Читать книгу Духи Тургояка. Сказы Веры. Книга вторая - Олег Борисович Соломатов - Страница 5

День заезда в этот лагерь на очередную вторую смену я снова ждал, как манну небесную. И вот, когда наступил этот благословенный день, всё повторилось как и в прошлый, и в позапрошлый годы. Площадь перед Дворцом автомобилестроителей, знакомые лица, автобусы, загрузка, путь до лагеря, суматоха сдачи путевок, камера хранения для чемоданов, разбивка по отрядам, занятие комнат, коек, тумбочек, получение формы… Эта суматоха так заводила, что усталости совсем не чувствовалось, и cпадала она только тогда, когда ты садился на край кровати перед отбоем. Да, всё повторяется, но уже с высоты прожитого года начинает восприниматься иначе. Детские поступки прошлого лета переосмысливаются, появляются новые идеи, друзья, чувства. Остается неизменным только расписание смены с ее днем Нептуна и прочей чепухой, ну и поход вокруг Тургояка.

Манной небесной для меня был именно этот поход, всё остальное уходило на задний план. Я, конечно, и с родителями мог бы уехать на противоположную сторону озера, чтобы пожить в палатке, но это было совсем не то. Дух отрядного коллективизма, дух свободы, дух единения с природой – вот что было главным, а с родителями и их друзьями чувствуешь себя под неусыпным контролем, защитой, чрезмерной опекой и не получаешь полного раскрепощения.

В жесткой иерархической пирамиде человеческого общения всегда есть место «клубу по интересам», когда большая группа единомышленников, независимо от положения и достатка в обществе, собирается вместе, чтобы весело провести время с пользой, занимаясь совместной однонаправленной деятельностью. Для кого-то это кружок, секция, музыкальная школа, игра в песочнице, рыбалка с мостика, сбор ягод в лесу, просмотр фильма в кинотеатре, поход в библиотеку за очередной интересной книгой, а для меня – поход. Но, кроме всего вышеперечисленного, лично для меня это маленькое путешествие на противоположный берег озера отождествлялось с каким-то непостижимым душевным успокоением. Объяснить это было невозможно. Просто на уровне подсознания я чувствовал, что мне туда надо! Что там открывается какая-то внутренняя связь и что, возвращаясь, я становлюсь отчасти другим.

Жизнь в лагере в этом году немного отличалась тем, что знакомых ребят и девочек было меньше, чем обычно. Объяснялось это просто: я в прошлые годы всегда попадал в отряд, где был по возрасту почти самым мелким. Другие, «умудренные опытом» с высоты своего более «зрелого» возраста, прошлогодние одноотрядники в этом году уже не поехали в лагерь, так как сдали экзамены, получили свидетельства о восьмилетнем образовании и решали вопросы поступления в техникумы, училища или продолжения обучения в школе до десятого класса. Многих в отряде я видел впервые, но это не мешало дружно впрячься в лагерные будни по пожиранию конфет, и плетению длинных цепочек из фантиков, в борьбе за первое место по длине этих цепочек. В соревновательный процесс по разным видам спорта, по намазыванию пастой девчонок из соседней палаты, по поеданию огромного количества ягод на ближайшей к лагерю горке, по дежурству на шлагбауме, по вечерним танцам на импровизированной дискотеке.

Правда, в этом году с дежурством вышло обидное недоразумение. Как-то раз меня на два часа до обеда поставили «на шлагбаум», и пообещали сменить, как только основные дежурные этого поста поедят. Я естественно, согласился, так как день был рабочий, посетителей в виде родителей не предвиделось, и бегать вызывать по отрядам детей было практически не нужно. В момент, когда я остался в гордом одиночестве, по лагерному громкоговорителю объявили о разрешении на купание в озерном лягушатнике у пристани и стали приглашать на берег по очереди каждый отряд. Вот и наш отряд пригласили, а я стою на посту. Вот время обеда наступило, я стою. Обед уже час как закончился, и отряды на «сончас» расползлись по дачам, а я всё стою и стою… Отходить нельзя, совесть говорит: необходимо следить, чтобы посторонние не заходили, а смены всё нет. Вот еще два часа «сончаса» прошло, а я по-прежнему один на шлагбауме. От него до ближайшей дачи метров двести по лесной дорожке, ни один пионер не пришел, чтобы в тоске, глядя вдаль по ту сторону «границы», ждать прихода родственников. Кричать бесполезно, не услышат. Вот и полдник пролетел, и снова громкоговоритель известил о приглашении на купание. Взяла тут меня обида! Посмотрел я на себя со стороны – забытого всеми, голодного, не купаного пионера на посту №1, и так себя жалко стало. Махнул рукой я на пост и обиженным на весь белый свет поплелся на дачу. А там вожатые и воспитатель чаи гоняют, пока отряд на купание собирается. Глянули они на меня и, видимо, по сильно обиженному виду сразу вспомнили об обещанной смене. Чего-то пытались сказать в оправдание, но я уже не вслушивался в их лепет, а просто с комом обиды в горле ушел в столовую. Там, конечно, меня уже и не ждали, но поварихи, сжалившись, налили стакан чая, отрезали большой ломоть хлеба, достали плавленый сырок «Дружба» из холодильника и сунули пару яблок.

Этот инцидент с вожатыми стал единственным отрицательным фактом моей летней смены, но он стал полезен для самих вожатых и воспитателя в плане усиления внимания к каждому ребенку в их отряде. А вообще народ, объединенный общими интересами под одной крышей дачи, был дружным, веселым, и это сплочение дало нам возможность вновь вырвать пальму первенства у старшего отряда и пойти в долгожданный поход.

Погода в этом году была чуть прохладнее, но, в отличие от прошлого, чуть менее дождливая. Мне не пришлось молиться о прекращении дождя перед выходом, и, когда наступил день сборов, солнце светило, тучки бегали, ветерок дул, разгоняя по озеру небольшие волны с мелкими барашками на макушках. Все с энтузиазмом ринулись получать рюкзаки, набивать их продуктами со склада столовой, спальниками, палатками, личными вещами.

Средина июля, шлагбаум поднят, мы дружной ватагой, рассредоточившись цепочкой, начинаем движение по тропе вдоль береговой линии. Солнце, спрятанное за кучевыми облаками, изредка выглядывает из-за них, напоминая нам, что оно есть и что оно неусыпно следит за нашим передвижением. Я шествую в первой тройке и чувствую себя бывалым туристом, так как на моей памяти это уже третий поход вокруг озера. Первый был в позапрошлом году и получился самым неудачным. Всю дорогу моросил дождь, потом мы сидели в мокрых палатках и два дня пели грустные туристские песни. Еще он вспоминался с некоторым негативом из-за того, что во время похода нам попадалось много грибов, все их подбирали, и пытались предложить для приготовления ужина, но, когда я стал с вожатой на стоянке проверять их на пригодность, оказалось, что почти все они были изъедены червями. Я огромную кучу этих забракованных грибков на глазах у туристической публики выкинул на мусорную кучу, объявив, что они червивые. На это мне кто-то из окружающих крикнул, что я сам червивый. Все посмеялись, но неприятная кличка Червивый так и приклеилась до конца смены. Этот поход даже вспоминать не хочу, не за что, вроде как и не было.

В общем, идем мы, как обычно, до места основного привала с тяжелыми рюкзаками, кряхтим, смахиваем пот, делаем небольшие остановки. В одну из них, перед проходом через гору Липовую, я отошел в лес по делам за кустики, а там черничник огромный, ягоды, как крупные бусины. Даже забыл, зачем пошел. Стал собирать в пригоршню. Недалеко – старая свалившаяся сосна. Решил дойти до нее и вернуться. Вдруг на сосне у комля прямо перед собой вижу старенького деда. Не дед, а божий одуванчик какой-то. Я стою, ничего вразумительного сказать не могу. И он тоже сидит себе на поваленном дереве, смотрит так пристально на меня, будто читает, как книгу. Откуда взялся? Словно из-под корней этой сосны вылез. Весь смуглый такой, зрачки бледно-голубого, почти белого цвета, как выгоревшие на постоянном солнце, волосы до плеч седые, борода тоже белая, одет в подобие русской народной косоворотки с расшитым воротом, а поверх – бурка, как у джигита, только из меха, похожего, может, на волчий, а может, на коровий. Я сильно не приглядывался. Голову опоясала такая же расшитая ленточка с крестиками, ромбиками, треугольничками. Опирается руками на выструганную палку-посох. На ней тоже какие-то знаки виднеются. В руках корзинка с ягодами, но не с черникой, а с ярко-красной крупной брусникой.

– Угощайся, – говорит, – я знаю, ты ведь любишь брусничку. Подставляй руки.

Я так и опешил. В тот момент, когда он это произнес, я вспоминал родню из Новосибирска, у которой всегда в погребке была моченая брусника, и, когда я раньше с дедом и бабушкой приезжал к ним в гости на время каникул, они всегда ставили на стол вазочку с этой брусникой. Я очень любил ее и поглощал с такой скоростью, что у тетки за неделю нашего пребывания всегда освобождалась трехлитровая банка такой вот моченой ягоды. Дед протянул мне корзинку, насыпал полные пригоршни ягод и добавил:

– Когда встанете не стоянку, не поленись, сходи на Заозерный хребет, он недалеко от палаточного городка будет. В гору ведет тропа, она и приведет к вершине с голыми скалами. В народе ее называют Королевой. Там вокруг очень много этой брусники на солнечных местах. Только приходи пораньше утром, сразу после завтрака, а то в обед будет жарко. Может, еще и увидимся…

оз. Тургояк, брусничник

Сказав это, он улыбнулся, встал с дерева и побрел в противоположную от нашего отряда сторону, напевая себе под нос какую-то народную припевку. С меня вдруг спало оцепенение, я крикнул вслед ему «спасибо» и пообещал сходить. В голове было ощущение, что другого я и не смог бы сказать. С брусникой я вернулся на тропу. Получил выговор за отлучку от отряда, но откупился от воспитателя ягодами. Она удивилась, откуда в низине перед горой взялась брусника, но я про старика ничего не сказал. Все взвалили рюкзаки на плечи и тронулись дальше по тропе, ведущей на подъем вверх, через отлог Липовой горы.

Спускаться было намного веселее, но в порыве веселья я неаккуратно ступил на корень огромной сосны, заросший мхом, тянущийся поперек тропы, и резиновая подошва кед на влажном мху потеряла сцепление. Полет был коротким, но жестким, и я даже не успел сообразить, что произошло, как оказался на пятой точке. Автоматически упершись руками в лесную подстилку, я почувствовал резкий укол в ладонь и, отдернув руку, увидел кусок стекла от разбитой бутылки, валявшейся в траве на обочине. Яркая, алая теплая струя заполнила ладонь, стала стекать по руке на локоть и капать в траву. Голова закружилась. Не от того, что было больно, а, скорее, от наблюдаемого кровяного озерка на ладони. Я выдернул осколок, стряхнул с руки кровь и большим пальцем свободной руки зажал порез.

Воспитательница, замыкавшая колонну, догнала меня, сидящего в кустах около тропы. Правда, она не сразу поняла, в чем дело, но, разглядев, побледнела, пошатнулась, но не упала, а уперлась рукой в ствол сосны. Видимо, ей стало сильно жалко меня, так как из ее глаз хлынули слёзы. Как бы сказал сейчас мой дед, «женская сентиментальность». Кто-то из впереди идущих разнес эту новость, и уже рядом оказался физрук с ватой, йодом и бинтами. Рана была неглубокой и после обработки и бинтования все двинулись дальше. Физрук еще полчаса потом ворчал, что туристы-дикари совсем потеряли совесть, если бьют стеклотару в лесу по пути следования. У меня за плечами остался только рюкзак, а руки освободили от всякой дополнительной ноши. Ступал я по тропе теперь более осмотрительно. Бинт на ладони намок и стал красно-коричневого цвета. Рана ныла, как обычно ноют все порезы и ссадины. Я, в общем-то, давно привык к подобным мелким травмам и мало обращал на них внимание. По словам мамы, на мне всё заживало как на собаке.

Закончив спуск, мы приблизились к береговой линии озера, и дальше тропа повела по краю леса. Огромные каменные джунгли покрывали берег. Нагромождения глыб, вылизанных водой и временем, создавали впечатление, что это были древние развалины от кладки замка или чего-то подобного, но не менее величественного, разрушенного во времена еще более древних эпох. Проходя мимо этих развалин, я почувствовал, как в районе сердца что-то сжалось и заныло. Это было не физическое ощущение, а, скорее, душевное. Как будто что-то или кто-то проснулся под сердцем и начал тревожно дергать за невидимые ниточки осознания.

Недалеко от острова Веры вдоль берега в лесу была небольшая каменная гряда, у подножия которой обнаружились огромные заросли черничника. Отряд на пять минут, спонтанно остановился в этих зарослях. Уж больно привлекательно выглядели крупные ягоды, что пройти мимо них было преступлением. Мне ягод уже не хотелось. Сбросив рюкзак, я полез на эту гряду. Сверху она напоминала миниатюрную копию Великой Китайской стены. Вновь душу захлестнула такая необъяснимая тоска о чем-то нечаянно забытом. Словно бы я дал обещание и спустя долгое время забыл о нем. Закрыл глаза. На мгновение показалось, что я знаю каждый сантиметр этой развалины и могу с закрытыми глазами найти любую дорожку к озеру.

Вдоль перевала гряды тянулась заросшая кустарником тропка, как дорога к смотровым площадкам на стене. Я пошел по ней в сторону озерного мыса и на крайнем камне этой природной постройки, а может, вовсе и не природной, перед спуском к озеру увидел девчонку лет тринадцати, сидящую на нем и плетущую из цветов венок. Длинные русые волосы были уложены в плотную косу до пояса, голубой спортивный костюм, китайские кеды. Ничего особо привлекательного. Глянув на нее, я сразу понял, что она не из нашего отряда, а, скорее, местная. Вокруг озера всегда много отдыхающих. Она повернула голову в мою сторону и слегка улыбнулась. В животе екнуло: я ее давно знаю… А может, нет, не уверен. Но было в ней что-то до боли знакомое. Даже имя откуда-то из глубины памяти для нее пришло на ум – Росана. Странно. Ее голубые глаза отражали небо, и от этого казались еще ярче, веснушками усыпанные щёки не портили, а наоборот, дополняли общее хорошее впечатление. Даже немного располагали к общению. Посмотрев на мои бинты, она участливо поинтересовалась, болит или нет, а потом серьезно сказала:

– Я здесь живу недалеко, и за островом Веры знаю один незаметный постороннему глазу родник, вода которого может быстро заживлять раны. Попасть к нему сложно, но конечно, можно.

Она протянула указательный палец на берег вдоль острова и как бы дала мне направление движения. Потом разгребла ногой верхний слой старой хвои на дорожке и на образовавшейся площадке земли нарисовала примерную схему берега. Место родника указала крестиком. Я, конечно, ориентировочно запомнил схему, но в душе посмеялся над ее полной уверенностью в том, что родник чуть ли не с волшебной водой. Она, похоже, разгадала мою ухмылку и произнесла ошеломляющую фразу:

– Можешь и не слушать меня, но запомни, что глупые всегда ждут подсказок, а умные до всего доходят самостоятельно.

С этими словами она надела на голову законченный венок и быстро побежала по тропе вниз к берегу, что-то крича на ходу. Из обрывков ее фраз я услышал и понял только, что какая-то Ирис передает мне привет. Я ни разу не слышал такого имени и подумал, что она меня с кем-то перепутала, или, может, просто не расслышал его правильного произношения. За грядой с другой стороны раздался звук свистка старшего, а это обозначало, что все должны собраться и двигаться дальше.

Так, короткими перебежками, мы добрались до нашей поляны, но она оказалась занята другой группой туристов из соседнего города. Физрук, сопровождавший нас, сказал, что есть поблизости еще одно хорошее местечко, и мы поплелись за ним. Действительно, перейдя речушку, скорее ручей, ближе к Мухоринской бухте, практически у ее края, мы набрели на уютную полянку, на которой, к нашей радости, никого не было.

Всё было по-старому, прошлогоднему, сценарию: расчистка поляны от шишек, установка палаток, сбор хвороста и готовка запоздалого обеда. У каждого к вечеру до ужина оставалось личное время на купание, игры в мяч, ловлю раков, рыбалку, сбор ягод и прочие развлечения, возможные в походных условиях. Небо было малооблачным, но белые небесные барашки летели по небу всё стремительнее. Ветерок с бухты приносил малоприятный запах болотистой атмосферы, комаров и подсознательное ощущение присутствия чего-то темного, тяжелого, туманного… В общем, словами это не объяснить, но в душе это что-то находило свой отклик.

Купаться со всеми я не пошел, только ополоснул кеды, замазанные черной илистой грязью еще во время прохода через эту речку Бобровку. Вернее, даже не через нее саму, а через заболоченную низменную пойму. Мы скакали по кочкам и по веткам, в густых зарослях цветущего иван-чая едва находя тропу, ежесекундно чавкая ногами по грязи и черпая обувью эту вонючую жижу. Зайдя после походного обеда в воду, я пополоскал пропитанные грязью и потом кеды, не снимая с ног, огляделся. Левее нас начинались бескрайние заросли камыша, а из воды между ним торчали сухие обломки берез. Безрадостная картина. Эти погибшие в воде березы напомнили мне кладбище со старыми, покосившимися крестами.

оз. Тургояк, бухта Мухоринская

Вообще, Мухоринская бухта мне не нравилась. Немного заболоченная, по краям заросшая плотным кустарником, в воде – камышом и другой травой, она создавала впечатление зарождающегося болота с кучей представителей нечистой силы в ее толщах. Правда, когда уровень воды поднимался на пару метров, всё выглядело симпатичнее, но сейчас зеркало озера было практически на минимуме, а слой воды в бухте прогревался быстрее, происходило более интенсивное ее зарастание. Я заметил, что в этом районе почти всегда кучевые облака закрывают солнце и отдыхать здесь не очень-то комфортно. Как-то мрачнее всё выглядело, чем на остальных участках озера.

Да тут еще рука стала сильнее ныть, а к этому прибавилось ощущение жара в ладони. Тут я вспомнил про случайную встречу на каменной гряде и про родник, который как раз должен был находиться где-то поблизости. Именно сейчас захотелось поверить в его чудодейственные свойства. В походной суете вышибло из памяти подробности плана, но точно помнил, что крестик был за речкой, в лесу, перед поворотом вдоль бухты. Я дошел до палатки, взял горсть мятных карамелек из личных запасников и двинулся в лес, в ту сторону, где ориентировочно стояла метка родника. Мне стало интересно найти его, и даже не оттого, волшебный он или нет, а просто узнать: подшутила девчонка или сказала правду о существовании родника.

Отойдя на три десятка метров от стоянки на берегу, я попал на большую поляну, в центре которой возвышалась плоская каменная глыба. Подойдя к ней ближе, решил рассмотреть на ее боковой поверхности, как мне показалось, рисунок, высеченный рукой человека. Мысль оказалась спорной, так как насечки, показавшиеся мне рукотворными, были не чем иным, как наростами лишайников в виде колец и зигзагов, а вот на верхней поверхности камня были малозаметные углубления, канавки. Это было больше похоже на творение рук человеческих, хотя ветер и влага за сотни лет сделали свое дело. Да еще сверху на камне многолетние слои опавших сосновых иголок создали гумусную подушку, на которой стали расти мхи, травы и даже появились мелкие проростки сосенок. Я расчистил край камня от этой поросли, но понять что-то из начертаний было трудно из-за размазавшейся грязи.

Под камнем с одной стороны стояла лужа, из которой вытекал небольшой ручеек и уходил под соседние камни в ближайшем подлеске. Вода в ней была чистой, хотя вокруг нее была только жирная лесная грязь. Я зачерпнул пригоршню воды и полил на камень, чтобы смыть грязь. Ладонью незабинтованной руки я разогнал мутную воду с поверхности глыбы и вгляделся. Действительно, на ней проступили насечки в виде каких-то подобий букв. Но, с другой стороны, ветер, вода и разница температур так могли изменить поверхность камня за многие сотни лет, что мое воображение просто дорисовало эти природные трещины и размывы до иероглифов.

Стоя в размышлениях, я и не заметил, как забинтованной рукой вляпался во влажную грязь, только что созданную мной. Машинально наклонившись к луже, я пополоскал кисть с бинтами в воде, чтобы отмыть налипшие частицы почвы. Пока я стоял и разглядывал камень, набежали ниоткуда тучи, резко подул ветер, а над поляной, громко каркая, пролетела стая ворон. Появилось ощущение, что руки и ноги стали тяжелее в два раза. Мысли стали путаться, голова потяжелела. Боковым зрением я поймал движение в подлеске около поляны. Скосив резко в ту сторону глаза, я не увидел ничего. Просто легкая тень прошла по стволам деревьев так, как это бывает при быстром смещении облаков и двигающимся от этого теням на земле. Решив, что это головокружение от лесного воздуха, насыщенного кислородом, я отошел от камня, чтобы продолжить поиск родника.

Выходя с поляны, машинально оглянулся назад, и в груди что-то екнуло. Над камнем, где я только что был, зависло нечто полупрозрачное, имевшее подобие человека в черном балахоне с капюшоном, но через мгновение выглянуло солнце, и все мои страхи и видения растворились в его ярких лучах. Приглядевшись и никого не обнаружив, я пошел дальше. Да, я всегда отличался впечатлительностью, вот и сейчас – один в лесу, достаточно далеко от дома – сам нарисовал в мозгу страшную картинку, сам испугался, сам себя уговариваю, что это выдумки, но, уходя с поляны, уже боюсь оглядываться: а вдруг опять тень в балахоне пригрезится. Еще заметил по ходу размышлений, что кроме криков ворон да шелеста листвы от порывов ветра на поляне я не слышал ни одного звука. Сейчас, двигаясь дальше, опять чирикали синицы, стрекотали кузнечики, где-то далеко куковала кукушка. Я по привычке сразу начал считать количество ку-ку. Бабушка всегда говорила, что кукушки остаток жизни в годах отсчитывают. Я в это не верю. Думаю, что бабушка уже старенькая и она прекрасно понимает, что ей недолго осталось жить, вот и придумывает всякие варианты вычисления этого остатка. Кукушка в это время десяток раз крикнула, на несколько секунд замолчала и потом с новой силой закуковала.

Лесок, по которому я бродил в поисках заветного родника, был неприятным для подобных прогулок, оттого что на каждом шагу лицо мое вляпывалось в паутину, а жирные пауки, не успевшие отползти в укрытие, оказывались на мне. Я с раздражением сбрасывал их с плеч, шеи, рук и при этом пытался снять липкие волокна паутины с лица. Заросли кустарников стали гуще, и приходилось с трудом через них продираться или обходить по краю. Под ногами чаще стала появляться грязь, лужи, и вот я, вымазав ноги почти до колен, решил прекратить поиски. В общем-то, я в сказки не верю, и детский бред, который услышал от встречной девчушки, я сейчас уже не воспринимал всерьез.

Дойдя до лагеря, я вновь вошел прямо в одежде по колено в озеро и, создавая фонтаны брызг, начал круговыми движениями каждой ноги пытаться смыть лесную грязь. Бинт был вымазан до такой степени, что обязательно нужно было сделать перевязку. Немного посидев на береговом камне и дождавшись, когда из хлюпающих кед вытечет вода через боковые отверстия, я пошел искать воспитателя, чтобы она поменяла мне бинт. Искать долго не пришлось – она была у костра, где с девчонками готовила ужин. Но перебинтовывать не стала, а отправила к физруку. Я вспомнил, как она плохо себя почувствовала при виде крови, и решил взять бинт и сам сделать себе перевязку. Просто, подходя к поляне, я видел, что физрук с другими пацанами ушел в лес за хворостом для костра. Взяв всё необходимое, я побрел в свою палатку. Тут мне в голову пришла мысль о том, что я совсем забыл про рану, а рука уже не ныла и не горела, как по дороге к месту стоянки. Удивился я еще больше тогда, когда, сняв грязный бинт, увидел, что порез хорошо затянулся и дырки в ладони уже не было, а только края раны немного торчали вверх. Обработав йодом, я мастерски замотал бинтом кисть с «замком» на большом пальце, ведь я сын и внук медиков и стыдно не уметь делать подобные элементарные вещи.

А потом наступил общий сбор у кострища, ужин, гитара, хоровое пение и всякая чепуха, которую передавало из уст в уста не одно поколение детских озерных туристов. Страшилки о духах, покойниках и прочую водно-лесную нечисть. В этот раз у нас не было интересных рассказчиков, как в прошлый поход, когда историк, а по совместительству воспитатель, вещал нам о жизни неандертальцев, мегалитах, мамонтах и шерстистых носорогах, обитавших в этих урочищах. Посидев немного, я отправился обратно в палатку, в шутку сказав соседу, уговаривавшему меня остаться, что скоро пойдет дождь.

У меня не выходила из головы мысль о старике, встреченном мной в лесу. Я с твердым намерением ложился спать пораньше, чтобы встать рано утром и пойти на эту Королеву. Залез в спальник, отвернулся к стенке палатки и попытался заснуть. Резкий, оглушительный хлопок разбудил мой только что расслабившийся организм. Я вскочил, глядя в темноту палатки, и в эти секунды, пытался понять, что, собственно, происходит. Первое, что я услышал после хлопка и пробуждения, так это приближающийся шум мощной стены дождя. Это как подходящий состав поезда. Всё ближе и громче… И вот мощные и частые струи небесного водопада вонзились в крышу палатки, как будто миллионы рапиристов ударили разом, пытаясь пронзить насквозь ткань и поразить предполагаемую цель. Вся братия, соскочив с нагретых мест у костра, кинулась врассыпную по палаткам. Мои соседи с гиканьем и свистом тоже влетели в нашу четырехместку, и при этом вместе с ними влетела в палатку, наверное, сотня комаров.

Дождь был таким сильным, что водные потоки начали затапливать нашу площадку и подбираться к палаткам, стоящим немного на возвышении. Вновь раздался сильный треск, как будто рвалась бумага, и совсем рядом в береговую линию ударила мощная молния. Хлопок, последовавший за этим разрядом, был такой оглушительный, что показалось: сердце сначала на секунду замерло, а потом быстрее звука ушло в пятки. Испуг от неожиданности наступил позже. А за этой через минуту последовала новая молния, и еще, и еще…

Честно: было страшно. Мысли рисовали попадание одной из них в палатку, огонь и обуглившиеся остатки тел. Чего-то захотелось еще немного пожить. В ярких вспышках молний на потолке палатки как будто включали фонарь. В очередную вспышку я вдруг увидел на ткани потолка огромную тень. Как словно кто стоял рядом с палаткой во время вспышек молний. Стало совсем страшно. Тут же вновь восстановились в памяти видения на поляне у большого камня. Чтобы не показать соседям по палатке своего страха, я просто отвернулся в угол, к рюкзаку, зарылся с головой в спальник и продолжал слушать грозу, отдав свои страхи на волю победителя.

Как только мысли успокоились и образы страха исчезли на мгновение, я услышал снижение громкости звука ударов по палатке от дождевых капель. Напор ослаб и постепенно перешел в мелкую, противную морось. Гром стал доноситься тише, а возбуждение у соседей по палатке стало резко подниматься. Они нервно смеялись, пытаясь не выказывать своего страха, и вспоминали, как кинулись врассыпную от костра. Но мне не давало покоя видение тени от стоящего рядом с палаткой не то человека, не то существа из потустороннего мира. И что досадно: никто из сидевших рядом не видел этой тени, а когда я спросил об этом, они только посмеялись надо мной, высказав версию, что это, скорее всего, была тень от дерева. Я сделал вид, что согласился с ними, но образ продолжал стоять в голове. Многократно эта вспышка прокручивалась в мыслях, не давая покоя. Махнув рукой на суету, творившуюся в палатке, я вновь отвернулся к стенке палатки. Мой мозг за сегодняшний день так загрузился, что тормозил со страшной силой и постоянно пытался отрубиться от внешнего мира. Это и позволило быстро заснуть.

Приснился мне удивительный по красоте сон. Я находился в дубово-каштановой роще, вокруг цвели огромные кусты южных цветковых растений. Пели птицы, порхали бабочки, над головой вились стрекозы, и вокруг ног во время ходьбы в разные стороны прыгали десятки стрекочущих кузнечиков. Я шел к большой поляне, на которой виднелись дома. Вдруг на дорожку навстречу мне выбежала женщина и радостно закричала, что я вернулся. Потом подбежала и стала добродушно трепать по волосам, прижимать к груди и со слезами на глазах тихо причитать. Я почувствовал сильное материнское тепло ее рук, ощутил мощную защиту от невидимых темных сил, чувствовавшихся в ближнем окружении, и попытался придумать слова для ее утешения. И вот я уже открыл рот, чтобы произнести их, как неожиданно появилось ощущение, что я получил пинок в зад, оступился и падаю.

Вздрогнул, открыл глаза: темнота, стука капель дождя по палатке не слышно, соседи угомонились и мирно спят. Ближайший сосед в очередной раз взбрыкнул во сне ногой. Это, видимо, и стало причиной моего пробуждения, а я всё еще находился под впечатлением сна. Было желание дать оплеуху соседу, быстро лечь в ту же позу и, закрыв глаза, вернуться обратно в сон, но так не бывает. Я вновь заснул, но уже без прогулок по роще с кузнечиками.