Читать книгу Забытое слово - Оксана Николаевна Виноградова - Страница 4

Часть первая
Кружение
Рождение сестры

Оглавление

Маму выписали через неделю. Из прежней жизнерадостной, обаятельной женщины и любимой мамы она превратилась в изможденную, нервную и злую.

– Как ты мог? Как ты мог? – плакала она в первый день выписки, обращаясь к папе. – Меня там бросили в коридоре, я и встать не могла. Ты бы спросил, где я, что я… А я слышала: сунулся в приемник, спросил «кого?» – и пить пошел.

– Да не пил я, Оля! Мне надо было срочно ленточки писать на венки, сама же знаешь!

Папа работал художником в строительном управлении. До этого он десять лет работал художником в бюро эстетики главного завода города, часто ездил по командировкам, изучал влияние польского плаката на массы, совместно с лауреатом Сталинских премий трудился над созданием городских монументов и создавал удивительные эскизы, по которым оформляли демонстрационные шествия. Но папина душа требовала простора для индивидуальности, сфокусировавшись на желании иметь собственную мастерскую. Ее-то и посулили (и дали) папе в строительном управлении, куда он второпях перебежал из бюро эстетики.

Так вот. Папа работал художником, и рисовать плакаты, лозунги и ленточки было его обязанностью. Он, правда, иногда «малевал», как выражалась мама, и картины, но в свободное от работы и «шабашек» время, которого у него было мало.

Насчет «пил» мама, конечно, переборщила. Папа, как творческий человек, выпивал, но очень редко и от расстройства. Например, когда участвовал в областном конкурсе плакатов на тему «Спорт и здоровье молодежи». Он был уверен, что созданная им агитация на ватмане займет первое место. Каково же было его удивление, когда он увидел победивший плакат! Во всю его ширь было изображено лицо правившего тогда Леонида Ильича Брежнева, и только на заднем плане, где-то в дымке, виднелась потерянная фигура то ли бегуна, то ли прыгуна с шестом. Папа напился и сделал выводы. С тех пор он набил себе руку на росписи ликов вождей и стал получать неплохие деньги.

Конечно, у папы были недостатки, одним из которых (и главным) была оторванность от действительности. Папу часто посещали музы, и в ответственный момент, когда следовало начать пылесосить паласы в комнате, он удалялся в туалет, с тем чтобы написать пару стихотворений. Когда он писал картины, творческий процесс его сопровождался громким песнопением из русских народных мотивов. Папа на полном серьезе утверждал, что существуют летающие тарелки и неподвластные человеку космические силы, что можно черпать энергию из космоса и для этого желательно заниматься йогой и вставать в позу лотоса. Для таких дел у него имелись запрещенные, откуда-то перепечатанные инструкции, которые он периодически перечитывал и соблюдал. Папа никого не боялся, так как был беспартийный, родом из заброшенной в оренбургских степях деревеньки. Талант позволил ему получить художественное образование, которое, как ни странно, оказалось очень востребованным, а любовь к моей матери занесла в далекие чужие края. Из душевного равновесия папочку могли вывести только мамины слезы и нравоучения ее брата Славы – почетного парторга на промышленно-оборонном предприятии. Главный папин недостаток, по мнению мамы, – это то, что он понятия не имел, какая зарплата проставлена ему в «корешке» за текущий месяц и какие цены в магазине.

Естественно, маму угнетали папины чудачества. Выходя замуж, она принимала их за особенности необычного человека; сама-то она была как все: хорошистка, атеистка, приверженная общественной работе, а по специальности – инженер. Мое рождение было окрашено романтичной влюбленностью и большими светлыми надеждами на единение чувств и мыслей родителей, в честь чего, вероятно, меня и назвали. Увы, единение не состоялось. Разрыв между матерью и отцом становился все больше. Жизнь превращалась в однообразную и предсказуемую, и мама постепенно подрывала здоровье и психику в неравной борьбе с бытом. Сейчас ей как никогда требовалась поддержка реально думающего человека, единомышленника. Папа таким никогда не был и сиюминутно стать не мог. По этой причине с мамой произошла резкая метаморфоза, путь к которой был долог и незаметен. Теперь она не сомневалась в своем святом мученичестве.

По отношению ко мне мама соблюдала дистанцию. Когда я была маленькой, она, разумеется, целовала и обнимала меня, как все нормальные матери; играла со мной, помогала шить платьишки куклам. Иногда она злилась на меня за непослушание и ставила в угол. Кроме того, она всегда бдительно следила, чтобы я была накормлена-напоена, ухожена и вовремя спать уложена. Когда мама работала во вторую смену, она специально приходила в садик «Снежинка», куда меня водили, чтобы проверить, как за мной смотрят воспитатели; а однажды устроила большой скандал, так как воспитатели меня проворонили и я самостоятельно, в два с половиной года, ушла домой. Правда, далеко уйти я не смогла: заблудилась между соседними садиками «Снегурочка» и «Пингвин», с горя описалась и подняла громкий рев. Там меня и нашла заплаканная мама, смеясь от счастья… Да, она меня любила… только почему-то редко говорила мне об этом. Однажды мама забрала меня из детсада, и по дороге домой я сказала ей, что люблю ее «сильно-сильно, больше Ленина». Мама остановилась, мягко взяла меня за обе руки и сказала: «Хорошо. Только не говори об этом никому, пожалуйста». Ленин был святыней и вождем всех народов, и мама боялась инакомыслия, неосознанно прививая и мне этот страх. Она искренне верила в светлое коммунистическое будущее, которое ждет всех, если поступать по заветам Ильича. Мама чтила нормы и мораль социалистического общества, несмотря на то что семью ее отца раскулачили и развеяли по ветру! Единство и борьба противоположностей! Святая простота! Смесь наивности, упрямства и выдуманных догм делали маму для окружающих ее людей одновременно и жертвой, и палачом.

Мама всегда вела себя как идеал, образец; не было у нее изъяна ни в прошлом, ни в будущем. Она все делала правильно. Замуж вышла по любви, муж – ее единственный мужчина за всю жизнь; дома – блеск и чистота, еда всегда на плите; сама мать – аккуратная, образованная, и нет в ней никакого явного недостатка.

Мне казалось, что я не отвечаю ее критериям, и не верилось в ее любовь ко мне. Я боялась ее расстроить, потому что она потом почти всегда плакала и не хотела ни с кем разговаривать. Тогда я начинала думать, что, если б меня на свете не было, она была бы не такой несчастной.


И вот родилась сестренка Даша. Мама плакала. Моя радость сменялась то тоской, то разочарованием. Даша тоже плакала, и днем и ночью, и днем и ночью, и опять днем и ночью. Иногда вместе с ней начинала плакать и я.

Врачи велели кормить Дашу строго через три часа, иначе – напугали они – будут проблемы с желудком. Но Даша не знала об этом и почему-то хотела есть чаще. От голода она кричала, а мать опять плакала, не смея нарушить запрет врачей и опасаясь еще больших осложнений. Голодная, Даша не хотела спать, и мы трясли ее по квартире в коляске как сумасшедшие. Папа не выдерживал, как он сам выражался, «великого плача княгини Ольги» и постоянного ора Дашеньки и стал приходить с работы как можно позже, оправдываясь заработанными на «шабашках» деньгами.

Когда Даше исполнилось три месяца, у матери пропало молоко. Более того, Даша отказалась пить молоко и кефир с молочной кухни, в которую мать направил врач. Вопреки законам логики Даше понравился геркулес, который был дефицитом. Поэтому каждый вторник мама поджидала меня с коляской у школы, и мы шли к салону для обслуживания инвалидов Великой Отечественной войны. Там мы подходили почти к каждому человеку в очереди, и мать шепотом говорила: «Пожалуйста, продайте нам пачку геркулеса из пайка, у меня трехмесячный ребенок, кефир не пьет…» Чаще отказывали («У самих дети…»), но иногда кто-нибудь, виновато пряча глаза, говорил «конечно, конечно…». И мы стояли вместе с ним в очереди, выжидая, когда подойдет его черед.

Дефицит, надо сказать, сколько я себя помню, был всегда. Всегда надо было постараться достать что-нибудь из еды, из вещей. В очередях простаивали часами, и это было обычным делом. Наша семья, как и все люди, были занесены в список на стиральную машину, холодильник, велосипед, цветной телевизор «Горизонт»… Такие очереди длились годами. Люди десятилетиями стояли в очереди на машину, квартиру. Вся жизнь была как нескончаемая очередь. Дело доходило до анекдотов: я выстаивала очередь за котлетами, которых давали по пять штук на человека, а когда приближалась к прилавку, выкликивала мать. И та, с гордо поднятой головой, держа на вытянутых руках орущую Дашу, громче ее кричала: «Нам на трех!» На возмущение толпы мать парировала: «Она что, не человек, что ли?»

Обязанности вождя в государстве после смерти Андропова взял на себя Константин Устинович Черненко и почти тут же их сложил. Его панихиду мы смотрели по телевизору у дяди Славы. Он стоял перед экраном и скорбно отказывался от пирогов, которые предлагала ему жена. Мы, дети (я и мои двоюродные брат и сестра), а также их огромный, черный и лохматый королевский пудель Севка, настроения дяди Славы не разделяли и все съели. Похороны вызывали в нас чувство обыденности и легкого раздражения. Мы досадовали на то, что три дня не будет мультиков и детских фильмов по телевизору, по которому и так смотреть было нечего.


В марте 1985 года генеральным секретарем ЦК КПСС был избран Михаил Сергеевич Горбачев. Устав от похоронных передач, народ вздохнул с облегчением. Горбачев был молод, неуклюж в русском языке и с огромным родимым пятном на лбу. Обещал держать курс и жить долго.

Забытое слово

Подняться наверх