Читать книгу Последний ход за белой королевой - Олег Агранянц - Страница 43

Начальство волновать я не стал. Доложил максимально упрощенно.

Прибыл в Онфлер. Приехал к Типографу. Объяснил задание. Тот ринулся его выполнять и вывел меня на члена группы марксистов-нонконформистов некую Лиду (краткая характеристика: «сочувствует Советскому Союзу, но в последнее время выступает с крайне левых позиций»). Лида сообщила, что бывший секретарь парткома Пичугин провез в тайнике, спрятанном в статуэтке Гоголя, три пакета героина, за что ее товарищи купили ему и его семье билеты в Париж. У кого находился Гоголь, Лида не знала…

Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что, если расскажу о двух трупах и моем случайном спасении, неминуемо будет назначено служебное дознание. Конечно, до «сколько вам заплатили за убийство нашего агента» дело не дошло бы, но до окончания дознания – а длиться оно могло не один месяц – выезд за границу мне был бы закрыт. И я продолжал упрощать.

Я рассказал, что Типограф узнал, у кого Гоголь. Чтобы его выкупить, требовались наличные, двадцать тысяч франков. По чекам иностранных банков иностранцам наличные во французских банках не дают. Типограф сам не хотел светиться и порекомендовал некую Анжелику Дижон.

– Кто такая эта Дижон? – прервал меня Колосов.

– Художница. Я выписал чек на ее имя. Под гарантии Типографа она выдала мне наличные, и я получил Гоголя. Чек я выписал на двадцать пять тысяч франков, двадцать передал для оплаты статуэтки, а за оставшиеся пять муж Анжелики отвез меня на своей машине в Женеву.

– Кто ее муж?

– Тоже художник. Очень молчаливый субъект. Всю дорогу мы слушали кассеты с записями Депардье.

И рассказал про кассеты с записями Камю. Надо же было не очень удаляться от истины.

– Эту парочку можно использовать потом?

– Да, но на технических работах.

Я представил себе один из видов технической работы с Кики и про себя улыбнулся.

– Напиши о них отдельно. Дай характеристики и предложения. То, что эта Лида сочувствует Советскому Союзу – очень хорошо. Теперь Крючков потребует, чтобы наши во Франции связались с Типографом и тот убедился, что она поддерживает мирные инициативы Горбачева.

Он расхохотался.

– А вот этого как раз и не надо, – встрял я.

Мне меньше всего хотелось, чтобы кто-нибудь из наших начал в ближайшие недели искать покойного Типографа. И я сказал, что, по моему мнению, Типограф плотно связан с уголовными элементами и занимается перепродажей наркотиков.

– С ним надо завязывать, – закончил я свои доводы.

– Но тем не менее, – возразил Колосов, – задание твое он выполнил.

– Это верно. Но уж больно быстро. Не слишком ли он тесно связан с людьми, организовавшими уход Пичугина?

– Похоже на то, – согласился Колосов. – Это серьезно. Но завязывать мы с ним не будем. Напиши о нем отдельную бумагу.

– Твое предложение?

– Перевести в резерв.

В резерв – это хорошо. Долго потом придется его искать! Если решат меня проверить, пошлют кого-нибудь к Лиде. Но тогда пусть возьмут с собой пыточную машину, без нее Лида ничего не скажет. Или соврет.

Теперь надо было рассказать о записках.

– Когда я получил статуэтку и открыл ее, то обнаружил внутри рукопись на немецком языке.

– Что за записки? – обалдел Колосов. – Откуда они взялись?

– Лида рассказала мне, что они в Браззавиле попросили Пичугина провести наркотики, благо у него дипломатический паспорт и на таможне его не досмотрят. И он засунул пакеты с наркотой в тайник, а эти записки уже были там.

– То есть они принадлежали не нонконформистам, а Пичугину?

– Похоже.

– И что дальше?

– Когда они прилетели в Париж, он отдал им статуэтку вместе с наркотиками и записками.

– Значит, вернул наркотики и в придачу отдал статуэтку с записками. Так?

– Так.

– Выходит, ни статуэтка, ни записки ему нужны не были.

– Получается, что так.

– Твое мнение, откуда взялись эти записки?

– Не знаю. Скорее всего из Намибии. Думаю, что Пичугин должен был по заданию ЦК с моей помощью перевезти их в Женеву. А когда прилетел в Париж, просто их скинул.

– Почему?

– Потому что они представляли ценность только для ЦК, и ни для кого больше. Если бы они представляли какой-нибудь интерес, Пичугин не сбросил бы их.

– Это понятно. Но почему по-немецки?

– Скорее всего, потому, что писал их немец.

– Логично. В Намибии много немцев.

– Что в этих записках? Ты сделал копию?

– Я думаю написать в отчете, что записок я не читал. ЦК затребует отчет, и им вряд ли понравится, что мы читаем их документы.

– Это верно, но о чем там написано?

– Не знаю. В немецком я не силен. Их надо сначала перевести. Это почти двенадцать страниц мелким почерком.

Колосов задумался. Ему, конечно, было невтерпеж узнать, что это за записки, но на скандал с ЦК нарываться он не хотел.

– Ладно. Но переводи сам. Никого не подключай.

Он прекрасно знал, что сам я не переведу, и его слова означали, что я должен найти переводчика на стороне.

– Пиши отчет. Упомяни, что там были записки на немецком языке, которые ты не читал. Так?

– Я вообще не открывал статуэтку и не знаю, что она полая.

– И это верно. В конце концов они попросили нас доставить Гоголя из Браззавиля в Женеву. Так?

– Так.

– Ты Гоголя доставил?

– Доставил.

– Про то, что статуэтка полая, тебе говорили?

– Нет.

– И что интересного может быть в этих записках?! Знаю я их секреты. Вождь племени вуду сказал, что по ночам у костра читает вслух своим воинам «Капитал» и просит передать привет гуру Горбачеву.

Если выбросить все нецензурные слова, которые произносились в кабинете Колосова в течение следующего часа, то весь диалог выглядел бы следующим образом.

Колосов: «Ничего не смог поделать, пришлось соглашаться на то, чтобы ты поехал за этим Гоголем. Мы делаем важные дела, а новоиспеченные начальники из ЦК занимаются чепухой».

Я: «Труда мне особенного не составило. Но хорошо, что не засветился с криминалом».

Колосов: «От них всего можно ожидать. Что еще?»

– Пожалуй, из основного все.

– Ну, а мелочи потом. Только не тяни с отчетом.

– О банке писать подробно? – спросил я.

– Подробно, но в общих чертах. Был, сдал, снова вернулся. Беседовал с господином Моска. Ничего другого у тебя нет? Нет. Куда сейчас?

– В МИД. Надо сдать документы.