Читать книгу Горожане. Рассказы - Олег Аникиенко - Страница 7

Зимой он заходил в эту пельменную согреться и, не глядя на окружающих, суровый, отчужденный, сушил вырванные ветром слезы. Бонд стоял у оконной стойки и смотрел на дорогу, по которой пробегали прохожие. Головы их были опущены, лица укрыты воротником. Сероватые тени показывались из тумана и вновь растворялись в морозной дымке.

Отсюда начиналась окраина с ее приметами новостроек: ямами, рытвинами, грудами мерзлой земли. Напротив – недостроенный панельный дом. Дорога у стройки завалена досками, обрезками труб. Из прикрытой щитом канализации вырывается пар.

Дальше, за домом – уходящий в сумрак пустырь. Летом здесь сажали картошку, а сейчас ветер сгибает выступающие из снега сухие стебли. И где-то там, в конце пустыря, сливаются с темнотой погруженные в снег избы.

Такие дома из почерневших бревен видел он в юности, когда на скором поезде проносился мимо бесчисленных деревень. Деревянные домики кривились одиноко в полях, порой подходя к железнодорожному полотну. Он смотрел из окна на это подобие жилья, и ему становилось тревожно. Хотелось вдруг выйти, зайти в эти осевшие стены и, может, помочь кому-то. Но представляя себя живущим в глуши, – в сердце вползал страх.

Бонд незаметно придвинул ногу к батарее под стойкой. Теплые струйки мягко вползали в подошву, поднимались к щекам. Память вернула его к недавней встрече с приятелем. Они разговорились, вспоминая знакомых, и друг заметил книгу, лежащую рядом. « Ты… читаешь это?» Друг посерьезнел, пролистал книгу. И тогда Бонд заметил, как изменилось лицо приятеля. Словно невидимая стена разделила их, и когда друг вернул книгу, лицо его скрывала маска.

«Каждому – свое» – Бонд опустил уголки губ. Кто виноват, что они застыли в мире, где ему уже скучно? И ему стало досадно за свои поиски, отделяющие его от людей…

А в пельменной – тепло. Рабочий день закончен; ушла старушка с кастрюлькой отходов, дометает мусор уборщица. И все это время женщина у кассы ищет его взгляда.

– Эй, парень, – слышит он тихий голос, – помоги…

Вот он – момент – его боль и сомнение. Сейчас он поднимется, подойдет к окликнувшей его женщине… Остановится поезд у старого домика и, поколебавшись, он выйдет на полустанке. Содрогнутся цепью вагоны, качнется состав… Темный вечер, глушь, рядом чернеющий лес. И – огни уходящего поезда…

Все так и будет, он умеет предвидеть. На мгновение пронеслось: вот он, рядом с женщиной. Несут бачок в кладовую. Она упирается ему в плечо, и он чувствует ее крепкую ладонь. А потом они запрут дверь, и она расставит закуску…

Все так и будет: усталые люди, бутылка вина и желание праздника. Но до этого они пройдут в сумраке мимо остывающих плит, и в коридоре он заметит мерцающий прямоугольник. Зеркало! На мгновение он взглянет в холодноватую гладь, – бледным пятном выступит подбородок, нижняя губа наехала на верхнюю… – точно лицо неживого – призраком из темноты.

И они будут сидеть, согреваясь вином, и смотреть, как светлеет за окном пейзаж окраины. Свет с улицы скользит по крышкам бачков, ложась на ее полные руки. Он чувствует в темноте ее улыбку.

– Ты далек, как звезда, и пути к тебе нет…

Женщина тихо поет… Ее зовут – Тоня. Что ответить ей?

– Все временно… – он чуть опьянел. – Главное развитие…

– Мы тоже читаем… Книжки всякие… Ты петь любишь?

– Что? – Бонд задумчиво вертит стаканом. – Есть книги от которых меняешься… А в жизни много случайного…

– Смотри! Оп! – под ее руками раскрывается цветок из нарезанной колбасы и горошка. Глаза ее искрятся.

– И вино тебя не греет

В час дурного настроенья… Ха-ха-ха…

Все так и будет. И он попросит ее рассказать о себе, хотя знает: избушка на конце пустыря, муж – алкоголик сбежал в трудное время, школьница – дочь возится у печи, ожидая мать… Жить, кормить… Желудки… В этом – жизнь?

– А еще я люблю стирать, – скажет Антонина. – Ничего, что я про свое? Я бы тебя с одним чемоданом приняла…

Они сидят так близко… Его слегка разморило, хотя он старается не пролить на стол. Бутылка опустела, и они еще ждут чего-то.

– Жизнь одна… – упрямо твердит он. – Среда затягивает…

– Среда? – Женщина вздыхает и начинает укладывать остатки ужина в сумку.

А потом они выйдут в ночь, в пугающий сон пустыря. Узкая тропинка в снегу приведет его к увязшей в сугробах избе. Здесь все в снегу, видны лишь колья заборов. Пронизывающий ветер выветрит тепло их встречи. Они обнимутся. Он стоит на ветру, чувствуя, как отогреваются пальцы под воротником ее пальто. Она скажет… Что она скажет?

– Не обижайся… – скажет она. – Нельзя сейчас. Придешь?

– Ладно, – скажет он. И оба поймут, что не знают, нужно ли ему идти к ней. – Ты – хороший… – шепнет она. – Но не мой…

Ветер выбьет на обратном пути слезы и негде их будет высушить. И никто не объяснит, почему у них не сложилось.

– Эй, – слышит он голос. – Да что с тобой, парень?

Бонд вздрагивает. И тотчас вся нарисованная картинка пронеслась назад, оставляя привкус горечи. Он решительно направляется к выходу, знаком показывая женщине, что сожалеет. Он не сойдет на остановке, где нет жизни, а лишь вечные тяготы и путь в никуда. И поезд, на котором он еще несется в ночи, – не оборвет его сердце уходящими вдаль огнями.