Читать книгу Сборник рассказов. Том 2 - Олег Аркадьевич Белоусов - Страница 5

Прошли сутки как Николая Васильевича Могилевского переместили из операционного блока в отделение нейрореанимации и интенсивной терапии научно-исследовательского института скорой помощи. Могилевский очнулся и не мог вспомнить, что с ним произошло, почему он в больнице, почему у него голова и подбородок в бинтах. Его подташнивало и ему хотелось пить, а в нос бил лекарственный запах. Могилевский не мог открыть глаза полностью, потому что бинты плотно покрывали его брови. Николай Васильевич чуточку приоткрыл веки и увидел над собой молодую женщину в белом халате с короткими мелированными волосами под прозрачной марлевой шапочкой.

– Больной, у вас была операция после черепно-мозговой травмы. Пожалуйста, не шевелитесь – вам пока необходимо сохранять неподвижность. Вы можете говорить?

– Да, – с трудом хрипло проговорил Могилевский и почувствовал боль в голове от хрипоты голоса, который не только не узнал, но ему почудилось, что кто-то рядом стоящий ответил за него, настолько сильно поменялся его голос. В этот момент Могилевский краем глаза заметил, что его кровать имеет высокие ограждающие перила. Николаю Васильевичу на миг показалось, что врач на него смотрит словно с палубы огромного железнодорожного парома, на котором Могилевский сорок лет назад переплывал Керченский пролив на пути в Крым.

– Вы помните, что с вами произошло? – тихо спросила врач.

– Нет, – постарался на этот раз шёпотом ответить Николай Васильевич, чтобы хриплость голоса не отдавалось опять болью в голове.

– «Скорая помощь» подобрала вас на улице поздно вечером в бессознательном состоянии с проникающей черепно-мозговой травмой. Полежите, пожалуйста, спокойно. Я поговорю с вами позже, когда вам станет получше, – сказала врач и отошла к соседней кровати. Могилевский закрыл глаза и больше не пытался их открыть. Странное, но уже когда-то знакомое чувство он вдруг начал испытывать при неподвижности и закрытых глазах: в голове, словно что-то раскручивалось с ускорением. Николаю Васильевичу очень хотелось пить, но он решил дождаться, когда исчезнет это неприятное ощущение чего-то крутящегося в голове. Могилевскому вдруг отчётливо вновь вспомнились события сорокалетней давности. В то время ему было только шестнадцать лет, и у него впервые перед потерей сознания возникло подобное же ощущение чего-то медленно вращающегося в голове, но постепенно это вращение ускорялось и пугало.

Началось все в середине августа 1971 года, через неделю после возвращения из пионерского лагеря домой в Москву. Коля Могилевский и его одноклассник Паша Редькин по прозвищу Каша (из-за любви к гречневой каше), неожиданно получили телеграммой приглашение от своих новых подружек. Ребята сблизились с сёстрами близнецами в пионерском лагере, с которыми учились в одной школе, но в параллельных классах. Как иногда происходит, в школе в старших классах мальчики вдруг начинают замечать «округлости» у девочек. Одним словом, пришло неожиданно время, когда природа вдруг просыпается в учениках и ученицах общеобразовательных школ.

Не успев расстаться, сестры звали парней приехать к ним в Крым на отдых, куда они после лагеря отправились погостить у одинокой пожилой родственницы, старшей сестры отца. Между молодыми людьми в пионерском лагере возникла не просто невинная влюблённость, а дело дошло до первой в жизни сестёр сексуальной близости с мальчиками. Девочки в таких случаях, как им кажется, влюбляются на всю жизнь и очень скучают без того друга, которому при отсутствии родительского надзора уступили в настойчивых домогательствах, опасаясь потерять приятного избранника. До занятий в школе оставалось две недели и парни с радостью согласились приехать позагорать на море, где они прежде никогда не бывали. Коля и Паша с насмешкой «опытных соблазнителей» говорили друг другу, что значительнее их интересует возможность оказаться на Чёрном море, чем желание опять видеть податливых сестёр. Оба приятеля жили в ущербных семьях, и потому Колю легко отпустили отец с мачехой, а Пашу – мать одиночка. С большим трудом всегда нуждающиеся в деньгах родители собрали ребятам по двадцать пять рублей на дорогу, лишь бы сыновья до начала учебного года не болтались без дела по Москве. Два друга перед поездкой выкрасили волосы хной, с надеждой ещё больше понравиться сёстрам. Однако из-за того, что волосы у ребят были светлые, ожидаемого каштанового цвета не вышло, а получились огненно-рыжие шевелюры, которые сделали друзей весьма приметными. Стричься наголо перед поездкой было ещё более конфузно, чем предстать перед поклонницами с ярко выкрашенными волосами, и товарищи под хохот друг над другом у зеркала всё-таки решили оставить волосы такими, какими они получились.

Не покупая билеты на поезд, друзья легко уговорили проводницу поезда Москва – Волгоград за три рубля с каждого, взять их до конечной станции, где они планировали пересесть на другой поезд, идущий до Симферополя. Такой объездной маршрут ребята выбрали случайно, потому что проводница с лёгкостью приняла их шуточное предложение, когда они прогуливались по перрону, в ожидании поезда до Симферополя. К концу летнего сезона поезда, идущие на юг страны, имели свободные места, и проводники подсаживали на свой страх и риск пассажиров за меньшие деньги, чем приходилось платить за билеты в железнодорожных кассах. На ночь мальчишки забрались на третий ярус полок, предназначенный для матрасов, одеял и подушек, изнывая под потолком вагона от духоты, но в таком возрасте все неудобства кажутся пустяковыми. Утром следующего дня по предупреждению проводницы друзьям пришлось уходить от контролёров в начало поезда и затем стремительно пробегать обратно в свой вагон, где проверка закончилась. В Волгограде стояла сорокоградусная жара, и юноши пересели по схожей договорённости с проводником в поезд Свердловск – Симферополь и таким образом добрались до места. Как оказалось место это располагалось вовсе не на берегу моря, а в степной части полуострова Крым. Несмотря на экономию, парни значительно потратились на пропитание в поезде и на станциях, где случались длительные стоянки. Особенно пострадали скромные финансы беспечных путешественников от персиков в Волгограде. Ребята накупили у частников и съели большое количество плодов, которыми, как друзьям казалось, невозможно было насытиться. Поедая мохнатые немытые персики из больших бумажных кульков, приятели с любопытством разглядывали наверху здания вокзала уже длительное время сохранявшиеся следы удалённых букв прежнего названия города – Сталинград. Историю переименования города друзья узнали не в школе на уроках истории, а из разговоров взрослых пассажиров в поезде, открыто ругавших Хрущева за перемену имени города со всемирно известного – на безликое. На Волге каждый город можно назвать Волгоградом и это больше всего обижало жителей Сталинграда, у которых за время советской власти уже дважды перечёркивали историю малой родины. В России после деспотичного и кровавого диктатора наступали перемены, так как приходил менее жестокий и потому, как это ни странно, менее уважаемый правитель, которого все переставали бояться и норовили поносить и обзывать. Так было с Борисом Годуновым после Ивана Грозного, так было с Александром Вторым после Николая Первого и так стало с Никитой Хрущевым после Иосифа Сталина. Российский народ в большинстве своём редко благодарен тем, кто его освобождает или даёт большую свободу, потому что всем вдруг начинает казаться, что новый и неопытный первый человек не заслуживает высокого поста. Каждый вдруг начинает думать, что он лучше бы справился с обязанностями руководителя или, по меньшей мере, его суждения о политике достойны внимания. Это неизменные последствия смерти очередного особенно жестокого душегуба в стране. Россия за всю историю не имела ни одного главу государства, который напрямую или косвенно не запачкал бы руки невинной кровью своих подданных и мог бы считаться поборником прав народа, но именно это обстоятельство почему-то уже несколько веков сохраняет страну как самую большую по территории. Не случайно в России всегда считалось, что власть в самой большой стране мира по территории может быть только от бога и насколько невероятным это не кажется, но в любой период истории в России правит именно тот человек, который после нескольких лет всем вдруг начинает казаться жизненно необходимым правителем. На самом верху власти в России не может быть случайного человека, невзирая на то, сильный он или слабый правитель.

На станции «Кавказ» поезд остановился на берегу, дожидаясь маневрового локомотива для перемещения вагонов на гигантский железнодорожный паром. Два друга, впервые увидевшие море, не удержались и искупались тут же у парома на берегу Керченского пролива. Рыжеволосые друзья были на вершине счастья от незнакомого прежде обжигающего солнца и завораживающих видов на два соседних моря с изумрудной водой.

Несмотря на то, что девочки сестры отправили в Москву мальчикам пригласительную телеграмму, они все же сомневались, что ребята приедут, да к тому же незамедлительно. Когда Коля Могилевский и Паша Редькин оказались после обеда по указанному в телеграмме адресу, перед калиткой в невысоком штакетнике вокруг маленького побелённого дома с небольшим садом, то сестры обомлели от неожиданности. Девочки в купальниках загорали на приусадебном участке родной тёти, и появление любимых парней приятно шокировало их. От радости сестры завизжали, напугав тётку. Полноватая и добродушная пожилая женщина выбежала из дома на крик племянниц и растерянно уставилась на двух симпатичных мальчиков, невесть откуда возникших с огненно-рыжими длинными волосами. После объяснений тётя широко заулыбалась мелкими зубами, оголив здоровые тёмно-красные дёсны, и засуетилась, не зная, чем бы лучше угостить ребят с дороги.

– Милые мои, сейчас сроблю жареное сало с харбузом! Проходите в хату, не робейте, ридные мои, – закудахтала вдруг всполошившаяся крепкая старушка, искренне взволнованная от появления новых гостей. Как только хозяйка скрылась на кухне, друзья переглянулись удивлённо, подумав, что жареное сало непременно для них перемешают с арбузом, но сестры, смеясь, объяснили, что жареное сало будет подано на сковороде отдельно от нарезанного арбуза. На следующий день Коля и Паша освоились и обжились у сестёр и загорали вместе с ними в саду на старых покрывалах. Время от времени мальчишки срывали с деревьев огромные груши поздно поспевающего сорта, которых было много на деревьях в саду, но, к сожалению, ещё неспелых и потому очень жёстких. Однако возможность поесть бесплатно груш, стоимость которых на рынке в Москве колебалась от трёх до пяти рублей за килограмм, не могла помешать какая-то мнимая незрелость. Любые фрукты ребятам казались спелыми, за которые не нужно было платить деньги.

Простодушная хозяйка на ночь стелила мальчикам и девочкам в разных комнатах, но после того, как уходила на покой в свою спальню, четверо молодых людей разбивались на две любовные пары. Посреди ночи после любви, мальчики опять укладывались спать в свою комнату, а девочки – в свою, и ничего не подозревающая тётя находила всех утром там, где стелила им с вечера. Это забавляло молодых людей и утром за завтраком в разговорах с хозяйкой парни не могли подавить смешливость от наивности пожилой женщины, которая и помыслить не могла, что её племянницы школьницы ночью имеют интимную близость с приехавшими мальчиками.

Прошла неделя в Крыму и товарищи вдруг обнаружили, что денег у них почти не осталось. Ехать обратно было не на что. О том, чтобы просить деньги у девочек или у хозяйки пенсионерки не могло быть и речи. Чем меньше оставалось времени до возвращения в Москву, тем тревожнее на душе становилось у друзей. Ребята решили пойти в посёлок, который находился от села на расстоянии полукилометра и в котором жили работники пищевого перерабатывающего комбината. Призрачный шанс найти работу имелся, и под предлогом сходить на железнодорожную станцию за билетами на поезд, парни оставили подруг загорать одних, а сами ушли искать этот призрачный шанс.

Походив по большому посёлку в поисках посильного заработка, друзья на маленьком продовольственном рынке вдоль автотрассы Москва – Симферополь напросились к одной торговке в помощники. Чрезмерно полная женщина наняла ребят за рубль перевезти на тележке, сделанной из старой детской коляски, мешок картошки из дома до торгового места. Оставив вместо себя торговать дочь, женщина пошла с парнями домой. В посёлке стояло, примерно, два десятка пятиэтажных кирпичных домов, в один из которых торговка и привела ребят. Подойдя к своей квартире на первом этаже, толстушка достала ключ от двери из-под коврика для обуви, что приятно удивило Пашу Редькина, который уже не раз со своими дворовыми друзьями лазил по чужим квартирам в Москве. Квартира была нежилая, а использовалась женщиной, как склад, где не было мебели, а пол в трёх комнатах весь был завален новым урожаем яблок и груш. Всюду стояли стеклянные бутыли с самогоном, мешки с сахаром и с картофелем. Перетащив мешок на тележку, а затем, докатив его благополучно до рынка, рыжеволосые работники получили обещанный рубль. Больше работы в этот день молодым людям не подвернулось. Полученный рубль насмешил друзей, так как по подсчётам им необходимо было не менее пятидесяти рублей. В эту сумму входили расходы на питание и на оплату поезда до Москвы. В конце летнего сезона перед началом учебного года рассчитывать на свободные места в вагонах до Москвы, как при поездке в Крым, ребятам не имело смысла, и они это понимали. По этой причине покупка билетов на поезд за полную стоимость представлялась неизбежной. Можно было добираться на товарных поездах, но это казалось не очень комфортно и непривычно, что товарищи отвергли единогласно. Всю ночь друзья спорили: стоит ли им рисковать и обворовывать квартиру какого-нибудь жителя посёлка, чтобы выбраться из затруднительного положения. В этот момент парни особенно пожалели, что в Москве легкомысленно выкрасили волосы ради девочек. Ходить по небольшому посёлку с длинными рыжими волосами, где молодых людей с таким смелым окрасом никогда не было и быть не могло, являлось наилучшим пренебрежением неприметностью и осторожностью при намерении совершить кражу в незнакомой местности. Если Паша Редькин горел желанием обокрасть все квартиры в посёлке, где будут лежать под ковриками ключи, то Коля Могилевский боялся, что их могут поймать и избить на месте преступления. Коля Могилевский, несмотря на то, что потерял мать после тяжёлой у неё болезни, имел родного отца и мачеху и все же был из нормальной семьи, и воровать ему не только никогда не приходилось, но он никогда об этом и не помышлял. Паша Редькин, напротив, вообще не знал отца и воспитывался одной матерью, которая работала уборщицей на двух работах и из-за занятости не могла уделять сыну достаточного внимания. Это обстоятельство и способствовало его знакомству и дружбе с такими же неблагополучными детьми из многоэтажных соседних домов. Коля Могилевский и Паша Редькин учились в одном классе, но вне школы не пересекались, так как жили сравнительно далеко друг от друга. Коля избегал повсеместной дружбы с Пашей потому, что считал его безрассудным, смешным и из ущербной семьи. Таким образом, Коля и Паша вынуждены были дружить только в школе и в пионерском лагере при школе.

К ночи после продолжительных разговоров друзья приняли рискованный план, по которому наметили перед обедом следующего дня проникнуть в одну квартиру, при условии, что найдут ключ под ковриком. Обокрасть квартиру той торговки, для которой они за рубль перевезли картофель, не имело никакого смысла, так как там кроме фруктов и бутылей с самогоном ничего не было. Коля Могилевский сначала соглашался только стоять на улице и караулить, но Паша Редькин наотрез отказался идти в квартиру один. Сошлись друзья на том, что залезут оба, однако по настоянию Коли квартира должна быть непременно на первом этаже, чтобы имелась возможность выпрыгнуть в окно в случае неожиданного возвращения хозяев домой. Время кражи оправдано наметили на десять часов, так как люди в небольших посёлках часто ходят обедать домой. Как всегда, планы не могут учесть всех обстоятельств реальной жизни и их часто приходится менять на ходу. Два наивных рыжеволосых московских мальчика не избежали этой участи тоже.

Придя в посёлок в десять часов, друзья зашли в тот же подъезд, откуда днём ранее помогали женщине увезти картофель на рынок. Подняв на площадке все коврики перед квартирными дверьми, они не нашли ни одного ключа. Выходить из подъезда на улицу и обращать на себя внимание ребята не осмелились. Друзьям пришлось вынужденно подняться на второй этаж. Там под одним ковриком они нашли ключ. Паша Редькин, как опытный в этом деле человек, прежде приложил ухо к дверям соседей. Убедившись, что никого нет в трёх оставшихся на площадке квартирах, он спокойно открыл дверь оставленным ключом. Перед входом Коля Могилевский трусливо заколебался и попросил своего смелого товарища сходить в квартиру без него. Каша махнул на друга рукой и зашёл один. Тут же он закрылся в квартире изнутри. Коля Могилевский от страха выбежал на улицу. Он боялся, что кто-нибудь его поймает у квартиры, где закрылся отчаянный Каша. Колю Могилевского трясло от страха, и он сейчас был готов сутки ехать в товарном вагоне на куче угля или щебня лишь бы не проникать в чужие квартиры, где могли поймать и избить. Коля спрятался за дом и выглядывал из-за угла, дожидаясь Кашу. Через пятнадцать минут Каша вышел из подъезда и, неприметно озираясь по сторонам, подошёл к товарищу за углом.

– Чё ты убежал?! Трус несчастный! – в сердцах зашипел возмущённый Каша. – Это только мне надо?! Я там один могу искать деньги очень долго! В этой квартире я ничего не нашёл, хотя там, возможно, были деньги. Я поднялся на третий этаж и там под одним ковриками тоже нашёл ключ. Пойдём сейчас вдвоём. Надо быстрее до двенадцати обшарить все хорошенько и найти деньги.

– Каша, давай поедем лучше на товарном поезде. Это лучше, чем быть пойманными, – взмолился Коля Могилевский.

– Чё ты боишься?! Никто нас не поймает! Ты как черт чумазый хочешь на куче угля приехать в Москву?! Если есть желание, то поезжай один на товарнике, а я сейчас найду деньги и поеду, как белый человек, на поезде в купе. – Этот аргумент сломил Колю. Коля, конечно, не мог один ехать в товарном вагоне, потому что боялся этого больше, чем быть схваченным во время кражи.

– Ладно, пойдём, – был вынужден согласиться Коля и пошёл за приятелем опять в подъезд. На третьем этаже друзья обшарили квартиру, но денег не нашли, а нашли золотое кольцо, золотую цепочку, и Каша взял из коробки пару новых женских туфель на высоком каблуке с расчётом продать их какой-нибудь проводнице поезда. Друзья поднялись на четвёртый этаж и там тоже нашёлся один ключ под ковриком. Наивные советские колхозники! Лучше бы они оставляли свои квартиры не запертыми вовсе. Тогда московские воришки, возможно, не стали бы входить в незапертые двери, опасаясь присутствия хозяев.

Друзья зашли в квартиру и Коля с трясущимися руками начал рыться в комоде под телевизором. На глаза ему попались документы хозяев. Открыв паспорт, Коля увидел на фото огромное лицо, которое расплылось на всю фотографию. От страха Могилевский бросил паспорт и крикнул:

– Каша, бежим! Здесь хозяин такой огромный мужик, который нас легко выбросит с четвёртого этажа. – Более хладнокровный Каша подошёл к комоду и открыл паспорт, который только что бросил в страхе Коля. Каша не удержался и засмеялся над другом, затем он повалился на пол и хохотал так заразительно, что это ещё больше напугало Колю.

– Дурак! Это же баба на фотографии! – едва смог выговорить Каша. Он не в силах был подавить свой хохот вызванный панической трусостью напарника. Теперь смешно стало и Коле Могилевскому. Посмеявшись, друзья обшарили все шкафы и сервант, но денег опять не нашли. На пятом этаже ключей под ковриками у дверей не оказалось.

– Каша, денег мы в этом посёлке не найдём. Давай попробуем продать проводницам поезда кольцо с цепочкой. На вырученные деньги мы легко доберёмся до Москвы.

– Время ещё одиннадцать. Давай залезем ещё в одну квартиру в соседнем подъезде и если ничего не найдём, то пойдём домой. – Коля, превозмогая огромный страх, был вынужден опять согласиться с Кашей, так как только безрассудный Паша Редькин мог добыть деньги на дорогу до Москвы.

В соседнем подъезде друзья на первом этаже обнаружили, что дверь в одну квартиру приоткрыта. Ребята прислушались. Никаких движений не было слышно. Стало очевидно, что хозяева вышли ненадолго. Быстро заскочив в приоткрытую квартиру, Каша молниеносно обыскал все известные места в мебели и, прихватив золотое кольцо с перстнем из хрустальной вазы на столе, выскочил вон. На лестничной площадке подельники услышали шаги спускающегося с верхних этажей человека. Выбежав из подъезда, товарищи, хохоча, убежали в сторону железнодорожной станции.

На станции ребята изучили расписание поездов и направились домой к подругам. Возвращаясь через посёлок, в котором они час назад обокрали четыре квартиры, друзья вдруг услышали, что их окрикнули из стоящего на обочине автомобиля – серой «Волги» ГАЗ-21. Одно мгновение товарищи лихорадочно мысленно оценивали, есть ли у них возможность убежать, но поняв, что это маловероятно, подошли к машине. В автомобиле сидело трое взрослых мужчин, двое из которых были усатыми, и Каша интуитивно почувствовал, что это милиция. В советской милиции, как ни в одной другой службе, существовало модное увлечение носить усы.

– Ребятки, вы откуда приехали к нам такие красивые? – спросил улыбаясь вышедший из машины сорокалетний дядька со светлым ёжиком волос на голове. Говоря «красивые», он явно намекал на длинные рыжие патлы мальчиков. В другом случае друзья бы не стали отвечать на вопросы любопытного человека, но в данной ситуации они почувствовали, что перед ними милиционер в штатском. Непонятно почему Каша вдруг соврал:

– Из Свердловска.

– Из Свердловска?! – переспросил удивившийся незнакомец. – К кому вы приехали?

– К родне, – продолжал отвечать нерешительно и будто виновато Каша.

– Что это у тебя в карманах пиджака? – наседал дотошный мужик, тыча пальцем в тонкий каблук женской туфельки, что торчала из-под маленькой ладони Каши. Паша Редькин насколько мог пытался вдавить туфли глубже в карманы, но каблуки предательски все равно торчали наружу. Каша с растерянным видом вынул туфли из карманов и робко спросил:

– Это? – и тихо почти неслышно ответил себе под нос: – Туфли…

– Так, ребятки, давайте-ка садитесь быстро в машину и поедем в отдел милиции. Там вы нам подробно и обстоятельно все расскажите о том, где вы взяли женские туфли и к кому вы здесь приехали в гости, – сказал человек так властно и уверенно, что ослушаться его юношам даже не пришло в голову. В отделе милиции рыжих друзей обыскали. У Каши изъяли украденные ювелирные украшения и затем подельников поместили в разные кабинеты. Долго запираться ребята не смогли. Коварно улыбчивый с ёжиком волос дознаватель, что задержал приятелей, – под слова: «Рыжий да красный – человек опасный», – взял Колю Могилевского за длинные волосы и два раза сильно ударил затылком о стену. Коля заплакал и все рассказал, долго всхлипывая не от боли, а от обиды, потому что никто и никогда прежде с ним так грубо не обходился. В этот момент Коля вспомнил своего доброго и мягкого в обращении отца, и именно сейчас он оценил родного человека по достоинству, и затосковал вдруг по нему особенно сильно. От воспоминаний об отце и от того, что тот далеко, и не может ему помочь, Коля опять заплакал. У дознавателя тоже был сын, но главное – работа по раскрытию преступления было выполнена, а это всегда делает добрее работника милиции. Оперативник после подписи признательного протокола Колей Могилевским сжалился над заплаканным парнем и сказал:

– Не плачь, хлопчик. Не нарушай закон и тогда против тебя его никто не будет нарушать. Суд вам, малолеткам, за это первое преступление в жизни, наверное, даст условный срок. Сто сороковая не тяжкая статья. Правда, до суда всё-таки придётся посидеть в тюрьме. Были бы вы местными, то следователь отпустил бы вас до суда домой к родителям, а так вряд ли… Помни, что тюрьма опасна не тем, что там нет свободы и трудно жить. Человек побывавший в тюрьме перестаёт её бояться – вот в чем её опасность… – После этих наставлений Колю отвели в полуподвальное помещение, где располагались камеры предварительного заключения.

Таким же образом «разговорили» и Пашу Редькина, после чего посадили в другую камеру. Как позже выяснилось, хозяева обворованных квартир пришли домой на обед и обнаружили, что квартиры открыты, кругом беспорядок, и что пропали золотые украшения. Тотчас об этом было заявлено по телефону в поселковый отдел милиции, после чего немедленно на место преступления выехали оперативники, которые и задержали молодых людей с длинными рыжими волосами. Хозяйка последней обворованной квартиры была особенно удивлена. Она вернулась в квартиру с пустым эмалированным тазиком после развешивания мокрого белья на чердаке дома и обнаружила, что украдены её золотое кольцо и перстень с камнем, а так же в мебельной стенке вынуты все ящики, а содержимое их рассыпано по полу. В небольшом посёлке квартирных краж не было до этого с послевоенных годов, поэтому милиция срочно выехала на место преступления.

До препровождения в камеру Колю обыскали, забрали ремень из брюк и шнурки из полуботинок. Николай боялся заходить в камеру, но не показывал вида. Громкие засовы металлических дверей ещё больше нагоняли страха и ужаса на молодого человека. Дверь отворилась и в полутемной комнате размером четыре на четыре метра зашевелились люди, которые до этого спали на деревянном полу, что располагался чуть выше небольшой площадки при входе в камеру. Арестантов было четверо. При входе из коридора в камеру Коля почувствовал запах, который он запомнил навсегда. Запах неудавшейся жизни всех прошедших через эту камеру людей, казалось, вобрали в себя даже стены, покрытые цементной «шубой». В этом запахе остро ощущались: вонь нестираных носков, пропитанная потом одежда, протухшая моча из неплотно закрытой в углу «параши», особенно резко пахнущий табак потрошёных окурков, что докуривали в газетных самокрутках арестанты, немытые тела и даже отчаяние, которое тоже имеет свой запах, когда оказавшийся в КПЗ человек вдруг начинает понимать, что неизбежно из его жизни будет вычеркнуто несколько лет.

– Курить есть? – первое, что услышал Коля, как только за ним закрылась тяжёлая и шумно лязгнувшая дверь.

– Я не курю… – тихо ответил он.

– Ну что ты будешь делать! – с огорчением выговорил лысый пожилой мужик. – Уже второй некурящий. Что за зэки нынче пошли, – добавил он тихо и опять лёг на спину. Коля робко стоял при входе, не решаясь присесть, или пройти на настил и лечь со всеми.

– За что тебя, паренёк, забрали? – спросил из правого угла черноволосый с помятым небритым лицом молодой заключенный.

– По сто сороковой, – назвал Коля номер своей статьи в украинском уголовном кодексе, словно давая понять, что ему известны составы преступлений по номерам, хотя знал он только номер своей статьи.

– Откуда ты? – вновь подал голос пожилой и лысый мужик. На вид ему было под пятьдесят.

– Из Москвы…

– Из Москвы?! – переспросил удивлённо тот.

– Да… – вновь еле слышно подтвердил Коля.

– То я и вижу, что у нас, вроде, таких рыжих в посёлке нет. – Немного помолчав, он как бы начал размышлять вслух. – Москвичи в основном народ грамотный и ушлый. Они никогда не пропадут. – Тут Коля почувствовал, что первый страх начал оставлять его, и мужик продолжил: – За это их на зонах не очень уважают. Не успеют с этапа подняться, как уже спрашивают, где секция внутреннего порядка, чтобы поскорее записаться в сучью свору и не работать. С повязкой легче устроиться в хозобслугу или на кухню, или на склад спецодежды, или учётчиком, а то и нарядчиком. Короче, москвичи всегда на хлебных местах работают и живут отдельно в сучьем отряде.

– Как будто у нас таких мало, – подал голос третий арестант, который лежал в левом углу на правом боку с головой втянутой в пиджак. Коля почему-то сразу понял, что это место в левом углу камеры лучше всех остальных, так как на этом месте нет надобности лежать лицом к лицу с кем-либо, располагаясь на правом боку, более удобном для сна. Почти в каждой камере встречается такой человек, который говорит немного, а если что-то и скажет, то все воспринимают его суждение разумным и бесспорным.

– Согласен: у нас тоже хватает «москвичей» украинских, но среди москвичей все равно порядочных меньше, чем среди зэков из остального Союза, к примеру, из Сибири или из Питера – продолжил лысый. – Большинство москвичей склонны к сучьей жизни. У нас на зоне мужики иногда «козлов» москвичами называли, чтобы к оперу или ДПНК (дежурный помощник начальника колонии – прим. автора) не потянули за оскорбление какого-нибудь ярого повязочника. Иной старательный повязочник (не обязательно из Москвы) не даёт ни чаю заварить своим кипятильником из моек (безопасные лезвия для бритья – прим. автора), ни в тапочках пройтись по жилзоне летом, так как сразу бежит жаловаться цветным ментам (работники администрации – прим. автора). Обозлишься бывало и скажешь такому со злостью: земляк, ну ты «москвич» конченный, как я погляжу! А тому и невдомёк, что его козлом обозвали. Он может Москвы и в глаза не видел.

– Ладно, не пугайте парня. Его видно, что он первый раз в КПЗ, не говоря уже о тюрьме или зоне. Как тебя зовут? – спросил разумный и спокойный мужик из левого угла.

– Николай.

– Коля, если к следователю или к адвокату потянут, то постарайся, хотя бы закурить у них. Принесёшь нам, если сам не куришь, а то у нас уже уши опухли без курева… Как ты здесь у нас оказался? – Коля рассказал как было дело, и соседи по камере немного посмеялись. Уже к вечеру Коля освоился и чувство страха у него исчезло окончательно. В КПЗ арестантов не делят на взрослых и малолетних и находиться с опытными заключёнными молодым всегда безопаснее, потому что люди в возрасте редко позволяют себе неподобающее отношение к юным сидельцам. Николай внимательно слушал разговоры и вникал в житейские перипетии сокамерников. Парень впитывал любые подробности из прошлой тюремной жизни новых знакомых, чтобы самому быть готовым к неизбежной встрече с малолетними обитателями тюрьмы – самой безрассудной и потому очень опасной публикой в заключении.