Читать книгу Четыре фрейлины двора Людовика XIV - Октав Фере - Страница 6

Читатель уже предугадывает, вероятно, с какой целью г-жа Монтеспан, после своих неудавшихся видов на молоденькую садовницу и девицу Бовё, желала иметь разговор с Марией Фонтанж.

Настоящая фаворитка, фаворитка лишь по названию, имела полное доверие к себе самой и верила в собственное достоинство. Она желала доставить королю мимолетные развлечения и радовалась заранее, что нашла именно то, чего желала, красота фрейлины была неоспоримо привлекательна, но её холодность, недостаток живости ума и хитрости, который приписывали ей, судя по её наружности, делали её безопасной. Маркиза Монтеспан была её родственницей и, много содействовав её выгодному назначению к фрейлины принцессы Генриетты, она выказывала ей сильную дружбу.

– Идите же, кузина, – сказала она ей, целуя её в лоб, – чтоб на вас можно было посмотреть и вас побранить.

– Меня побранить?.. – проговорила смущенная фрейлина, боясь, что её свидание с Аленом стало уже известным.

– Ну, что же! крошка моя, – продолжала маркиза с улыбкой, – достаточно одного дружеского слова, чтоб вас привести в смущение… Да, я хочу вас побранить, но только по дружбе.

– О, маркиза, я хорошо знаю, насколько вы ко мне добры.

– Еще добры, чем вы можете это предположить. Однако же я должна вас упрекнуть в том, что вы меня почти забываете.

Девица Фонтанж вздохнула свободно и, будучи спокойной от природы, что другие люди, судя поверхностно, считали за холодность, она вновь вооружилась полным своим присутствием духа.

– Извините меня, маркиза, – возразила она, – но я боялась вам наскучить, помешать. Зная, что вы так много заняты серьезными делами, наконец, мои обязанности по должности, которую я заняла около её высочества.

– Хорошо, я более от вас, конечно, ничего не требую, только вперёд, то есть, начиная с нынешнего дня я требую, чтоб этикет и ваша застенчивость не мешали бы вам приходить ко мне почаще, одним словом, как это вам только будет возможно.

– Это такая милость, которую я, пожалуй, употреблю во зло.

– Употребляйте же её во зло.

– Ваша доброта меня трогает.

– Видите для начала я желаю сделать вам что-либо приятное… Я хочу вас познакомить с королем.

– Меня, маркиза!.. – вскрикнула, вся покрасневшая даже от счастья, молодая, честолюбивая девушка.

– Ну да, именно вас. Его Величество смотрел на вас несколько раз и остался совершенно очарованный вами. Что же! вы принадлежите к моему семейству, а потому я хочу, чтоб вам была уделена часть той благосклонности, которою я имела счастье пользоваться. Ведь это просто обман – предоставлять всё чужим; необходимо поддерживать друг друга, когда у нас с вами в жилах течет та же кровь.

– Я не нахожу слов, чтоб вас благодарить.

– Не благодарите меня; будьте только послушны моим наставлениям, и я буду довольна. Видите ли, дитя мое, король с некоторого времени чем-то очень озабочен; ведь он такой добрый властелин! Общественные дела его сильно измучили; наши победы на суше и море не возвратили ему даже его обычного расположения духа, потому что последние происшествия в Париже, эти ужасные случаи отравления, его очень огорчили. Это уже нам, нам, которые его так нежно любим, нам, которые имеем честь и счастье принадлежать к его двору, следует ничем не пренебрегать, даже своей собственной личностью, чтоб только возвратить ему его веселость и. спокойствие. Король, моя дорогая кузина, есть сердце и душа всей Франции, когда его величество страдает, то все в стране изнывает. Вы понимаете это, неправда ли?

– Конечно, маркиза, – сказала фрейлина, с жадностью принимая каждое слово этого высоко-дипломатического разговора и особенно поражаясь двойным значением, замеченным ею в некоторых словах маркизы. – Конечно… но чем же могу я способствовать столь желаемому результату?

– О! Боже мой, без большого, быть может, усилия, пользуясь просто только самым естественным образом той восхитительной красотой, той изысканной грацией, которою вы обладаете.

– О, маркиза!.. – воскликнула Мария Фонтанж, краснея до ушей, но улыбаясь от удовольствия слышать этот комплимент, так горячо высказанный, – удивительная вещь! – высказанный другой же женщиной, и женщиной, уверенной в том, что сама обладает несравненной красотой.

– Не смущайтесь же, дитя мое. Да, вы прелестны: я уверена, что это будет, или лучше сказать, что это уже давно мнение короля. Но его величество до сих пор видал вас лишь мельком, в театре. Я хочу, чтоб он узнал вас короче и лучше бы вас оценил.

– Вы могли бы меня сделать очень гордой, маркиза, если бы я не была уверена, что вы лишь из снисхождения восхваляете мои достоинства гораздо более, чем они на самом деле этого заслуживают.

– Значит, это дело решённое, я сегодня же вечером особо представлю вас королю… Я думаю, что мне совершенно лишне просить вас быть любезной, грациозной и быть послушной ко всему, что он пожелает. Даже если случай или вдохновение явятся прежде его желания, то ему ведь необходимы безыскусное чувство и искренняя преданность!

Маркиза окончила эту речь глубоким вздохом, с совершенно театральным эффектом. Потом, полагая, что она достаточно сказала для первого раза, она проводила фрейлину до самой двери её комнаты, держа её за руку, и, целуя её в лоб, как и при встрече с нею, она прибавила:

– Идите, маленькая кузина, готовьтесь принарядиться и сделаться вполне прекрасной; я сама приду присутствовать при вашем туалете; я окончу его.

– Как! маркиза… – проговорила девица Фонтанж в припадке смущения от излишнего счастья, – это значит…

– Нынче же вечером мы начинаем наш план действия! Старайтесь принарядиться! Старайтесь только принарядиться! – Совет этот был совсем лишний, так как не смотря на всю свою чудную красоту, будущая фаворитка всегда желала нравиться и инстинктивно владела честолюбием, заменявшим ей ум, в недостатке которого её упрекали.

Г-жа Монтеспан заранее приготовила выражение для дружеского представления своей любимицы в следующих знаменитых словах, имевших целью помешать королю плениться слишком серьёзной страстью.

– Я хочу показать вам, государь, чудо: статую столь прекрасную и столь холодную, что я сперва сочла её вышедшей из-под ножниц Жирардона, почему очень удивилась услышать от неё, что она живое существо.

– Как? Феномен при моем дворе, а я ничего о нем не знал! – сказал, смеясь, король. – Но, маркиза, вам следует его мне показать!

Вот как рассказывает автор Мемуаров и Разсказов об этой первой встрече:

«Маркиза Монтеспан позвала девицу Фонтанж к королю и восхваляла её в таких сильных выражениях и с такой заметной аффектацией, что всякая другая, только не Мария Фонтанж, пришла бы в замешательство от этих похвал.

Пусть представят себе: с одной стороны – вид, тон и выражение женщины, предполагавшей в себе ещё самое сильное влияние и в совершенстве знавшей весь двор, а с другой – молодую особу, только что приехавшую ко двору, не знавшую ни его способов выражаться, ни его обхождения, и представшей лишь теперь перед всем этим. Легко поймут, что имея даже много ума, а она могла бы смутиться. Молодая Фонтанж оробела, покраснела и выказала все признаки сильнейшего замешательства, не отнявшего впрочем от неё её очарования.

Король, заметивший все её движения, нашел её по крайней мере столь же прекрасной, как она была на самом деле, и в то же мгновение мраморный идол стал также идолом его сердца».

Любезным приветствием Людовик XIV поблагодарил г-жу Монтеспан за то, что она ему представила девицу, которая должна была сделать честь его двору. И, обращаясь к девице Фонтанж, он сказал ей:

– Я сожалею, сударыня, что не мог ранее высказать вам того очарования, которое я испытывал, когда я ещё имел счастье вас видеть только мельком. Я надеюсь, вы не будете за то на меня сердиться, в доказательство чего доставьте мне удовольствие видеть вас завтра на охоте, где я буду очень рад оценить ваши достоинства, как амазонки.

Вероятно, читатели поймут те чувства, которые возникли или скорее развились в уме столь пылком, как у этой честолюбивой фрейлины, от подобных комплиментов, равнозначных откровенному объяснению в любви. Эта охота, на которой, как мы видели, король ей назначал свидание, была та самая, на которой сама она и Ален Кётлогон согласились свидеться. Но, в данную минуту, думала ли Мария Фонтанж о своем рыцарском и нежном женихе?…

Послушаем опять автора Мемуаров, рассказывающего нам об одном из событий следующего дня: «После склонности к красоте и ухаживанию, самым живым удовольствием короля была охота, в которой он всегда находил такое удовлетворение и первым своим склонностям, так как пышность экипажей, костюмов, скромность свиданий и угощений вполне соединяли в себе вместе со вторым и первое.

Девица Фонтанж явилась на охоту в вышитой амазонке, изящество которой и красота её стана представляли самую нежную красоту, какую себе можно только представить. Её причудливый головной убор, состоящий из шляпки, убранной несколькими перьями, ярко выказывали весь цвет её лица и всю его нежность.

Поднялся лёгкий ветерок, она сняла свою шляпку и свои волосы подвязала лентой, концы которой ниспадали на её лоб. Эта перемена, в причине которой случай играл такую же роль, как и кокетство, чрезвычайно понравилась королю, упросившему девицу Фонтанж не менять прически во весь этот день.

Все дамы не замедлили явиться на другой же день с подобной прической, и этот случайный вкус сделался самым модным. От двора он перешёл в город, проникнул в провинции и вскоре, под названием Фонтанж, в иностранныя государства».

Эта охота, столь памятная для летописей моды, была не менее памятна для нашей героини.

Время было великолепное, погода стояла приятная, нежная, благодаря не слишком ещё яркому солнцу, что именно и было нужно для того, чтоб насладиться без усталости удовольствиями охоты на оленя.

Фрейлина герцогини, привыкшая к верховой езде и развлечениям подобного рода уже с своего детства, была отличной наездницей и охотницей.

Она перескакивала через преграды, пожирала на лету пространство, правила своею лошадью такой твердой рукой и таким верным глазом, с такою смелостью, что удивляла настоящих охотников. Но никто так не восхищался, как Людовик XIV.

Будучи сам весьма опытным в телесных упражнениях, к чему он прикладывал много старания из-за самолюбия, прельщённый игрою, пленённый страстью, он живо преследовал блестящую амазонку и так ловко, что эта поездка несколько раз превращалась в любезное и горячее свидание наедине.

Выехавшие из Версаля, охотники галопом прискакали в несколько минут в лес Вирофлей, который был в то время гораздо гуще, чем теперь, где всякое животное, за которым предполагали охотиться, имело свой отдельный кустарник, за которым оно скрывалось.

Олень, выбежавший из своего места, пустился бежать так резво, что удивил охотников, и ближайшими дорожками бросился в лесок Сели, потом скрылся в Лувесиенский лес, а под конец направился на так называемую рощу Марли.

Мы не будем останавливаться на подробностях этой травли, потому что интерес главных действующих лиц был сосредоточен на другом.

По свойственному ей кокетству, а также чувствуя, что ею восхищаются, как богиней охоты, юная де Фонтанж преследовала животное, но на самом деле она охотилась совершенно за другой дичью; а король, вновь воодушевившись, мало заботился теперь и об олене и о своей охоте.

Приближенные с притворной неловкостью старались держаться в стороне, давая полную возможность королю вести беседу, явно доставлявшую ему удовольствие, отпечаток которого виднелся на его лице. Девица Фонтанж, находясь в каком то восторженном состоянии, была ещё прелестнее от выражавшегося на её лице счастья, восхищения и торжества. Она, в свою очередь любовалась также всем тем, что представлялось её взору: лесом, селами, замками, реками, одним словом всем, что отражалось пред ними в калейдоскопе их поездки.

Отдых был устроен в павильоне, бывшем в то время единственной резиденцией короля в Марли. Там было приготовлено великолепное угощение; король, сойдя с лошади, подал руку прекрасной амазонке, которая, грациозно опираясь на нее, соскочила с лошади с лёгкостью молодой пастушки. После чего король, не замечая никого и ничего, кроме неё, и держа её за руку, подвел её к столу, где она заняла своё место по левую его сторону.

Подобное нарушение законов не имело большой важности во время охоты и бесцеремонного угощения. Все принцессы оставались в Версале, подле королевы, и без того всегда слабое здоровье которой становилось день от дня всё хуже.

По желанию короля, всей прислуге было роздано огромное количество мяса и вина, все же камер-фрейлины и прочие дамы, не имевшие места за столом его величества, размещались кое-как кругом.

Олень всё ещё не был загнан, но король, видимо, и не думал об этом; издали же всё-таки раздавались звуки труб и голоса охотников, которые продолжали стараться загнать беглеца поближе к королевскому павильону.

– Ну, что же, моя прелестная охотница, – спросил Людовик XIV, – что скажете вы об этой прогулке? Довольны ли вы своим днем?

– Все прекрасно, государь, где вы присутствуете.

– Как! И этот гадкий павильон также? – сказал он, смеясь.

– Также и этот павильон, я не видывала ничего, что бы мне нравилось более этого привала.

– Вы мне подадите наконец мысль построить здесь замок.

– И сделайте это, государь, вам ведь стоит лишь сказать только слово, чтоб творить чудеса.

– Конечно, я и скажу его, но только при том условии, если вы позволите выстроить его в вашу честь.

– Нет, Государь, в вашу честь, и чтоб тогда уже более не называли его просто Марли, но для увековечения этого прекрасного воспоминания.

– Клянусь честью, сударыня, вы восхитительны, и я вам повинуюсь.

После этого, встав из-за стола, что служило сигналом общему окончанию обеда, он взял и поцеловал её руку. Потом, обратившись к г-же Монтеспан, от которой он, уже по опыту, ожидал ревности, сказал:

– Маркиза, я обязан вам этим прелестным днем, позвольте же вас также поблагодарить.

И при последних словах, он также поцеловал и её руку, но заметна была большая разница в этих двух поцелуях; один походил на восходящее солнце, другой же, напротив, на заходящее.

Но что же мы молчим о свидании с женихом? О слове, данном храброму и благородному Алену де Кётлогону? Мы уже хотели было поступить почти также, как и его легкомысленная и честолюбивая невеста, мы почти забыли о нем!

Чем же руководствовался этот Вретонец с своими идеями вечной верности и невыразимой преданности, выбрав для своего обожания самую надменную женщину при дворе, в котором сильно вкоренилось тщеславие и господствовало там, как трава, растущая зиежду мостовой на королевском дворе в Версале!