Читать книгу Сборник рассказов. Том 2 - Олег Аркадьевич Белоусов - Страница 6

На второй день после ареста Коли Могилевского и Паши Редькина в районную милицию пришли тётушка с племянницами, к которым приезжали московские ребята отдохнуть, а оказались по воле обстоятельств в заключении. Накануне сестры и их тётушка были потрясены и не хотели верить пришедшему к ним в дом участковому милиционеру, чтобы поставить в известность об аресте друзей, что гостили у них. Девочки чувствовали вину на себе за то, что пригласили молодых людей поехать за ними из Москвы и что тем самым невольно подтолкнули их вдали от дома и родителей совершить вынужденные кражи. Тётушка девочек и вовсе не находила себе места от того, что «такие хорошие хлопчики» попали в беду у неё на отдыхе. Пожилая женщина по своей доброте даже не брала во внимание то, что гостившие у неё с племянницами весёлые и рыжеволосые мальчики совершили серьёзные преступления, которые нельзя было отнести по уголовному закону к категории лёгких. Как старый набожный человек, тётушка за трудно прожитую жизнь привыкла во всех людских несчастьях винить безбожную советскую власть. Родственницы проплакали всю ночь, а утром пришли в милицию, чтобы просить свидание с Колей и Пашей и передать для них продукты. Продукты у них приняли, а свидание не дали, так как следователя не оказалось на месте. Спустя день, сестры уехали от тётушки в Москву, потому что до начала десятого и последнего учебного года оставалось три дня. В Москве сестры сходили к родителям Коли Могилевского и Паши Редькина и рассказали все, что случилось в Крыму с их сыновьями. Миссия эта для девочек оказалась не простой, но они её выполнили. Родители мальчиков очень расстроились и были растеряны от известия, но тотчас не бросились в дорогу к беспутным детям, чтобы вызволить их из заключения. Во-первых, это требовало не только значительных денег, которых, как всегда, не хватало от зарплаты до зарплаты. Во-вторых, стыдно на работе просить отпуск без содержания с открытием истинных причин ухода в отпуск. В-третьих, родители понимали, что до суда сыновей вряд ли отпустят. Отец Коли Могилевского и мать Паши Редькина договорились о совместной поездке на суд. Сообщение о дне судебного заседания родители надеялись получить загодя, дабы вовремя приехать в Крым.

Потянулись медленно дни в КПЗ районного отдела милиции. Через месяц Колю и Пашу поздно вечером вызвали на этап в тюрьму. Сидеть в КПЗ без бани и кроватей было тяжело, но тюрьма пугала больше любых неудобств, и Коля Могилевский в душе согласен был до суда находиться в КПЗ, лишь бы не знать вызывающей трепет и страх тюрьмы. Примерно, семьдесят километров до симферопольского следственного изолятора ребята с десятком других взрослых арестантов добирались на автозаке. Два часа езды в медленном и душном автомобиле без окон утомили всех. Коля и Паша ехали в двух тесных, так называемых «стаканах», в которые помещали по одному человеку сидя. Так при перевозке изолируют подследственных по одному делу, но Коля и Паша соскучились друг по другу после месячной разлуки в КПЗ, поэтому с радостью громко переговаривались всю дорогу, а сопровождающие два милиционера не очень мешали им в этом.

В тюрьме новых заключённых временно посадили в специальный отстойник до утра. Коля и Паша, как подельники, оказались опять в разных местах. Наконец, к середине следующего дня Колю Могилевского вызвали на обыск. Потом у Коли взяли отпечатки пальцев, проверили тело на наличие шрамов и татуировок, и постригли наголо. Во время стрижки Коля с тоской смотрел на падающие вокруг него рыжие длинные волосы и чувствовал, что прощается с беззаботным и весёлым юношеством и больше не сможет какой-то период распоряжаться собой и своим временем. Коля вдруг вспомнил школу и с горечью осознал, что уже никогда в неё не вернётся, и не закончит десятый класс. Все школьные товарищи и учителя теперь навсегда для него потеряны, они будут при встрече сторониться его, как человека с испорченной биографией, и познавшего тюрьму. Единственное утешение от насильственной потери длинных и рыжих волос в ту минуту было в том, что эти волосы, как он считал, принесли ему несчастье, и обитатели тюрьмы, к его удовлетворению, не смогут увидеть их. Что-то было женское в ярко-рыжем цвете длинных волос и потому неприемлемым для нормального заключённого, что после КПЗ хорошо начал понимать Коля Могилевский. Затем Николая сфотографировали на тюремное дело, а после прожарки и сдачи на склад одежды, в которой он был арестован, – помыли в бане. В бане Коля мылся один, потому что малолетними заключёнными в этом этапе оказались только он и Паша Редькин. Баня эта была обыкновенной огромной душевой, которая облицована пожелтевшей от времени белой плиткой. Всюду у душевых леек, на выступах в стене, лежало нарезанное маленькими кусочками хозяйственное мыло чёрного цвета, дающее скупую пену. Из уродливых ржавых леек под потолком лилась едва тёплая вода. После бани Коле выдали застиранную тюремную одежду, которая имела единственную пуговицу на пиджаке, а у кирзовых ботинок со стоптанными задниками отсутствовали шнурки, и идти в них можно было только вперёд. Такую затрапезную одежду и обувь выдавали с двумя целями. Во-первых, у прибывшего в тюрьму малолетнего арестанта никто в камере не станет отбирать казённую одежду или обменивать её на худшую, так как это не имело смысла. Все малолетние узники были одеты одинаково – плохо и неприглядно. Во-вторых, в случае побега несовершеннолетнего заключённого, его можно будет узнать на расстоянии по тюремной одежде и не применять для его задержания огнестрельное оружие в запретной зоне у тюремных стен. Иногда случалось, что наивные и несмышлёные малолетние осуждённые ребята, работавшие до отправления в колонию в тюремном цехе по производству бутылочной тары, прятались где-нибудь на складе ящиков с надеждой ночью вылезти и перемахнуть через неимоверно высокую стену по периметру тюрьмы.

Огромный спальный матрас со сбившейся в один угол ватой, одеяло, подушку, серые от времени две простыни с наволочкой, полотенце, а также алюминиевые кружку с ложкой Коля с трудом нёс по тюремному коридору, не видя перед собой дороги. Колю не покидало ощущение, что вся процедура приёма заключённых в симферопольской тюрьме напоминала ему кадры фильма, где немцы во время второй мировой войны принимали в концентрационных лагерях узников. Такие же непроницаемые лица у симферопольских охранников во время приёма вновь прибывших заключённых при обыске, стрижке, осмотре тел, фотографировании, что и у немцев по фильмам. Коле казалось, что разница была только в том, что немцы принимали и осматривали узников в белых халатах, а в симферопольском следственном изоляторе охранники были одеты в синие сатиновые халаты поверх формы. И те и другие презрительно покрикивали на арестантов, чтобы те поторапливались и все делали быстро. Но что особенно поразило Колю, так это резкая перемена в лицах работников тюрьмы. Стоило обыскивающему тебя охраннику отвлечься на разговор с таким же работником, с коллегой, и тут же возникала дружеская улыбка на его лице. Или наоборот: стоило охраннику переключиться с радушного разговора с коллегой опять на заключённого, и лицо его тотчас зверело. Теперь Коля понял, что заключенный перестаёт признаваться человеком немедленно после попадания в тюрьму. Уже в КПЗ начали появляться первые признаки недоброжелательности и подозрительности к нему со стороны милицейских охранников. «Что это и почему так?» – думал со слезами в глазах и комом в горле несовершеннолетний Коля Могилевский и не находил объяснения перемене в людях. Николай привык, что в жизни все взрослые тёти и дяди любили его и обращались с ним ласково. Значительно позже Коля понял, что охранники, несмотря на то, кто они по убеждениям – будь то нацисты, коммунисты или либералы, не могут не презирать бесправных и беззащитных заключённых. Охранники – это люди, которые по роду сволочной работы неминуемо сами превращаются в сволочных людей, несмотря на национальность, на цвет кожи, на политические взгляды, на образование или на воспитание. Охранники объясняют бесчеловечное отношение к заключённым тем, что они имеют дело с преступниками, а потому заключённые иного отношения не могут заслуживать. В действительности это в большей мере так потому, что человек, если он не Иисус Христос, не может устоять перед искушением дьявола и не получить удовольствие от издевательских унижений над бесправным человеком, который не может за себя постоять без риска подвергнуться побоям. Желание почувствовать наслаждение от ущемления человеческого достоинства заключённого, даже если это выражается только в обращении к нему на «ты», – независимо от того убийца заключенный, начинающий мелкий воришка или вовсе невинный человек, – не может подавить в себе ни один охранник. Надзиратель, если он добрый человек по характеру, охотнее сострадает и ласково улыбается бездомной тюремной кошке, нежели заключённому человеку в этой же самой тюрьме.

Коля Могилевский шёл за пожилым тюремным охранником, у которого на худых ягодицах поблескивала тёмно-синяя ткань брюк галифе, что сохранились у него, видимо, от старой формы работника НКВД. Колю внутренне трясло от страха перед встречей с неизвестными сокамерниками. В КПЗ ему много рассказывали о чудачествах малолетних преступников по отношению к новым узникам. На Колю угнетающе действовала и огромная толщина старой кладки стен, которую он определил по большой глубине проёмов для дверей в камеры. Вот наконец коридорный охранник остановился напротив одной двери, глянул на пластиковую табличку в руке, стёр на ней что-то ластиком и написал карандашом вновь. Потом коридорный сдвинул форменную фуражку с красным околышем на затылок, посмотрел в глазок и крикнул кому-то громко в камеру:

– Ну-ка отойди от двери! Кому я сказал?! – Охранник начал открывать дверь. Засовы шумно звякнули, и после двух оборотов большого ключа в замке, дверь с трудом распахнулась. – Заходи! – опять громко рявкнул рябой худощавый охранник, обильно политый утром после бритья тройным одеколоном, и Коля с тяжёлым тюком матраса едва протиснулся внутрь камеры, больно задев при этом спину о косяк двери. Манера громко выкрикивать команды больше говорила о скрытом страхе охранника, чем о его смелости перед открытой камерой с арестантами. Узники порой нападали на работников тюрьмы и захватывали их в заложники. Это подтвердилось в том, что закрыв дверь за Колей, пожилой служитель тюрьмы тут же открыл кормушку и сказал в камеру:

– Если ещё раз увижу, что загораживаете глазок – в карцер посажу! – Как только кормушка закрылась, кто-то сказал Коле, кого он не видел из-за матраса в руках:

– Бросай сюда. – Коля повернулся чуть боком, чтобы увидеть, куда именно ему предлагают положить вещи. В узкой камере с цементным полом стояло четыре двухъярусные металлические кровати, по две у противоположных стен. Слева у ближайшей к двери шконки на втором ярусе было не занято. Коля закинул матрас с вещами и огляделся. В тюремной камере из-за большого окна с выгнутыми жалюзи было светлее, чем в полуподвальной КПЗ без окна и с тусклой маленькой лампочкой за плотной сеткой, но табачного дыма в тюремной камере оказалось намного больше. Взрослого арестанта среди малолетних узников, как предсказывали в КПЗ, Коля не обнаружил, и это ещё больше расстроило его.

– С какой стороны этап? Со стороны Ялты или со стороны Джанкоя? – спросил парень с выпученными глазами, белыми коротко стрижеными волосами, толстыми красными губами и щербинкой в передних верхних зубах. На его бледном нагловатом лице красовались две крупные коричневые родинки – на правой щеке и на подбородке. Рядом с блондином внизу с торца кровати сидел тоже коротко остриженный, но с чёрными волосами и прыщавыми пухлыми щеками молчаливый парень с каким-то потухшим и неуверенным взглядом. Несмотря на то, что оба арестанта сидели, Коле стало понятно, что они крупнее и выше его.

– Со стороны Джанкоя, – ответил Коля.

– Как тебя зовут? – опять спросил губастый альбинос.

– Николай.

– Коля, встань ненадолго на «волчок». Если «пупкарь» будет смотреть и кричать, то сразу не отходи. Пока я тебе не скажу – не отходи, понял? – Коля чуть подумал и молча встал спиной к двери, затылком закрывая глазок, разумно не желая тотчас ссориться в камере. В КПЗ районного отдела милиции Коля узнал, что охранники всегда очень сильно ругаются, если кто-то из заключённых случайно или намеренно закрывал видимость через глазок. Это могло кончиться вызовом в коридор и побоями, что только что подтвердил тюремный охранник, который привёл его в камеру. Коля предположил, что раз губастый и пучеглазый парень просит его сделать то, за что могут побить охранники, то, значит, пока его определи, как не очень уважаемого новичка. Коля стоял и гадал со скрытым страхом, что же сейчас такое намерен сделать в камере блондин, ради чего он его попросил закрыть глазок. Сколько в тревоге Коля не перебирал возможные варианты предстоящих событий, он никак не ожидал следующего действия. Губастый блондин повернулся к сидящему с ним рядом соседу и негромко потребовал:

– Давай быстро закончим. – Коле стало понятно, что его приход в камеру прервал какое-то запрещённое занятие. Оба высоких парня поднялись с кровати и крупный черноволосый мальчик, расстегнув пуговицу на поясе брюк, спустил с себя штаны вместе с большими серыми тюремными трусами. Затем черноволосый встал коленями на цементный пол, а телом лёг с торца кровати на матрас, предоставив свой оголённый белый зад стоящему позади губастому блондину. Блондин в течение нескольких минут насиловал черноволосого парня. Через пять минут все закончилось. Коля стоял, как поражённый чудом. Никогда прежде ему не приходилось видеть сексуальную близость между мужчинами. Несмотря на то, что Коля доучился до десятого класса общеобразовательной школы, до попадания в КПЗ он даже не догадывался, что между мужчинами возможен половой акт, подобно тому как это происходит между женщиной и мужчиной. За все время соития пассивный участник не издал ни единого звука, будто это было привычное для него дело. Губастый, надевая штаны, повернулся к Коле и спросил, указывая на голый зад:

– Будешь?

– Нет… – оторопев и замотав испуганно головой, ответил Коля, больше всего желая, чтобы и другой соучастник поскорее надел штаны и тем самым позволил ему отойти от опасного глазка. Все это время остальные пять сокамерников, которые своей скромной комплекцией походили на обычных детей пионерского лагеря, сидели на своих кроватях и о чем-то говорили между собой, дымя махоркой завёрнутой в газету, не удивляясь нисколько тому, что только что сотворил губастый парень. Коля отошёл от двери и, скрывая тщательно волнение от увиденного, произнёс, глядя на толщину стены в дверном проёме:

– Удивительно, какие толстые стены в тюрьме. – Губастый, как главный в камере среди арестантов, заметил со знанием дела:

– Эта тюрьма ещё при Екатерине построена. Своими очертаниями сверху тюрьма напоминает букву «Е». Вернее, первый этаж был построен при Екатерине, а все что выше – при советской власти достроено. Эта тюрьма знаменитая. В этом году здесь снимали художественный фильм «Девушка из камеры №25». Пацаны на этапе рассказывали, что именно в этом корпусе снимался фильм, – сказал губастый сокамерник. Коля постарался вспомнить фильм, потому что где-то встречал это название. Но только ночью после отбоя, когда Николай долго не мог заснуть от шокирующего впечатления, произведённого на него половым актом между губастым блондином и чернявым молчуном, ему вдруг вспомнилось, что в Москве он видел афиши с анонсом фильма «Девушка из камеры №25». На рекламных плакатах была нарисована девушка на фоне тюремной решётки с маленькими фигурками немецких офицеров, а внизу было написано, что скоро в прокат выходит фильм грузинской киностудии.

Коля разговаривал с губастым блондином, стараясь вести себя неподобострастно и не очень вызывающе. Могилевский Коля рассказал, как оказался с другом в Крыму, и за что они угодили в тюрьму. Коля вёл себя уравновешено, помня наставления взрослых арестантов в КПЗ. Губастый блондин старался мысленно определить, кого собой представляет новичок и не последует ли от него угроза его авторитету в камере из-за невыполнения его распоряжений. Губастый парень почувствовал это по тому, как Коля после непродолжительного раздумья встал на глазок по его просьбе. Губастый поэтому не решился устроить Коле «прописку», которая состояла из немыслимых вопросов загадок. Ответить разумному человеку правильно на все вопросы «прописки» было невозможно, а значит, за неверные ответы могли последовать унизительные штрафные санкции. Что-то в облике Коли давало губастому повод подумать о нем, как о способном противиться и не подчиняться. Все остальные ребята в камере были тщедушными и поэтому беспрекословно признавали авторитет губастого и слушались его. Колю мучил вопрос, почему чернявый парень, который был единственным по росту под стать губастому блондину, позволил проделывать с собой унизительную для арестанта экзекуцию. Из рассказов взрослых в КПЗ Коля усвоил, что пассивные педерасты являются самыми унижаемыми и бесправными людьми в тюрьме. Это намного позорнее, чем сотрудничать с администрацией тюрьмы или лагеря, и называли почему-то таких – «петухами». Из разговоров в КПЗ, Коля знал, что мужеложство уголовно наказуемое деяние для обоих участников полового акта, даже если «любовники» действуют по обоюдному согласию, за исключением случаев насилия. Для Коли Могилевского не было очевидным, что губастый принуждал чернявого парня к сношению. Блондин совершал ещё одно преступление, находясь в тюрьме под следствием уже по одному делу. Эта безрассудность блондина поражала Колю, и он старался найти этому объяснение. Стоило охраннику что-то заметить в глазок и вызвать воспитателя, как тот в кабинете заставил бы обоих участников «любви» снять штаны и показать задницы, после чего станет очевидно по красному анусу у одного, что было совершено преступление, и кто какую роль сыграл в сексуальном контакте. Без сомнений чернявый парень признался бы, что его угрозами принудили к половому акту, если не захочет добавления тюремного срока за мужеложство. Но Коля знал из рассказов в КПЗ и другое. Работники администрации тюрьмы или колонии никогда не спешат возбуждать уголовные дела за мужеложство. Это всегда портит отчётность по показателям работы администрации в местах заключения. Руководители тюрем и лагерей такие дела доводят до суда редко, и только в тех случаях, когда хотят избавиться от неуправляемых или не идущих на сотрудничество заключённых, чтобы отправить последних после суда на более строгий режим содержания.

Коля по бегающим глазам губастого парня интуитивно почувствовал, что тот труслив и не стал бы без уверенности в безнаказанности рисковать. Коля предположил: или губастый имеет знакомых в администрации тюрьмы, или сотрудничает с воспитателем. Это косвенно подтверждалось и отсутствием взрослого арестанта в камере несовершеннолетних заключённых, куда попал Коля. Коля начал вспоминать рассказы молодого арестанта в КПЗ, который когда-то впервые попал в тюрьму несовершеннолетним. По его словам в тюрьме никогда и ничего нельзя скрыть от администрации. «Но если губастый блондин не боится тюремного начальства, то почему чернявый великан позволил глумиться над собой?.. Пусть меня убивают, но я под страхом смерти никому не позволю использовать себя, как женщину, чтобы потом быть опозоренным на всю жизнь… В крайнем случае, можно стучать в дверь и просить охранников о переводе в другую камеру… Это тоже позорно и унизительно и в другой камере об этом неминуемо узнают, но лучше обратиться за помощью к администрации, чем жить потом в лагере с дырявой задницей, как прокажённому… А может быть, чернявому великану нравится быть женщиной?.. – вдруг неожиданно мысленно предположил Коля и почувствовал, что будто сделал открытие. – Может быть, поэтому большой молчун не обратился к охранникам тюрьмы, когда губастый парень впервые стал домогаться его?»

Коля вдруг вновь вспомнил, как молчун спокойно перенёс изнасилование и потом спокойно ковырял пальцем в носу, как будто он вовсе не жертва, а только играл роль жертвы.

Сокамерники обращались к блондину то за спичками, то за махоркой, которыми тот единолично распоряжался, и Коле стало известно, что зовут его Виктором. Чернявого молчуна все называли только по фамилии – Троекур. Чувствовалось, что к нему так обращаются из-за показного презрения, потому что называть его по имени было равно тому, что признавать в нем достойного арестанта, а это опасно и все этого боялись. Троекур всегда в камере оставался одиноким и сидел на краю кровати с торца рядом с туалетом, где блондин Виктор несколько минут назад его изнасиловал. Подойти к столу или к окну Троекуру не позволялось. Три четверти камерного пространства для него были запретной территорией.

Виктор подозвал Колю к окну и указал рукой на видимый через жалюзи шпиль какой-то башни.

– Это Симферопольский вокзал. Его пленные немцы построили. Красивое здание и очень хорошо построено. – Коля с ложным восхищением смотрел на шпиль вдалеке, а сам с удовлетворением думал, что губастый Виктор всё-таки неплохо пока к нему относится. «Видимо, так потому, – думал Коля, – что блондин не может для себя решить, что от меня можно ожидать… Скорее бы ночь – и день долой».

Начался ужин. Принесли в почерневших от времени алюминиевых мисках пшённую кашу с подсолнечным маслом. Все ели за общим столом и только Троекур сидел на прежнем месте, у туалета при входе в камеру, и ел принесённую кашу. После ужина все дружно вновь закурили самокрутки с махоркой, и только блондин Виктор курил сигареты с фильтром, у которого наперебой все просили оставить покурить хотя бы «пяточку от цивильной». Через пять минут некурящему Коле стало тяжело дышать и у него заболела голова от дыма. В КПЗ табака было мало и потому там Николай не испытывал удушья, что испытал сейчас в тюрьме. Коля постарался прилечь на чьей-то кровати на нижнем ярусе, но дым присутствовал всюду – и внизу, и под потолком камеры. У Коли кружилась голова. Перед отбоем на сон табачного дыма стало ещё больше. Процесс курения не прекращался ни на минуту. Если один худенький паренёк заканчивал курить, то другой обязательно начинал делать самокрутку из газеты и закуривал удушающую махорку. Коля почувствовал слабость во всем теле, в глазах у него поплыли круги, он встал с торца стола и, нависая над ним, опёрся руками о края столешницы, наблюдая, как четверо ребят играют в домино. Что-то начало раскручиваться в голове у него с ускорением и Николай запомнил последнее движение своих рук – они вдруг против его воли разъехались в стороны. Коля потерял сознание и рухнул сначала на стол грудью, а затем соскользнул на пол.