Читать книгу Руины Арха - Олег Фомин - Страница 3

– А что из себя… представляют… Руины? – пыхчу на ходу.

– Бесконечный лабиринт.

Борис шагает широко, едва поспеваю, а он ухитряется дыхание не сбивать, голос ровный.

– Бесконечный во все стороны света, – уточняет Борис. – Вернее, стороны тьмы. Над нами и под – бесконечное число этажей.

– Да ну. Если так, нас бы расплющило. Стены хрупкие как кости старика, не выдержали бы такой массы.

– Скажи Арху. Срал он на физику.

– Божество суровое.

– Наверное, терпеть не мог физику в школе.

Я усмехнулся.

– Богохульство, однако! Не боишься прогневать?

– Считай, что атеист.

– Серьезно?

– Ну, агностик. Но если этот Арх все же есть, с удовольствием нагажу на его алтарь за то, что кинул сюда.

Наткнулись на человека. Сидит спиной к нам у костра. Вокруг него мрачные круглые стены, на них висят ржавые держатели для факелов, пустые. Неизвестный в потрепанном плаще цвета руин, на голове капюшон. Человек качается вперед-назад, плечи трясутся, ладони перед огнем. В костре вместо дров пылают углечерви. Пышущие пламенем панцири сияют сочными оранжевыми бликами, как сталь в кузнечном горне.

Мы замерли, рука Бориса преграждает мне путь. Мгновения ползут в напряге… Стараюсь дышать тихо, виски щекочет пот, гляжу из-за плеча Борис то на него, то на типа у костра.

Борис заводит руку за спину, под плащ. А кулак, что преграждает мне дорогу, костяшками бьет по каменному косяку прохода.

Человек вскочил в развороте на сто восемьдесят, плащ очертил широкую дугу, языки костра пригнулись, незнакомец вскинул в нашу сторону небольшой арбалет.

Но ладони Бориса уже стискивают дробовик, дуло глядит в неизвестного.

– Спокойно, братец по несчастью, – почти ласково протянул Борис. – Пусть твоя стрела и моя дробь окажутся в мясе какой-нибудь твари, а не в нас.

– М-мы с миром, – сказал я.

Как только не грохнулся в обморок…

Впрочем, наш встречный тоже близок к потере сознания, судя по половине лица, что под капюшоном. В сумраке накидки блестят звезды – капли пота. Но, в отличие от моей рожи, лицо арбалетчика страх не выдает, преображает в злые черные желоба морщин.

Но те начинают сужаться, арбалет, подрагивая, опускается, в полутьме капюшона приподнялся краешек губ.

– Люди, – выдохнул незнакомец тихо. – Наконец-то…

Спустя минут десять сидим вокруг костра, болтовня как у старых приятелей. Нашего нового знакомого, с Борисом примерно одного возраста, звать Курт. Немец. По-русски говорит свободно, с жутким акцентом, почти не расставляет падежи. Мужик на взводе, то и дело оглядывается – хотя я, попав в сию задницу судьбы, на любые капризы нервов кому угодно готов выписать тыщу индульгенций. И все же иногда расслабиться Курту удается, порой даже шутит, предается воспоминаниям.

– Я не видеть люди давно…

Журчащий глоток супа из кружки, взгляд в костер.

– Настоящий счастье.

– Все норм, Курт, – подбодрил Борис, пальцы крутят вертелок с мясом рычуна. – Мы живы и даже пока не калеки.

Курт кивнул.

– Рихтих…

Я подкинул в разговор пару-тройку тупых фразочек в начале, но заткнулся, а сейчас мои зубы обтесывают палочку с шашлыком. Манеры далеко не дворянские. Голодный организм взял свое. И взял бы еще столько же. И еще. Обсасываю третью палочку, язык чуть заноз не насажал, глаза жадно рассматривают четвертую, та томится над раскаленным каркасом углечервя, вокруг кусочков мяса танцуют оранжевые искры, с золотистой корочки капает жирок.

– Значит, направляться в Колыбель? – спрашивает Курт.

– Угу.

Борис жует, объеденная палочка тычет в меня.

– Доведу это чудо природы до безопасного места. И пополню запасы.

Борис стягивает с вертела последний ломтик, чавканье, сглатывает, палочка ложится в шеренгу использованных.

– А ты, Курт, куда держишь путь?

Курт молчит, пламя в зрачках колышется выпукло, похож на демона с огненными котлами в глазницах. Лишь сейчас я заметил, что Курт свою долю мяса съел, хотя только что была цела. Когда успел? Наверное, голодал похлеще моего. А я был увлечен едой так, что не заметил бы и Бэтмена верхом на страусе.

Курт уставился на мои кисти. Те блестят жирком рычуна вперемешку с моими слюнями.

– Что? – спросил я.

Курт встрепенулся, словно приходя в себя, взор поднимается, улыбка смущенная.

– О, найн… Ничего. Извинять…

Вытираю лапы о мох на плите, Курт переводит взгляд на Бориса.

– Кальтелихт.

– Чего? – не понял Борис.

Обглоданной палочкой Курт начертил в серых зернах камня на полу знак из параллельных линий внутри круга.

– А, Хладосвет, – дошло до Бориса, покивал. – Местечко ничего. Бывал пару раз. Правда найти его – головная боль. А почему туда?

– У меня там…

Курт упирает палочку в край начерченного символа, вертелок хрустнул, Курт вздрогнул и закончил:

– …друзья. Простить, я…

– Успокойся, приятель, – сказал Борис.

– У меня кончаться припасы, я быть вынужден прервать путь, охотиться, но мне не везти, попадаться только сильный монстры, едва успевать убежать…

– Ничего, фортуна ко всем то и дело поворачивает зад. Однажды повернется сиськами.

Мы рассмеялись.

– Хотя, если не робеть, можно и задницу, – вставил я. – Задрал юбку и…

Я сделал лихой жест.

Спутники рассмеялись громче.

– А парень-то не промах, когда сытый и в тепле, – сказал Борис Курту, тыкнув в мою сторону макушкой.

Курт достал из кармана черной кожаной жилетки фляжку из стали.

– Друзья, у меня остаться немного выпивка.

– О-хо-хо! – всплеснул руками Борис, те хлопнули по коленям. – Неужто шнапс?

– Виски.

Немец с улыбкой пожал плечами, мол, что есть то есть. Борис фляжку принял, глухой чпок крышки, горлышко коснулось губ, голова запрокинулась – и тут же обратно, но губы намокли, а щеки вздулись. Борис сглотнул, рукав губы вытер, довольный стон.

– Виски отличный! Курт, за мной должок.

Возвращает сосуд Курту.

– А мальчик? – удивился тот.

– Мальчику нельзя, железный трезвенник, – рассмеялся Борис, лицо повернулось ко мне, незаметно для Курта Борис подмигнул. – Верно, Владик?

Я растерялся, но все же кивнул с дурацкой улыбкой.

Курт смотрит на меня с тревогой, кадык подпрыгнул, глаза вновь забегали, как в начале, на лбу вспыхнула испарина, перевел взгляд на Бориса.

Тот покачивается, ладонь придерживает голову, глаза плавают.

– Что-то захмелел жестко. Видать, хороший шнапс… То есть, виски.

Борис икнул.

Завалился набок, локоть успел упереться, но…

– Вздремну… минут десять… А то что-то мне…

Борис упал. Сопение, а вскоре – похрапывание. Борис во сне промямлил, на щеке блестит потекшая слюна.

Курт тряхнул Бориса за плечо осторожно. Затем грубо. Реакции ноль.

Меня так озадачило, что застыл как ледяная статуя. Сидя на подстилке, с пустым вертелком в пальцах, будто с миниатюрной шпагой, хлопаю глазами, как если бы мне поставили задачу отбиваться ею от носорога.

Между мной и Куртом танцуют языки пламени. Курт смотрит мне в глаза, взгляд недобрый. Край капюшона опять закрыл часть лица, другая половина во мгле. Половинка губ искривилась. Глаз взбух, в нем вспыхнуло безумие.

Курт встал, арбалет нацелился мне в грудь.

– Спать, мальчик.

Нога Бориса лягнула Курта в лодыжку, свист, я вздрогнул, болт пролетел в мизинце от виска. Курт едва обрел равновесие, в свободную ладонь выпрыгнул из рукава кривой, как месяц, кинжал с зазубринами, Курт падает на Бориса, перехватив стального убийцу клювом вниз, но Борис уже на спине, Курта встречает под дых подошва сапога, нога Бориса перекидывает Курта к стене, арбалет отлетает в тень. Борис поднимается, рывком на Курта, тот успел вскочить, ножи встретились, сноп искр.

Начался ураган лязгов, вспышек, отползаю к стене, тело повторяет форму угла, впитывает холод камней, успеваю лишь вздрагивать в такт ударам. Плащи носятся, хлопая, по всей башне, сливаясь в воронку, клинки мелькают в опасной близости от глоток и животов, но дуэлянты реагируют одинаково быстро, хотя на обоих поблескивают красные кляксы, такие же на плитах, лишайниках, грибах.

Борису не повезло, трещина в полу поймала носок сапога, Борис потерял равновесие, успел уклониться от лезвия, но ценой падения столь неудачного, что нож из ладони выскочил, затылок долбануло о зуб плиты.

Курт наступил врагу на грудь, но в этот момент на немца сбоку кидаюсь я. Сам не пойму, как вышло, что Курт спустя мгновения корячится на полу с бордовым родником у шеи. Ладонь зажимает ручей крови, во второй дрожит кинжал.

Гад пытается встать с четверенек, топчусь позади. Его нога пинает в живот, от боли слепну, через миг меня бьет пол.

В неохотно отступающем тумане надо мной вырастает Курт, плащ, жилет и штаны в темных брызгах, стены отражают эхо рычания…

Курта перехватывает за горло Борисов локоть.

Ариец в железной хватке Бориса кряхтит, уши ломит от громогласных немецких ругательств, кое-как поднимаюсь, на кулаке шипы кастета в бордовой слизи.

– Добивай! – орет Борис.

Делаю шаг назад.

– Почему я?

– Надо!

Не могу ударить вот так, без острой нужды. Но на пороге смерти Курт брыкается яростно, в нем горит боевое безумие, он валит вместе с собой Бориса, тот принимает на себя удар о пол.

Подбегаю к Курту, пальцы ловят запястье его руки с кинжалом, пытаюсь отнять, но не выходит, рука Курта дергается, меня швыряет за ней как флажок за древком. Хватаю его предплечье как обезьяна пальму, концентрация до предела, я рванул так, что зубастый кинжал в кулаке хозяина засел в него меж ребер.

Вскрик, Курт дернулся, будто шарахнуло током… У меня перед глазами плывет, ноги как холодная вата, оседаю…

Борис из-под обмякшей туши выползает.

– Красавчик!

Вытираю морду клочком мха. Мох тоже в брызгах крови, но ничего суше под рукой не оказалось.

– Почему Курт хотел…

Я не смог договорить.

Борис подобрал с пола нож. Осторожно касается пальцами затылка, шипение сквозь зубы, пальцы отдернулись.

Подходит к трупу, присаживается, его старанием рукав свитера убитого обнажает предплечье.

– Вот поэтому.

Татуировка кобры в профиль с разинутой пастью. Клык – копия зазубренного кинжала, который чуть не зарезал Бориса.

– Культ Кровавого Арха, – пояснил тот.

Хотя… ни хрена не пояснил.

– А по-русски?

– А по-русски, он был каннибалом.

Я отрезвел в момент. Даже головой встряхивать не пришлось. Вспоминаю, каким странным взглядом Курт разглядывал мои руки.

Окровавленный рот Бориса сверкнул улыбкой, на зубах тоже блестит красное.

– Догадываешься, зачем ему были нужны наши скромные персоны?

Головой я все-таки встряхнул.

– Адепты культа верят, – рассказывает Борис, – если приносить Арху человечьи жертвы, он из Руин выпустит.

– А поедать зачем?

– Тем, кто не только приносят в жертву людей, но и пожирают, Арх благоволит, больше шансов найти выход. Арх подарит свободу членам культа, если убьют и сожрут какое-то космическое число людей. Ну, по крайней мере, в эту байку свято верят психи вроде нашего покойничка.

– Верят?!

– Ох, Владик, во что только здесь не верят, лишь бы выбраться. Сект в Руинах как заразы на бомже. Если завтра объявится шизик и будет проповедовать, что Арх дарует свободу тому, кто круче всех жонглирует куриными яйцами – будь уверен: и вокруг этой идеи сплотится культ.

Поднимаюсь. Кроссовки прекращают шаркать рядом с телом Курта. Он был нервным, но все-таки душевным, мы вместе смеялись. Рассказывал даже о прежней жизни на ферме в Баварии.

– Трудно принять, да? – сказал Борис. – Вроде нормальный мужик… был…

Я только и смог сглотнуть, глядя в глаза мертвеца, там даже после смерти застыла жажда одержимого.

– Ничего, – утешил Борис. – Поживешь тут с мое, научишься вычислять фриков.

Борис достает из торбы чемоданчик с красным крестом, такие обычно в машинах.

– Так-с, будешь медбратом.

Следующие минут десять обрабатываю рану Бориса на затылке, вскоре к ней прильнул тампон, а поверх лег пластырь. Поэтапный процесс разложил мысли по полочкам, дышу ровно. Заодно прокачал скилл медика. С нулевого левела на первый. Голову с жопой не перепутал – уже плюс.

Борис потрогал перевязку.

– Зачет.

Стайка лечебного инвентаря спрыгивает в аптечку, а та – в торбу.

– Теперь раздевай.

Борис тычет ножом в сторону мертвеца.

Я опешил.

– Давай-давай, – сказал Борис. – Убил ты. Все, что найдешь, – твое. Скажешь, никогда не собирал дроп в играх?

– Мародерство!

– Выживание. Трупу барахло ни к чему, совесть пущай дрыхнет спокойно. Этому тоже придется учиться, если хочешь выжить. Начинай. Прослежу.

А что остается? Сенсей сказал, значит, надо…

Обхватываю рукоять торчащего из груди кинжала, стальной клык покинул десну на третьем рывке с сочным звуком, будто вспороли арбуз, я поморщился. Клинок играет багровыми отсветами, меж зубцов кусочки плоти.

– Штука суровая, – сказал Борис уважительно. – Не маши ей при посторонних. Примут за культиста.

Втыкаю в пол, меж плит, пальцы ловят собачку на молнии Куртового жилета, тяну, молния жужжит…

Сказать, что шокирован, нельзя. Но и спокойствия нет. В какой-то мере противно, как рыться в навозе. Терпеть можно, но все же лучше заняться чем-то иным. Борис подсказывает, какие вещи снимать в первую очередь, напоминает обыскивать карманы.

– В Руинах всякая ржавая скрепка в цене, бери сколько сможешь унести. Только из его фляжки пить не вздумай.

– Но ты же пил.

– С чего ты взял? – усмехнулся Борис. – Если бы в самом деле хлебнул, мы бы с тобой щас не трепались.

Завидую его предусмотрительности…

Неприятная возня, о чудо, позади! Рюкзак разбух как насосавшийся клещ, а на мне – тонкий сливовый свитер, черная жилетка из кожи, камуфляжные штаны, ремень, крепкие бурые башмаки до середины голени, подошва высокая, шнурки как молоденькие змеи. А на плечах серый плащ.

Накидываю на макушку капюшон.

Борис всплеснул руками.

– Ну вот, уже и не скажешь, что нуб, – сказал весело.

В одежде куда уютнее, кожа успела забыть, что бывает тепло и сухо. Но бледный труп в одних лишь трусах напоминает, откуда одежда. Когда-то и я, возможно, буду валяться вот так: голый, бел как мел, с дырой в легком, в кровавой грязи, и меня начнут раздевать до костей черви…

– А можно… сжечь?

Борис нахмурился.

– Зачем?

– Так спокойнее.

– Лишняя трата ресурсов. Всех на своем пути не сожжешь. К тому же, он пытался нас убить.

Борис прав. Но смотрю на мертвого Курта, и кажется, что сам лежу там, даже пальцы шевельнуться не могут, дышу с дрожью.

– Ладно, – вздохнул Борис. – Бонус за хорошую учебу…

Торба выпускает горсть углечервей, стальную фляжку, как у Курта, но больше, и зажигалку.

Борис милосердно взял хлопоты на себя, и вот мы уже у выхода, я – сложив кисти замком на животе, Борис – скрестив руки на груди, наблюдаем, как в центре пылает огненный цветок с сердцевиной в форме человека.

Выяснилось, что сжигание выглядит эстетичнее, чем гниение, лишь в кино. А в реале глазеть на то, как человечина краснеет, пузырится, лопается, шипит, не намного приятнее, чем на копошение могильных личинок. Запахи жженой человечины и волос вызывают тошноту, глаза слезятся от дыма.

– Доволен? – спросил Борис.

Черт, похоже, читает меня как открытую книгу.

– Уйдем отсюда, – сказал я.