Читать книгу Горожане. Рассказы - Олег Аникиенко - Страница 9

Иван Петрович Малый работал столяром – оформителем в большом учреждении городской культуры. Трудился уже много лет и, в общем, считался работником полезным. Годами он смазывал дверные петли кабинетов, подтягивал расшатанные стулья, а также строил всякие нужные выставки. Дело свое он знал и особенно отличался, когда ему попадались задания творческие.

К примеру, он мог придумать витрину для иконы какого-нибудь архангела Иегудила или быстро выпилить Бабу-Ягу к новогоднему празднику. В таких случаях он напрягал фантазию и мастерил чудо-подставку: Яга стояла крепко и, в то же время, падала при попадании в нее детским мячом.

Позже, Иван Петрович признался, – первоначальный план его был сложнее. Макет Бабы Яги должен был вскрикивать при ударах в лоб: – «Тебе б так!» Но его педагогическую идею наверху не поняли. Тем не менее, на свое пятидесятилетие Иван Петрович получил кактус в горшке и грамоту с красивой подписью заместителя зав. культуры Евг. Живого.

Случались и другие истории. Так Иван Петрович заслужил полбутылки виски от механика передвижной выставки «Динозавры». Облезшие муляжи – монстры поистрепались в дорогах, и многие уже не открывали пасти, едва шевеля зубчатыми головами. Проявив смекалку, Иван Петрович с фонарем на лбу проник внутрь чудовища. Там, внутри металлического скелета, он скрепил наугад два проводка. А выбравшись и отдохнув, вырезал из пенопласта два новых клыка, закрепил их шурупами и подкрасил. Старый ящер помолодел и по-прежнему пугал ребятню…

«Нам радость творчества дана,

Когда палитра без г – вна»

Такая глубокомысленная запись появилась в тот вечер в дневнике слегка нетрезвого Ивана Петровича. И вот здесь самый раз раскрыть одну из тайн нашего героя.

Иван Петрович уже давно мечтал стать художником. Всю трудовую жизнь он пронес в себе любовь к картинам.. Что-то и ему удавалось в тетрадке… Но на серьезные работы времени не хватало. А, может, – решимости? И теперь, когда до пенсии оставалось полгода, его планы на жизнь задымились дьявольским огнем. Запылали мучительно, до бессонницы.

Порой он вспоминал отца – офицера, который после выхода в отставку страдал неприкаянностью. А потому свою любовь к руководству изливал на домочадцев. После ночных вскрикиваний, старый командир ходил по квартире, выискивал пыль и устраивал развод на работы. А раз в неделю проводил семейную политинформацию.

Одно время отец даже надеялся видеть в сыне продолжателя династии. Но небесам лучше знать. От всего военного мальчика тошнило. Мечтательному Ване нравились кисти, а от запаха масляных красок он впадал в труднообъяснимый ступор.

Так или иначе, но отслужив в армии, возмужавший Иван уже не смог ужиться с родней. С добродушной приезжей девушкой, он уехал к ней на север, прихватив с собой лишь несколько книг и пакет апельсинов на свадьбу.

Так и пошла, покатилась жизнь. В тоскливый час лекарство известное – музыка, да винцо тайком. После рождения детей – борьба за общежитие, за место в детсад… Мечты о картинах сдвигались в будущее, и краски с тихим вздохом медленно засыхали в кладовке. Тогда Иван Петрович с болью выбрасывал их и покупал новые…

Вулканы.

«…и далеко, а кажется, что рядом,

волнуя напряженной немотой,

вулкана леденящая громада

нависла совершенством….»

(Из стихов самодеятельного художника И. Малого)

Среди многих любительских набросков Ивана Петровича, выделялась внушительная подборка видов вулканов. Откуда пошел этот интерес ответить он не мог. Нравятся и все тут.

Частенько, после рабочего дня, он рассматривал альбомные иллюстрации, на которых дымились, извергались или просто ожидали своего часа непредсказуемые вершины. И все же, никак не мог найти тот вид, который тревожил его сердце.

Многое не устраивало художника. Ему не нравился извергающийся вулкан, похожий на вскрытый чирей. Не нравился вид сверху, – заглядывать в кратер казалось ему неуважением к природе. Не нравились отработанные, потухшие вулканы, чьи подножия обживали суетливые люди. Зимний вулкан наводил тоску. А весенний, с частично растаявшим снегом, напоминал своими полосами легкомысленную зебру. Не привлекали далекие и слишком близкие планы. Иван Петрович искал для себя ту идеальную точку, с которой вулкан смотрелся грозно, без панибратства, и не терял чего-то человеческого…

Иногда вулканические фантазии просились в дневник. «Каждый час, – выписывал Иван Петрович из книг, – меняется его облик. Утром, освещенный солнцем, вулкан – розовый, с густыми тенями во впадинах и ущельях. В полдень – парит в синеве крылатым видением. К вечеру, на зеленом небе, заполняет даль торжественно и вдохновенно, словно финал симфонии…» Наконец, после долгих проб, ему удалось создать набросок «своего» вулкана.

Представьте раннюю солнечную осень. Вы бредете по начинающему редеть лесу. Увядшая трава, серый мох, опавшие листья… Под ногами шуршание, порой хруст ветки. Лес – чистый и – благодарный. Но вот замечаете, – впереди свет. Лес кончается! Через несколько шагов – открытое, пересеченное буграми каменистое плато… Еще миг, и вы ступите с мягкой почвы леса

на твердую застывшую лаву. Но – помедлите! Взгляд властно притягивает открывшийся план, где высится благородный вулкан, наполовину покрытый ледником. И вся картина пронизана осенним небом, терпким, слегка морозным…

Оставалось лишь правильно подобрать краски.

Мысленно, Иван Петрович уже входил в свою будущую картину. Но к вулкану не приближался. Просто стоял под последней березой леса, словно под ее защитой и – молчал, дышал, смотрел. Но когда-то, – Иван Петрович был уверен в этом, – после долгих лет своей творческой жизни он состарится. И лишь тогда, с февральской сырой метелью он войдет в ту картину. Он будет идти, проваливаясь в снегу, сознавая, что это его последнее путешествие. И цель его – вовсе не взобраться, это невозможно, – а приблизиться, насколько хватит сил.

И когда он совсем ослабеет, только тогда, не раньше – наступит тишина. Что она скажет ему? И начнется равномерный, без малейшего ветерка снегопад. Будто и неземной вовсе. И обессиленный, упадет Иван Петрович на спину, глядя сквозь снегопад на вершину вулкана. С волнением он будет чувствовать, как остывает тело и тяжелеют веки. И как лицо его присыпает снег. Лицо, на котором останется белой маской – умиротворенность и вдохновенное выражение покоя.

Фронтовая посылка.

«О, наши тайны – уголки души!

Сегодняшний день как – будто обещал Ивану Петровичу везение. С утра ему поручили интересную творческую задачу, – помочь оформить выставку, посвященную войне.

В зале уже распаковывали экспонаты из ящиков, раскладывали, примеряли стенды. С уважением он рассматривал пожелтевшие фотографии, мундштуки, письма фронтовиков. Подержал в руках смертный патрон, где хранилась записка с личными данными бойца. Передернул затвор карабина, тяжелого, с трехгранным штыком, которого так боялись враги. Ему захотелось хоть немного внести свой вклад в дело великой победы, почтить память солдат. С трепетом он расставлял пробитые осколками каски, оружие бойцов и выцветшие гимнастерки с дырочками для наград.

Увлеченный работой, Иван Петрович вызвался изготовить посылочный ящик времен той войны. Отыскав нужное фото, он сколотил по размерам фанерный ящик, вымазал его грязью и даже опалил паяльной лампой, Посылка, пострадавшая от взрыва… Ящик стоял загадочно, передавая эпоху страданий, боли, эпоху необходимости друг в друге.

Целый день они с музейной художницей Леной укрепляли привезенные экспонаты. Ивану Петровичу нравилось работать с этой женщиной. Чернобровая серьезная «дивчина» трудилась душевно и толково. У нее всегда был план работы, – рисунки, макеты, которые она мастерила дома. В то же время, как профессионал, она допускала импровизации, творческие находки. Так офицерские сапоги возле одетого манекена, она поставила не на бархатный подиум, а на обычный овощной ящик.

К вечеру, однако, Иван Петрович почувствовал себя хуже. Словно зачерпнул от выставки лишнего. Какая- то тяжесть сдавила грудь, и домой он шел медленно, с остановками. Город жил своей жизнью, и прохожие возвращались с работы, не глядя на уставшего работника. «Выпить, что ли?»

Он пошел обходным путем, чтобы заглянуть в магазинчик. И проходя мимо мусорных баков, заметил старую выброшенную куклу, что валялась рядом с отходами. Обычная старая кукла… Глаза пупса белели стертой краской. Оглянувшись, Иван Петрович вызволил куклу из мусора и сунул в карман. Для чего? Поступок странный. Но, порой, мы все делаем что-то необъяснимое.

А дома Ивана Петровича ждал сюрприз. В записке жена извещала, что уехала в деревню на пару дней. А потому Ивану Петровичу придется самому готовить и вставать по будильнику.

– Нет худа без добра, – вздохнул мастер. Он вынул пупса, обмыл его и поставил на стол, прислонив к вазе с салфетками. Затем принялся чистить картошку, заодно раздумывая, как же ему устроить праздник одиночества. Здесь, правда, ему фантазия отказала в пользу обычной чекушки.

Балда.

Недолго думая, Иван Петрович решил нажарить картошки с лучком и острой приправой. Пока сковородка шкварчила, он с удовольствием походил по квартире в трусах. Приятная свобода, о которой он скучал, шевелила волнами тело. Сидя на унитазе, намеренно не закрыл дверь, разглядывая предметы в прихожей. Потом закурил на кухне, стряхивая пепел прямо в умывальник.

Резиновый пупс неявно выражал сочувствие. Иван Петрович дружелюбно рассматривал гостя. Таких теперь не делали, с одним туловищем и большой головой. Скорее всего, кукла изображала ребенка. Но оттого, что краска истерлась, пупс походил на старика – мыслителя, лысого, с ироничной улыбкой мудреца. « Сократ… Сначала тесал камни… Потом босой ходил по базарам. А может, Ляо – Дзи… Словом, философ – Балда».

Иван Петрович налил еще рюмку, смачно глотнул содержимое, нюхнул хлеб. Чекушка, не прячась, стояла на столе. Было приятно выйти в комнату, затем вернуться, – стоит себе… Опять выйти, вернуться – стоит! Настроение улучшалось.

Он сидел на мягком стуле, принесенном из комнаты, и поглядывал в окно на фигуры девушек. Даже теплая одежда не скрывала их прелестей. «Когда-то и они состарятся…»

Ему представилась седая бабуля, которая хранила свою куклу до последних дней. Но потом умерла, и внуки выбросили игрушку.

– Так- то, брат! Нелегко жилось? А ты – выпей, расслабься…

Иван Петрович поднес край рюмки ко рту пупса.

– Ну – ка, кусни…

Кусок хлеба с кетчупом оставил след на щеке пупса.

– Измазался весь… Эх!

Иван Петрович вытер салфеткой куклу, развеселился. Ему нравилось молчание нового друга. Вновь пришли мысли о вулканах. Показалось, что в будущей картине не так уж много сложного. Еще потерпеть немного, жизнь наладится…

Иван Петрович не спеша убрал пупса в ящик со своими носками. Затем вымыл посуду, заметив, что сегодня не включал радио с новостями. «Ничего, – решил он, – завтра узнаю». А потом выключил свет и уснул безмятежным, почти крепким сном, как в детстве. Тогда ему тоже снились полеты над городом, вроде знакомым, но в котором он точно никогда не бывал.