Читать книгу Руины Арха - Олег Фомин - Страница 6

А утром осторожно разобрали краешек завала. Честно сказать, уходить не хотелось. По словам Бориса, после кормежки ништорм впадает в спячку на годы. Можно было остаться, жить в безопасности. Но Борис сказал, это желание пагубно: однажды разбудим, по нелепой случайности, а это страшнее морозавров, корижоров и прочих. Я повздыхал, и мы ушли.

Идем через сравнительно целые коридоры.

– Что нос повесил? – спросил Борис бодро.

– Вспоминаю родителей.

– Тоскуешь…

Стискиваю зубы, в груди дрожь.

– Как вспомню, что мама без меня…

– Значит, чувствуешь себя в безопасности. А вчера о прошлом почти не вспоминал. Было не до того.

Неприятно, но молчу.

– Тут всегда так, – объясняет Борис. – Сперва – выжить. Потом остальное. Переживания, ностальгия и тэдэ.

В следующем коридоре навстречу ползет гигантская улитка. Раковина до потолка, багровая, пропускает свет, словно из чистейшего рубина. Тело прозрачное как вода, от подошвы во все стороны извивается легион прозрачных щупалец длиной с руку, их воздушный танец напоминает медузу.

Вдруг чувствую ясно, что это создание – хорошее. Быть может, единственное прекрасное существо в этом жестоком месте, убивать никого не хочет. А хочет помочь.

Да, хочет помочь мне! Аж сердце стучит радостно, мы с этой улиткой будто одно целое, близнецы, по ошибке давно разлученные, но судьба воссоединила, и все станет на свои места.

Оно вернет меня домой!

Надо лишь подойти…

Как во сне вижу, что меня развернул к себе Борис, этот человек сейчас кажется совершенно чужим…

В нос бьет резкий запах, мой чих едва не порвал глотку и ноздри на кровавый фарш, из глаз брызнули слезы, рожа в соплях, я согнулся, меня потащило куда-то, только и успеваю переставлять ноги.

Протираю глаза, хребет разгибается, мы вернулись в предыдущий коридор, в самое его начало.

По плечу хлопает Борис.

– Обычный перец.

Убирает баночку во внутренний карман плаща.

– Что это… было?

– Утилитка. Ты попал под ее чары.

– Чары?

– Ага. Такая добрая, мы с ней братья, она вернет домой…

Меня переклинило. К щекам приливает горячее.

– Сыр в мышеловке?

– Еще бы.

– И что бывает с теми, кто клюет?

Из правого края арки в конце коридора высунулись щупальца, медленно вплывают рожки, от слизняка слабое медовое свечение.

– Подойдем ближе. Увидишь.

Проходим две трети коридора, Борис всучил баночку с перцем, предусмотрительно поднимаю к подбородку, готовый отражать волну щенячьего восторга. Утилитка проползла пару метров, щупальца на боку нежно лижут косяки нашего коридора.

Пока утилитка скользит справа налево с неторопливостью солнца, я пребываю свидетелем того, как в прозрачном теле, словно спящая в камере анабиоза, плавает черноволосая девушка. На ней лишь юбка до колен и бюстгальтер, к ремешку сбоку приторочена маленькая сумка, все стильно – в тон волосам. То ли Руины расщедрились, то ли девушка умела за собой следить в любой ситуации.

Но жуть виднелась сквозь раковину. В ней тоже плавают люди, и чем ближе к центру спирали, тем сильнее тела переварены. Тот, что к центру ближе всех, похож на кашу, не понять, какого пола.

Из всех жертв лишь черноволосая девушка цела. Пока.

– Вряд ли похоже на дом, верно? – услышал я Бориса.

– Надо ее вытащить! – сказал я твердо, когда утилитка проползла мимо.

Поворачиваюсь к Борису. Тот с закрытыми глазами, будто сосредоточенно думает, брови нахмурены, ресницы подрагивают. Открываю рот, но его указательный палец тут же приподнимается, мол, не мешай…

Торчу как вкопанный.

Наконец, Борис глаза открывает, на лбу блестит испарина, поворачивает лицо ко мне, улыбка.

– Так и знал, что скажешь это.

– Что ты делал?

– Договаривался со своими маленькими сожителями.

Борис пересекает порог арки, протекторы впечатываются в пленку слизи. Борис разворачивается к уползающей твари, щупальца от него в паре метров, Борис пристально буравит взором.

Из-под полы плаща на слизь спрыгивают красные пауки, восьмилапый десант шустрыми волнами бежит за гигантским студнем, одни заползают на задние щупальца, другие обгоняют, прыгают на бока, третьи карабкаются на потолок, падают на раковину.

Часть пауков снаружи, другие впитываются в желе, заполняя пустоты, но не приближаясь к девушке…

Взрываются разом. Бахнуло глухо, утилитку сперва раздуло, затем с плеском растеклась, словно студенистая масса вмиг стала водой, мои ботинки лизнула пена. Раковина бухнула о пол, ее, как резину, колыхнуло частными волнами, из щели в корне льется переваренная человечина.

Мы с Борисом оперативно оттаскиваем девушку от этого непотребства.

Пока Борис достает аптечку, я делаю искусственное дыхание. Девушка начала кашлять, переворачиваю набок, та выплевывает остатки слизи, оживают, как крылья бабочки, веки.

– С днем рождения, солнце, – сказал Борис.

Помогаю поднять туловище, держу за плечи, Борис колет в вену иглу шприца, поршенек вкачивает какой-то хреноцин, ампулу не разглядел. Борис матерый, ему виднее. Сует ей в зубы таблетку, в ручках спасенной возникает фляжка.

– Разгрызи и запей.

Девчонку колотит озноб, но алгоритм послушно исполнила. Борис возвращает флажку на пояс, аптечку в торбу.

– Я просто хотела домой, – прошептала она.

Вперила взгляд куда-то в иной мир, ладошки обнимают плечи, дыхание все более судорожное.

– Просто… хотела… домой!

И расплакалась, я с готовностью обнимаю, шею обожгли слезы, девушку трясет, поглаживаю волосы.

– Тш-ш-ш…

Борис вынимает из кармана зажигалку, сигареты. Чиркнул кремень, зад опустился на обломок плиты, Борис откидывается на стену, взлетают неспешно колечки дыма.

Истерика девушки закончилась, перебираемся в другой коридор, где суше, вскоре там потрескивает костерок из углечервей. Борис укрыл девушку одеялом из бездонной торбы, девушка так погружена в себя, что даже чудеса этого артефакта ей по барабану. Сидит перед костром, пальцы ног чуть не касаются пламени, подбородок на коленях, слипшиеся локоны напоминают углечервей.

– Не рада, что спасли? – чувствую я.

Реакции ноль. Потом плечи едва заметно приподнялись и обмякли.

– Хочу домой. А там… внутри… снился дом.

– Но тебя убило бы.

Молчание.

– И так кто-нибудь убьет. И будет больно. Страшно. А там… могла умереть под наркозом. В мечтах. Дома…

– В слизи утилитки мощные галлюциногены, – шепнул мне на ухо Борис.

– Никогда не увижу дом, – простонала девушка тихо.

Вот-вот разрыдается вновь.

– Как тебя зовут? – спросил я, лишь бы оборвать новый приступ.

Девушка с трудом сглотнула ком.

– Катя.

– Я Влад. А это Борис. Мы тоже хотим домой, Катя. Сильно. Скажи, Катя, папа и мама живы?

– Да.

– Любишь их?

– Да!

– А они тебя?

– Конечно!

Казалось, хочет залепить пощечину за то, что мучаю тем, что и так понятно, задеваю свежую рану.

– Тогда должна жить, – говорю. – И бороться. Чтобы выбраться из Руин.

– Как?!

– Не знаю. Если сваришься в брюхе огромной улитки, может быть, под действием галлюциногенов и увидишь родителей… Но они тебя не увидят. Там, в настоящем мире. И будут страдать.

Лицо Кати исказилось. И впрямь близка к тому, чтобы расцарапать мне морду. Лишь боль держит на цепи, Катя, уверен, думает о родителях, как они ждут ее, плачут, расклеивают объявления о пропаже…

Подсаживаюсь к Кате, обнимаю.

– Найдем выход. У всего есть объяснение, и у Руин тоже. А если есть объяснение, есть и выход. И мы выйдем. Если будем держаться вместе.

Странное дело. Знаю, что вру как товарищ Бендер, но тон такой решительный, аж сам себе верю. Вот что бабы с мужиками творят. И что более удивительно, Катя смотрит мне в лицо, и вижу, что в ее глазах заблестела надежда. Вроде бы ничего эпичного не сказал… но ее стержень по кусочкам склеился, и теперь эта хрупкая конструкция держится исключительно на мне. Сломаюсь – сломается и она. Приперт к стенке, отступать некуда, права на слабину нет. Про себя можно скулить, но снаружи, хоть тресни, должен быть орел.

Катя шмыгнула носом. Кивок. Сжимаю ее плечи чуть плотнее, она опускает голову на мое плечо, ресницы смыкаются.

– Давно в Руинах, Катюш? – спросил Борис.

– Месяц, наверное, – ответила, не открывая глаз.

– Неплохо, – сказал Борис уважительно. – Но в городах, похоже, бывать не доводилось.

Катя встрепенулась. Таращится на Бориса.

– Тут есть города?

– Как раз идем в город, – сообщил я.

– И там… люди? Хорошие? Много хороших людей?

Завелась как голодный ребенок перед корзиной с конфетами.

– Жить можно, – рассмеялся Борис. – Всяко лучше, чем здесь.

– Безопасно, – заверил я, хотя сам ни разу там не был.

– Да-да, – кивает Борис, подыгрывая, – можно набивать пузо, дрыхнуть как суслик, продавать ненужный хлам, покупать нужный. Если повезет, можно найти ремесло и остаться жить. А в крупных городах есть библиотеки и научные центры, где занимаются исследованием Руин, ищут пути выхода.

– Хочу туда! – воскликнула Катя.

– Сперва поешь и просохни, – рассмеялся Борис.

– И так почти высохла.

Катя осматривает себя, пальцы комкают юбку, сползшая лямка бюстгальтера возвращается на плечо, одеяло укутывает плотнее. Похоже, до девушки только сейчас дошло, в каком она виде перед двумя мужчинами.

– Краснеть способна, значит, не все так плохо, – сказал Борис, смеясь. – Но вещички просушить надо, пока костер не погас.

Катя мнется, но затем под одеялом начинается возня. Дабы не смущать, я занялся делом – подбросил в костер пару углечервей из своих запасов. Борис извлек из своей дрессированной бесконечности деревянную жердь, похожую на черенок граблей, втыкает в глину между плитами стены, импровизированная перекладина над языками пламени. Не глядя, берем из Катиной руки, Борису досталась юбка, мне лифчик, развешиваем на жерди.

– Дымом пропахнут, зато будут сухие и теплые, – сказал я.

– Ничего, – сказала Катя. – В Руинах редко грелась у огня, даже запах дыма согревает.

Потом стали ее кормить. Борис разложил на куске ткани гастрономические запасы, мы по очереди протягиваем в девичью лапку съестное, оно тут же исчезает за щеками, хруст такой, будто крошится гранит. Вторая ее рука придерживает одеяло. Румянец девушки запылал здоровьем.

Она ткнула блестящим от жира пальчиком в торбу Бориса.

– А эта сумка волшебная?

Делаю победный жест, посмеиваясь, киваю Борису, мол, свершилось, Борис тоже смеется. Я вновь услышал рассказ о торбе и ее фантастических свойствах, девичьи глаза стали как у лемура.

Возвращаем Кате просушенные вещи, та аж замурлыкала, когда одежка нырнула под одеяло.

– Тепленькие!

Вновь минутка возни, но теперь личико сияет. Одеяло соскальзывает, Катя вскочила, словно завершила танец, лишь задорного клича не хватило, кулачки уперлись в бока, коленка изящно подогнулась. Апельсиновые отражения пламени матово играют на изгибах живота, на яблоках грудей.

Борис всплеснул руками.

– Принцесса!

Катя засмеялась, подбирает одеяло, бурая шерсть снова укрывает спинку.

– Ох, без этой штуки тепло уходит быстро, – сказала и поежилась.

Вынимаю из рюкзака кроссовки, вскоре они болтаются, привязанные шнурками к жерди, над костром.

– Не дело по Руинам босиком плясать, – сказал я.

– Завалялась у меня вещичка, – говорит Борис, запуская кисть в торбу, – нам с Владиком маловата, а тебе будет впору…

Борис извлек из торбы шубку. Белый пушистый мех заставляет Катю ахнуть. Подбежала к Борису, пальцы скользят по соболю, норке, или как они там называются, эти несчастные зверушки, Катя чуть на колени не упала, как пред иконой, на Бориса смотрят влюбленные глаза.

– Откуда?!

Это спросил я. Удивление распирает не меньше, чем Катю.

Ответ стал ясен, когда девушка развернула шубку спиной. Там дырка с монетку, ворсинки вокруг нее темные.

– Нашел, – сказал Борис. – Кое-кому уже была без надобности. Но не будем о грустном. Хватит мерзнуть, надевай.

Катя и шубка стали единым целым, кулачки затянули поясок, полы до бедер, волосы укрыл меховой капюшон.

– Я почти в раю, – выдохнула Катя. – Ребят, вы… вы меня… спасли.

Мы с улыбками переглядываемся.

– Даже не знаю, как благодарить…

Мелькнула скабрезная мысль, но я тут же прогнал. В Руинах самцовый инстинкт кажется мешающим рудиментом. Помню, отец рассказывал, когда его забрали в армию, то гоняли так, что лишь через три месяца, на улице в ночном карауле, вспомнил, что на свете есть такие существа, как бабы…

Передо мной полуголая красотка, а моя реакция почти как у монаха или евнуха. Не до того.

– Кать, у тебя есть оружие? – спросил я.

Ее лицо посерьезнело. Отстегнула клепку боковой сумки, блеснули большие ножницы. Клюв торчит по направлению костяшек, между безымянным и средним пальцами. Катя зажала в кулачке так, что сомнений нет: пускала в ход не раз и весьма успешно.

Кроссовки высохли, внутри них как в печных топках. Сажусь на колено напротив Кати, моими усилиями сперва одна, затем вторая кроссовка обретают прекрасный дом. Чувствую себя снаряжающим дочь в первый класс.

– Спасибо, – сказала Катя с теплой улыбкой.

Большего и не требовалось.

Вкладываю в девичью ладошку кастет.

– Выдвигаемся, – дал команду Борис.

Оставляем костер доживать, Борис шагает впереди, держу Катю за руку, ее вторая сжимает в кармане кастет. Думал, спрячет в сумку, чтобы случайно не проткнуть шубку, но нет. Держит наготове.

Руины, чтоб их…