, ожидая, наконец, объяснения моему присутствию. – Алиса! – не заставил себя ждать ее муж-счастливец. – Это мой попутчик, доктор Ранду. Узнав, что он собирается купить дом в Уилтшире, я предложил ему погостить у нас, пока он не найдет себе подходящего жилища.

– А я имел наглость принять предложение вашего супруга, сударыня, – оправдался я, смиренно склонив голову.

– Я рада, мистер Ранду, что Сэмюель не чужд предупредительности, – произнесла миссис Харрисон. – Надеюсь, что вы не останетесь разочарованным нашим гостеприимством.

Она улыбнулась, – если бы я мог вызвать эту улыбку еще раз, – и протянула мне свою руку.

Мы вошли в дом. Гостиная, куда мы попали из просторного холла, была родом из эпохи рыцарских турниров и ласкала глаз своим уютом и утонченностью деталей. У огромного старинного камина, в коем пылали поленья, согревая древние кости замка, стояла пара сурово-торжественных кресел с резными подлокотниками. Их жесткие сиденья были любовно смягчены подушками из пурпурного бархата с выбитым серебром узорами. Ближе к окнам на великолепном ковре, чей рисунок и выделка выдавали его персидское происхождение, образовался островок из диванов, кресел и небольшого столика, более поздней эпохи, нежели их каминные братья, являющий собой милый уголок для неспешных вечерних бесед и игр. Тюдоровская шпалера, изображающая сцены псовой охоты, украшавшая каменную кладку стены напротив входа, переливалась яркими, не подверженными времени и пыли, красками. Высокие стройные окна были изящно задрапированы портьерами из ткани того же царственного цвета, что и подушки на мебели. Кованные высокие канделябры по углам гостиной с упитанными свечами и огромная люстра между тяжелыми балками потолка завершали спетый ансамбль помещения.

– Ужин будет готов через два часа, – проворковала миссис Харрисон. – Надеюсь, мистер Ранду, вы ничего не имеете против горячей ванны?

– О, миссис Харрисон, – проговорил я, восхищаясь ее прозорливостью. – Я мечтаю об этом с самого Бристоля!

– Вот и прекрасно, – сделав знак слуге, она приказала ему, – Джеймс, проводите нашего гостя в его комнату и приготовьте ванну.

Слуга важно поклонился и пригласил меня проследовать за ним.

Получив несказанное удовольствие от благоухающей лавандой водной процедуры, я надел свое лучшее платье (в моем понимании), и воспользовавшись услугами провожатого, спустился в гостиную.

В уже знакомой мне комнате я встретил своего товарища Харрисона, свежего и выбритого и в штатском платье, миссис Харрисон, а также молодого человека лет двадцати, которого мне хозяйка дома представила как своего кузена Уинстона. Я отметил удивительное сходство с миссис Харрисон.

За беседой время незаметно подкралось к ужину. Скрипнула лестница.

– А, зятек, прибыл, наконец, – послышался хрипловатый баритон.

Все посмотрели наверх. Вниз по ступеням неспешно спускался джентльмен, сильно хромая и опираясь на трость.

– Бросил меня на растерзание бессердечной девчонки, а сам поставил грот и adieu2, старая морская черепаха, – продолжал ворчать баритон.

– Я рад видеть вас в добром здравии, сэр, – улыбаясь, сказал Харрисон и, приложив два пальца ко лбу, отдал ворчуну честь.

– Кой дьявол, «доброе здравие», приятель, – проскрипел джентльмен, спустившись, наконец, и пройдя к камину, опустился в кресло. – За полгода ни капли рома.

«Бессердечная девчонка», улыбаясь, подошла к нему и чмокнула его в щеку.

– Папочка, перестань ворчать, – прощебетала она. – У нас гость.

Пожилой джентльмен, – на вид ему было около пятидесяти девяти-шестидесяти лет, поднял на меня глаза, когда я вышел из тени почтительно поклонившись. Как врач я сразу отметил, что человек этот чудом выжил в свое время, попав, похоже, в чудовищную катастрофу. В памяти всплыл рассказ капитана Харрисона о пожаре на корабле. Отец прелестной леди, совершенно очевидно, в дни своей молодости отличался внешностью замечательной. Дьявольски красивые глаза, горделивый профиль и смуглая кожа. Теперь его когда-то черные волосы были густо покрыты сединой, морщины нещадно изрезали левую часть лица, а правая… правая фактически исчезла под холодящим кровь шрамом, стянувшим в ужасающий адский узел и великолепную бровь, и веко, и ноздрю, и угол губ. Рубец уходил дальше от лица под кружевной галстук и, скорее всего, у старого моряка была искалечена вся правая часть тела, включая ногу, отсюда и хромота. Но блеск, замечательный огонек в глазах, уверил меня в том, что человек этот не сломлен, а душа его все также мятежна и беспокойна, как в дни молодости. И одет он был не абы как, а великолепно. (Чересчур, роскошно для простого семейного ужина; на его фоне мы с Харрисоном выглядели бродягами). Жюстокор3 его синего атласа был расшит серебряным позументом, камзол и кюлоты цвета слоновой кости сидели на нем безукоризненно, – надо сказать, что сложён был сей джентльмен как языческий бог, – ноги обуты в туфли с серебряными пряжками тонкой кожи под цвет кафтана. В ухоженных руках, запястья которых утопали в тонком кружеве, он вертел трость красного дерева, увенчанную набалдашником из рубина.

Мой бесцеремонный интерес не ускользнул от цепкого взгляда старого моряка. Усмехнувшись, он обратился ко мне:

– Мистер, вы так откровенно меня разглядываете, что даже захотелось предложить вам увеличительное стекло.

– Простите, сэр, – ответил я, смутившись и отдав должное его наблюдательности.

– А зятек-то молодец, – подмигнув мне, весело проговорил он, но я четко уловил нотки злого сарказма, – Знает, что я люблю посолоней, побалуюсь нынче морской кровушкой.

Я обмер, хотя и понял, что старый «морской волк» шутит, а то, что он безошибочно угадал во мне моряка, уже не удивило.

– Папа! – воскликнула миссис Харрисон. – Не думаю, что доктор Ранду оценит твое остроумие по достоинству, ему не ведомы все тонкости глупых здешних сплетен и россказней.

– Боюсь, сэр, я жестковат, и не слишком вкусен, – добродушно отозвался я, обращаясь к шутнику. – Как врач, гарантирую вам жестокие колики.

Он хмыкнул и протянул мне руку для пожатия.

– Доктор Ранду, как я понял? Приятно познакомиться с человеком, которому чужды смущение и предрассудки, – произнес моряк, ладонь у него была сухая и крепкая. – Признаться, для меня было полной неожиданностью появление гостя в моем доме, где согласно всеобщему мнению, царит дьявольщина, а его хозяин крестник рогатого весельчака. Мое имя Гуилхем, а впереди можете вставлять все что угодно, капитан или мистер, или старый негодяй, мне все равно.

– Позвольте, сэр, я остановлюсь на общепринятом «мистер» для начала, – сказал я, ничуть не стушевавшись. – А там видно будет.

Капитан Гуилхем засмеялся, и мне понравился этот смех, смех человека способного посмеяться над самим собой, но не позволяющего шутить с его человеческим достоинством. Мы вновь обменялись рукопожатием, на этот раз более энергичным и дружественным.

– Не знаю, как вы, господа, – произнес он, поднимаясь с кресла, (я заметил, что ему при этом никто не помог. Вероятно, капитан Гуилхем был суров к тем, кто проявлял к нему жалость и вытекающую из нее заботу). – А я голоден, как тысяча адских бесов. Надеюсь, дочь моя, – с улыбкой обратился он к миссис Харрисон. – Ты позволишь мне выпить немного вина?

– Всенепременно, батюшка, – нарочито смиренно произнесла леди. – Но только немного, и только вина, и никакого рома.

За ужином царила оживленная обстановка. Говорили о музыке, о живописи и театре. Как я понял, мистер Гуилхем, большой ценитель искусства, позволяет себе приглашать из Лондона музыкантов и артистов для проведения творческих вечеров и домашних спектаклей. О политике не говорили вовсе, что меня чрезвычайно порадовало, ибо я, яростный противник подобных разговоров, считаю, как врач, разумеется, что беседы на сию тему за столом вредны для пищеварения.

Капитан Гуилхем оказался человеком весьма глубоких познаний и самостоятельных, правда, немного резких суждений в адрес некоторых новшеств. Он говорил немного, но емко, не прибегая к поношению, а, давая понять, что любая идея имеет право на жизнь, если она посмела родиться и пробиться и что будущее все рассудит. В общем, я увидел в нем человека эмоционального склада, тонко чувствующего, что не могло мне не понравиться. Не секрет, что я хотел узнать о нем больше, но кое-какие выводы я уже успел сделать. С одной стороны, Гуилхем поражал своей порочностью, но при этом в нем чувствовалось благородство и сила духа. Он был весьма груб, но его нежное и теплое отношение к дочери, читалось в каждом движении и слове. Его причастность к греховным утехам была очевидна, но он и не был обойден самым сильным и прекрасным чувством на земле.

За приятными беседами ужин подходил к завершению и все, казалось, просто великолепным. Но я заметил, что молодой человек, Уинстон, не принимал никакого участия в разговоре. Он сидел молча и вяло ковырял вилкой содержимое своей тарелки. Мистер Гуилхем несколько раз украдкой бросил напряженный взгляд на юношу, не находя ответного, собравшись, он вновь улыбался и продолжал говорить о какой-нибудь музыкальной новинке. Вскоре капитан Гуилхем не выдержал и обратился к молодому джентльмену с едва заметной тревогой:

– Ты ничего не ешь, Уинстон. Ты не болен?

– Нет, сэр, – отрезал юноша. – Я здоров. Просто у меня нет аппетита.

Мистер и миссис Харрисон быстро переглянулись.

– Позволь спросить тебя, сынок, – начал, было, мистер Гуилхем, но Уинстон довольно грубо прервал его.

– Не называйте меня так, сэр! Мне неприятно!

Я увидел, как вспыхнули черные глаза Гуилхема, но тут вмешалась хозяйка дома.

– Уинстон, дорогой, ты устал, – проговорила она так, будто хотела уверить кузена в этом. – Ступай к себе. – И ласково тронув его руку, она с улыбкой кивнула ему.

Юноша послушно встал, пробормотал извинения и удалился. Капитан Гуилхем взял графин с вином, налил себе полный бокал и осушил его залпом.

– Папа, – взмолилась дочь. – Не надо!

– Ничего, детка, я справлюсь, – он поднялся из-за стола и подошел к камину.

Мы не тронулись с места. В воздухе воцарилась напряженность. Полное безмолвие нарушал только веселый треск поленьев в очаге, являя собой символ домашнего счастья и уюта, но так некстати теперь освещая непростую семейную драму.

– Лучше б дьявол забрал меня сию минуту, – еле слышно произнес мистер Гуилхем. И, вдруг он, резко обернулся к нам, в мочке уха зловеще сверкнуло серебряное кольцо, его точеный профиль осветил огонь.

– Мистер Ранду, – обратился он ко мне. – Не угодно ли прогуляться по парку перед сном? – при этом он сделал жест рукой дочери, попытавшейся возразить.

– Да, – ответил я немного растерянно, виновато взглянув на миссис Харрисон, она только обреченно пожала плечами.

– Вот и прекрасно, – произнес он. – Я только прихвачу плед, а то проклятая лихорадка опять уложит меня на неделю.