Читать книгу Карим Хакимов: летопись жизни - Олег Борисович Озеров - Страница 3

Родился наш герой и сын башкирской земли Карим Хакимов на берегах воспетой Мусой Джалилем реки Дёмы в селе Дюсян (Дюсяново) Белебеевского уезда (ныне Бежбулякский район Башкортостана) Уфимской губернии, по одним данным, 15 ноября (28 ноября по новому стилю) 1890 года[2], а по другим, указанным им самим в автобиографии, 28 ноября 1892 года, когда в стране шли масштабные капиталистические преобразования, шатались прежние феодальные устои, бурно развивалась промышленность, быстро росли старые и появлялись новые города. Однако эти события на тот период мало затрагивали далекую деревеньку на юго-западе Уфимской губернии, где она соседствовала с Оренбургской.

Жизнь там, на живописных берегах реки Дёмы, шла своим чередом, далеким от мчавшегося вперед поезда радикальных перемен в жизни России благодаря трудам великого и недооцененного реформатора Александра III. Люди были заняты тяжелым крестьянским трудом. Как писала в своих воспоминаниях сестра Карима[3], Магния, в крестьянской семье Абдрауфа (или Габдрауфа, как тогда писали), их отца, было четыре мальчика и одна девочка. Сам Карим, который был третьим, говорил о семье из восьми душ, но тогда в многодетных семьях многие дети умирали, и о них потом не всегда вспоминали даже ближайшие родственники.

Есть такое поверье: человек либо оправдывает свое имя, либо опровергает. Карим по-арабски (а имена в те времена брались из Корана) – достойный. А Хаким – мудрый. Иными словами – Карим Хакимов – достойный[4] из мудрых. И он оправдал свое имя. Наверное, и даже наверняка, во многом его жизнь и дорога были предопределены тем, что он родился у бедных, но достойных родителей. Не зря же говорят, что за каждым великим человеком стоит великая мать. Матерью Карима была Хамида Мухаетгали Зейнибаширова. К сожалению, мы о ней мало знаем, но ведь яблоко от яблони недалеко падает, как говорит русская пословица, и понятно, что с молоком матери ее сын, как и другие дети, впитал много доброго и нужного для жизни. Родственники, в том числе племянница Карима Хакимова, Ольга Халиковна Хакимова, в беседе с автором отметила, что это была властная женщина с сильным характером, к тому же обладавшая даром знахарки. К ней приходили заговаривать болезни, лечить ячмень и прочие не очень серьезные недуги. О ее характере говорит хотя бы то, что она жестко пресекла попытку мужа привести вторую жену, что он имел право делать по исламским законам. Однако «вторая жена» была с позором изгнана из дома, и больше Абдрауф таких попыток не предпринимал.

Интересную и тоже достойную, насыщенную трудами и подвигами жизнь прожил и младший брат Карима – Халик (1895–1977): вдохновленный примером брата, он пошел в революцию, вступил в РКП(б) официально даже раньше брата на несколько месяцев, в январе 1918 года, работал вместе с Каримом в Оренбурге, вначале в комсомольской среде, затем в губкоме. Окончил Тимирязевскую сельхозакадемию по специальности «гидросиловик»[5], прошел Великую Отечественную войну, стал известным ученым, доктором наук, профессором и автором 30 научных трудов и многих изобретений. Уже это само по себе говорит о незаурядности семьи. Своего брата – участника революционных преобразований Карим очень любил, переписывался с ним всю жизнь, а во время Гражданской войны, получив, к счастью, не оправдавшуюся весть о его гибели, поклялся за него отомстить.

Не менее интересную жизнь прожила сестра Карима Магния. Она окончила Башкирский сельскохозяйственный институт, долгие годы преподавала в нем, а в период Великой Отечественной войны была инструктором Уфимского райкома ВКП(б). Ее супруг, Лутфи Гадилов, который со времен учебы в медресе «Галия» знал Карима, как я уже упоминал выше, стал первым биографом своего деверя и собрал в архивах еще в советское время бесценный материал о жизни своего выдающегося родственника. На него я во многом опирался при написании этой книги.

О старшем брате, Абдулле, известно мало. Сам Карим о нем почти не упоминал. Известно лишь, что Абдулла на ранних этапах жизненного пути своего младшего брата не раз помогал ему и выручал в тяжелых ситуациях.

Возвращаясь в далекое время детства Карима, заметим, что земли у этой многочисленной семьи было немного (сам К.А. Хакимов говорит в автобиографии о 3,5 десятинах), в хозяйстве всего одна лошадь, да одна корова – негусто для семьи из семи-восьми человек. Но так жили многие в Дюсяново, где семья была как бы в «середняках». Хлеба, как и во многих местах средней полосы России с ее суглинками, хватало лишь до января-февраля. После этого ели ржаную «затируху», зачастую сваренную даже без картошки. Хлеб весной приходилось занимать у более богатых хозяев и отдавать им потом с большими процентами. Туго было и с налогами. Бывало, староста и урядник, которых по понятным причинам в селе ненавидели, забирали у должников последнее, вплоть до домашней утвари. Приходилось изворачиваться, быстро и по дешевке продавать только что собранный урожай на станции Абдуллино, а затем у богатеев покупать тот же хлеб, но на треть, а то и в два с половиной раза дороже.

Недоедавший, как и вся его родня, Карим сызмальства уходил батрачить в соседнюю деревню Биккулово, где работал на местного бая Карима Мухаметшина. Приходилось ему там несладко, раз мать каждый раз провожала его туда со слезами.

Чтение воспоминаний его родственников убеждает именно в такой картине детства Хакима. Другая версия, предложенная российским исследователем Р.Ф. Хайретдиновым, утверждавшим, что Карим был из состоятельной семьи, подтверждена гораздо более поздними сведениями, когда Карима в селе уже не было. Да и странно, что этот опытный исследователь полностью проигнорировал воспоминания родственников и друзей нашего героя…

Приводимые данные Всероссийской сельскохозяйственной и поземельной переписи говорят о том, что в 1917 году у Габдрауфа Габдельхакимова, отца Хакима, в собственности было 5,87 десятины земли, 8 десятин он брал в аренду, был пайщиком 15 десятин пашни и 5 десятин луговых угодий. К тому времени у хозяина было две лошади, четыре коровы и несколько голов мелкого рогатого скота[6]. Это, хотя и говорит о более сытой жизни семьи, но для тех, кто знаком с крестьянским трудом, отнюдь не выглядит как большое богатство. По тем понятиям это был достаток ниже среднего. Скотину надо было кормить и поить, запасать корма, за ней убирать – а это тяжелый крестьянский труд. Даже, если верить переписи, такая семья в 1917 году могла нанять одного работника.

Важно учитывать, что после Февральской революции крестьяне начали по своей инициативе жечь усадьбы помещиков и захватывать землю, что и вызвало потребность в поземельной переписи… Нельзя исключать, что семья Хакимовых, с традиционными для нее бунтарскими обычаями (об этом чуть ниже), тоже взяла себе часть земель помещиков, на которых раньше батрачила.

Возможно, эти данные (о более значительных, чем указывал сам Карим, земельных угодьях семьи) стали позднее известны НКВД, который мог использовать их как свидетельство неискренности большевика Хакимова и повод подозревать его в более крупной лжи. Тем не менее вряд ли Карим сильно кривил душой. Слишком много свидетельств его родственников о том, что род был небогатым. Даже приводимый аргумент, что о богатстве семьи К. Хакимова говорит то, что мальчик учился в деревенской школе, ничего не доказывает. К началу XX века многие, даже очень бедные люди имели возможность получить начальное образование…

Да и, согласно родословной его семьи, она не была знатной, иначе это было бы известно в небольшой, по меркам России, Башкирии. Как пишет его внучатая племянница З.Х. Гиндулина, ссылаясь на видного историка башкирской земли А.З. Асфандиярова, по состоянию на 1850 год семья отца Хакима выглядела так: Губайдулла Ибрагимов, 66 лет, сыновья – Абдулла (его сын – Самигулла), Зайнулла (его сыновья – Залялятдин, Фахретдин), Халиулла (его сын – Хабибулла), Гайнулла (его сыновья – Аглиулла, Ахмедулла), Валиулла, Набиулла; племянник – Абдулхаким Абдулхафизов, 40 лет, сыновья – Габдулнафик, Габдрахим, Абдрауф Габдулхаким Файзуллин[7]. Последний – и есть отец Хакима, которому (отцу) тогда было всего три года.

Все предки Карима – коренные дюсяновцы. Согласно изысканиям работников Национального архива РБ (а другими данными я не обладаю), его прапрадед Файзулла Суербаев 1764 года рождения, скончался в 1813 году, прадед родился в 1786 году. Напротив его имени есть пометка, что Абдулхафиз Файзуллин с 1813 года служил в армии и не вернулся, что может означать, что он был участником Заграничного похода Русской армии 1813–1815 года и погиб на войне. Дед Карима Абдулхаким Абдулфеизов родился в 1810 году и зафиксирован в ревизских сказках 1816, 1834, 1850 и 1859 годов[8].

Несмотря на житейские невзгоды, мальчишка рос веселым, жизнерадостным, активным и очень впечатлительным. Как вспоминал его однокашник Газиз Галимов, Карим увлекался пением и музыкой, в чем ему помогал природный слух. Он смастерил себе скрипку, сделал смычок из конского волоса. «В дни отдыха он собирал нас где-нибудь на задворках или в отдаленной баньке и начинал играть на скрипке, и сам же подпевал. Голос у него был приятный, мелодичный, пел свободно. Или же играл на кубызе[9], чтобы мы плясали, иногда, не прекращая игру на кубызе, сам пускался в пляс»[10]. Позднее Карим научился играть на всех струнных инструментах, что сильно помогало ему выживать в его странствиях по свету. Наделенный от рождения чувством юмора, он уморительно пародировал местных чудаковатых мужичков, от чего все его сверстники и родня покатывались со смеху.

При этом он рос смекалистым и ловким мальчишкой: уже в десять лет легко вскакивал в седло и лихо гонял на лошади, принимал участие во всех детских играх и, что называется, был заводилой.

Будучи разносторонне талантливым и проницательным от природы, Карим не мог не задумываться над тем, почему жизнь устроена так несправедливо. Почему его гораздо менее одаренные сверстники, но имеющие богатых родителей обладают всеми возможностями для саморазвития, сытно питаются, играют игрушками, которые он не мог себе позволить? Нечаянную рану однажды нанес ему отец, когда Карим по его настоянию продал купленные на сэкономленные деньги коньки сыну мельника за сорок копеек. Пусть это было сделано в назидание за то, что деньги, с точки зрения родителя, были истрачены неправильно. Но такие случаи врезаются в детскую память и иногда остаются на всю жизнь…

Обостренное чувство справедливости было заложено у Карима, как теперь бы сказали, на генетическом уровне. Его прадеда убили считавшиеся богатыми жители соседнего села Борисовка, покусившиеся на земли крестьян Дюсяново. Они видели в нем зачинщика организованного сопротивления незаконному захвату земель и учинили над ним расправу, а труп бросили в реку Садак.

История имела продолжение: дядя Карима (брат матери) из чувства мести сбросил одного из борисовских со скалы. Вражда между селами приобрела затяжной характер. Так что бунтарский дух, традиции борьбы за справедливость, причем, как теперь сказали бы, «вне правового поля», у молодого мальчишки, который, открыв рот, слушал рассказы о своем прадеде, были семейные. Попадись ему тогда книги Вальтера Скотта, баллады о Робин Гуде, он наверняка зачитывался бы ими. А так ему приходилось довольствоваться башкирским фольклорным дастаном-киссой (народной поэмой) Багави «Бузъегет» да эпосом на основе библейских и коранических сюжетов «Юсуф и Зулейха», которые он с чувством читал вслух, иногда заливаясь слезами… Наверное, тогда он представлял себя героем этих произведений, батыром с раскладным алмазным мечом, разящим врагов. Задумывался ли он о том, что так же, как Бузъегет, израненный в неравных схватках с ханским войском, будет казнен? Да вот только его Карасэс не построит над его могилой прекрасный дворец… Да и сама могила на полигоне в Бутове останется безымянной.

Вряд ли тогда он знал (хотя, может быть, и знал) о другом, но реальном герое братского татарам башкирского народа – Салавате Юлаеве, сподвижнике Емельяна Пугачёва, который за свои подвиги заслужил уважение бедняков и ненависть царских властей. Он так же, как и Карим, на себе испытал несправедливость, когда у его отца незаконно была отнята земля. Только было это за 117 лет до рождения нашего героя, в 1773 году… Так же, как впоследствии Карим, Салават Юлаев был, по-современному говоря, интернационалистом и сражался в одном ряду с русскими повстанцами против общего врага…

Карим не был поэтом, как Салават, но вслед за ним он, как человек, склонный к творчеству, мог бы произнести – или спеть – эти строки народного героя-батыра Башкирии:

Наблюдая жизнь вокруг себя, впитывая свои детские впечатления, Карим неумолимо приходил к выводу о неправедности творившегося вокруг, и в нем, как и во многих тогда, росла убежденность в необходимости круто изменить жизнь и своего села, и народа в целом. Он только не знал как… пока. Но уже был убежден, что «добро должно быть с кулаками». Или, как говорит башкирская пословица: где есть народ, там и батыр найдется.

Возможно, он тогда искал, как и Салават, утешения в исламе – религии, в которой много места уделяется принципу справедливости – адаля. В соответствии с исламом, идеалы справедливости провозглашены Аллахом и не являются предметом общественного обсуждения. Ислам запрещает любые проявления несправедливости («зульм»), которая понимается как уклонение от пути, предначертанного Аллахом. Отношения между всеми членами общества должны строиться на справедливости и милосердии. Причем Коран требует от правоверных мусульман соблюдать принципы справедливости даже тогда, когда это противоречит их собственным интересам.

Основы этого учения не могли не нравиться молодому Кариму, жившему в исламской среде. Да и особенного выбора у него не было на первых порах его развития. В селе была всего одна школа – мектебе, в которой Карим учился в 1903–1905 годах. Там он научился читать и писать на тюркском языке, узнал и, благодаря цепкой памяти, выучил наизусть исламские молитвы, знание которых потом пригодилось ему на его высоком дипломатическом посту в Джидде.

В целом основой мировоззрения татар и башкир того периода было, безусловно, религиозное сознание. Российские мусульмане, за исключением ряда народов Кавказа, в своем большинстве исповедовали суннитский ислам ханафитского мазхаба (толка).

В те времена, в конце XIX века, вообще не существовало понятия «национальность». Согласно переписи населения Российской империи от 1897 года, в России проживал 125 640 021 человек, из которых 13 906 972 (то есть 11 %) были «магометанами», то есть мусульманами. В их число включали все исповедующие ислам народы – азербайджанцев, башкир, волжских, крымских и сибирских татар, узбеков и т. п.[11]

Башкирия вошла в состав Российской империи в 1557 году, причем в том числе на условиях сохранения свободы вероисповедания. Еще со времен Екатерины Великой имевшие место до ее властвования попытки прямой христианизации и ассимиляции иноверцев, прежде всего мусульман, были заменены царской властью из-за их полной безуспешности более гибкой политикой, что нашло свое выражение в ее Указе от 1773 года «О терпимости вероисповеданий». А с 1778 года появилась первая разрешенная организация мусульман – Оренбургское магометанское духовное собрание (ОМДС). Изначально оно называлось Духовное собрание магометанского закона. При этом ислам не был государственной религией, как православие, и потому к тем, кто его исповедовал, применялись иные нормы.

ОМДС играло роль шариатского суда, руководило деятельностью мусульманской духовной элиты, проводило экзамены на занятие должностей мусульманских духовных лиц при общинах и выдавало выдержавшим их лицензии[12].

Большую роль в налаживании системы образования для мусульманских народов России сыграл известный русский востоковед-тюрколог Н.И. Ильминский (1822–1892), преподававший в XIX веке в Казанской духовной академии. Нацеленный на распространение православия среди иноверцев (а татарская интеллигенция упрекала его в намерении русификации и ассимиляции татар, что, собственно, ему действительно вменялось в задачу царскими властями), он тем не менее к середине пятидесятых годов позапрошлого века пришел к убеждению, что «лучшим средством для борьбы с иноверческой пропагандой может быть только школьное просвещение инородцев», «которое развило бы в них охоту к самостоятельному, беспристрастному размышлению, обогатило бы их здравыми понятиями о природе и истории и внушило бы им уважение к свидетельствам достоверным»[13]. Его линия была поддержана Святейшим синодом и императором Николаем I, что позволило развить для российских мусульман свою систему религиозного образования, достаточно толерантную, как теперь бы сказали, к светским знаниям.

К моменту рождения Карима Хакимова в ведении ОМДС находилось 4252 прихода, один из которых был в Дюсяново. Школа при нем давала начатки духовных знаний, а в начале XX века повеяли новые ветры, и в ней стали преподавать некоторые светские науки, что чрезвычайно заинтересовало Карима. Это произошло благодаря усилиям реформаторов из числа последователей джадидизма (о них мы еще подробно расскажем), нашедших поддержку у некоторых властных кругов Российской империи. В системе исламского образования стали распространяться так называемые новометодные – усуль аль-джадид, – совмещавшие светские и религиозные дисциплины, школы, коих число позднее, к 1916 году, достигло в России 5 тыс., по свидетельству А.А. Бенингсона[14].

Жажда знаний в пришедшем в школу Кариме Хакимове была так же сильна, как и чувство справедливости. Можно сказать, что они шли рука об руку: в новых познаниях он искал утоление жажды правды, что тогда, похоже, не совсем понимали его сверстники. Другим важным следствием обучения в дюсяновской мектебе было получение схватывавшим все на лету учеником первых начатков понимания арабского языка, что впоследствии также сыграло важную роль в его карьере и работе в Садовской Аравии.

И вот тяжелое и наполненное испытаниями детство и отрочество подошли к концу. К засушливому и неурожайному 1906 году стало ясно, что будущего у быстро повзрослевшего талантливого парня с бьющей через край энергией в Дюсяново не будет. Ветры перемен и модернизации к тому моменту уже добрались до этого далекого села. Два старших брата один за другим уехали строить Оренбургскую железную дорогу (старший брат уехал первым и пропал).

Другим осложняющим жизнь башкир фактором стала земельная столыпинская реформа. После издания в 1906 году известного столыпинского земельного закона в Башкирию хлынули русские переселенцы, которым были созданы большие привилегии. Если до введения в действие этого закона башкиры составляли до двух третей населения и больше, то к 1913 году их было уже около 62 %, а местами – 55–54 %.

Жизнь крестьян становилась все тоскливее, хозяйство хирело, отец все больше работал на местного помещика Тимашева, и Карим принял решение круто изменить свою жизнь и так же, как братья, попытать счастья в Оренбурге. Он был полон сил и желаний, многое для простого крестьянского парня умел, а еще большему хотел научиться. На селе остался его младший, уже упоминавшийся нами брат Халик, внешне похожий на него, близкий ему по духу и тоже весьма неординарный. Так что за родителей он был спокоен. Погоревав, они отпустили его.

Как рассказывал его друг Газиз Галимов, осенью 1906 года Карим поступил учиться в медресе «Садык» хазрета в Каргалинской слободе – пригороде Оренбурга[15]. Там он пробыл до апреля 1907 года. Там же тогда учился и сам Газиз, который, скорее всего, и порекомендовал другу туда записаться. Добыть деньги на пропитание было чрезвычайно сложно. Если Газиз кормился с кухни, на которой готовил для учеников, то Кариму было гораздо труднее. Порой друг выручал и оставлял остатки еды на дне котла, но так не могло продолжаться долго. В конце концов, поработав вначале дворником в лавке мясника, Карим прибился к слепцу, жившему при медресе. Тот был карий (букв. «чтец» по-арабски) – знаток Корана и мусульманских молитв. Зная Священную книгу наизусть, он получал за свои труды подаяние и за сопровождение делился с Каримом хлебом. Но все это выглядело шатко, ненадежно, бесперспективно, хотя и тут молодой парень нашел чему поучиться, запоминая наизусть суры Корана, которые читал слепец…

И в этот момент проявилась еще одна черта Карима – целеустремленность. Он пытливо и старательно изучал в медресе арабский язык, но вскоре осознал, что знаний, которые он там получал, ему явно недостаточно, он хотел знать и понимать больше, намного больше, чем Коран и арабский язык. Он хотел понять, как устроен мир, получить полезные знания для жизни, разобраться в ее противоречиях и, как он тайно размышлял, не делясь даже с близкими, получить ключи к его изменению…

И он снова круто меняет свою жизнь, доказывая себе и другим, что у него есть не только цель, но и воля к ее достижению. Его решимость и понимание того, к чему он стремится, уже тогда поражали всех, с кем он соприкасался.

Но робость у деревенских мальчишек все же еще оставалась в характере. Так, войдя впервые в Оренбург вместе с Газизом – а шли они туда пешком 200 верст, – Карим не хотел демонстрировать свои новенькие лапти и, чтобы не выдать свое простецкое происхождение, предпочел первое время ходить в дырявых кожаных калошах-ката. Чтобы скрыть дыры, их заливали водой, которая, замерзнув, эти дыры скрывала. Но это мало помогало. Оренбург их встретил холодно. В большом по тогдашним меркам и быстро развивавшемся промышленном городе место найти было все равно трудно. Газиз был согласен на все и устроился дворником в харчевню к татарскому хозяину. Карим же искал работы у русских, полагая, что, выучив русский язык, он получит доступ к гораздо большему объему знаний. И тут он опять был прав. Впервые проявилась широта его души и полное отсутствие ксенофобии и национализма. Он готов был учиться у любого народа, который мог ему дать новые знания.

Однако первая попытка оказалась неудачной. Русская купчиха отказала молодому парню в работе, сочтя, что он плохо понимает русский. Увы, тогда она была права. Расстроенный, Карим летом 1907 года вынужден был устроиться половым к татарскому баю на станции Челкар, но затем, не видя никакой перспективы и какого-либо смысла в грязной и неквалифицированной работе, ушел на Ташкентскую железную дорогу ремонтным рабочим[16]. Даже работая половым, он не терял времени и учил с помощью приказчика русский язык. А к тому времени рукастый парень уже многое умел и хорошо разбирался в технике, которой увлекался, так что на железной дороге он пришелся к месту и впервые стал пролетарием, что затем помогло круто изменить его жизнь. В 1907 году он работал на станциях Джела и Кумпулаа.