Читать книгу Мужская работа. Защитникам Родины посвящается - Олег Иралин - Страница 6

Когда задержанных вывели из БМП и усадили на прежнее место, Цагараев понял, что надеяться на прокуратуру больше смысла нет. Он ясно представил свою судьбу в ближайшие ночные часы и, не испытывая больше никаких иллюзий, решился на последний шаг. Неожиданно для своих соратников, Салман вскочил на ноги и закричал:

– Мне нужно к подполковнику фээсбэ Снесарёву! Срочно доставьте мня к подполковнику Снесарёву, у меня для него важная информация!

Снизу на него удивлённо взирали две пары глаз, и главарь понимал, что сейчас открывается перед своими соучастниками отнюдь не с лучшей стороны, но теперь это было не важно. Всем существом его овладела лишь одна цель – выжить любой ценой, и он продолжал кричать, пока не увидел вызванного часовым командира роты.

– Что надрываешься, мерзавец? – спокойно спросил капитан, лучом выхватывая из сгущающихся сумерек фигуру пленного.

Салман повторил требование и добавил:

– Отвезите сейчас же, завтра поздно будет!

– Ещё чего! – возмутился Завьялов, переводя луч фонарика в лицо Цагараева – Переть тебя на ночь глядя не известно зачем! Ты мне скажи, что там у тебя, а я уже решу, стоит ли на того фээсбэшника выходить. Если такой в природе имеется, конечно.

– Имеется! – заверил чеченец и твёрдо заявил – Эти сведения могу сообщить только ему.

Командир роты ещё дважды попытался добиться содержания информации, о которой так громогласно заявлял чеченец, но вскоре оставил попытки и приказал запросить командование, есть ли среди сотрудников ФСБ названный подполковник.

В итоге, через полтора часа, Цагараев стоял в тускло освещаемой комнате с обшарпанными, неопределённого цвета стенами. А прямо перед ним, за единственным в помещении столом, важно восседал начальник отделения ФСБ Снесарёв. Судя по всему, Валерий Валентинович не спешил усаживать ночного гостя, хотя приставленных к стене стульев хватало в избытке. Он молча уплетал тушёнку, не забывая отхлёбывать из кружки крепкий чай, и судя по всему, намерения прерывать поздний ужин не имел. Доставившие Салмана оперативники давно ушли, и ссутулившийся чеченец неподвижно замер на том месте, где его и оставили – перед самым столом в центре комнаты. В тягостной тишине слышалось только чавканье подполковника да стук ложки о стенки опустошаемой банки. Цагараев старался не смотреть в ту сторону, но глаза сами тянулись к уставленному закуской столу. Он облизнул пересохшие губы, сглотнул слюну и тут же вспомнил, что с раннего утра ничего не ел. Желудок стянули голодные спазмы и без того незавидное его состояние стало вовсе невыносимым. Лишь тогда, когда чеченец натужно откашлялся и неуверенно поздоровался, Снесарёв, словно сейчас только вспомнив о доставленном, наконец оторвал взгляд от банки.

– Ты как в ущелье оказался, паскуда? – грозно спросил он и отставил в сторону остатки тушёнки.

Этого вопроса Цагараев ждал, и ответ на него уже давно был готов сорваться с его пересохших губ.

– Там отряд Солтаханова Хусаина на ваших засаду устраивал, меня позвали, и я не стал отказываться. Должен же я в курсе всего быть! Ты сам просил в прошлый раз, чтобы я помогал тебе!

Голос Салмана дрогнул и вид его стал настолько жалок, что, наверное, тронул бы любого душегуба, но только не видавшего виды подполковника. Снесарёв смерил согбенное тело неприязненным взглядом и поднялся со стула. Не говоря ни слова, он приблизился к Цагараеву и коротким тычком в лицо опрокинул его на пол. Затем, не дожидаясь, когда собеседник поднимется, прокричал:

– Ты что, сука, забыл, при каких обстоятельствах мы тогда встречались?! Забыл?!

– Помню! – не замедлил с ответом чеченец, всё ещё не решаясь подняться с карачек.

– Тогда какого ляда ты мне про просьбы бормочешь? Требовал я от тебя! Понимаешь разницу? Требовал! А ты наобещал с три короба и свалил на четыре месяца, ещё лажу какую-то напоследок прогнал!

– Не мог я на связь выйти, Михаил Владимирович… – едва слышно произнёс Салман, размазывая тыльной стороной ладони кровь с разбитой губы – Возможности не было.

– Не зли меня, Цагараев! – как-то буднично посоветовал Снесарёв, снова усаживаясь за стол – Басни свои для кого другого оставь.

Он отхлебнул из кружки, хрустнул маринованным огурцом, и словно в раздумье, проговорил с сожалением:

– Зачем я только ребят за тобой посылал? Вернуть тебя туда, откуда забрали, да и не парить себе мозги!

Салман понял, что перед ним снова загрезила отнюдь не радужная перспектива и, от волнения перейдя на полушёпот, устремил молящий взгляд на подполковника.

– Отпусти меня! – попросил он – А я тебе помогу ещё… Всё, что я узнаю, в этот же день ты знать будешь!

– Да сыт я твоими обещаниями! – взвился голос подполковника – С прошлого раза ещё сыт! Ты знаешь – мне проще тебя солдатам вернуть. Ведь из тебя помощник никакой. Понимаешь, никакой! Тебя сейчас одно может спасти – реальные сведения о таких же уродах, как ты. Причём те, которые в течение суток проверить можно. Но учти – сведения, а не та туфта, что ты мне прошлый раз подбросил! Иначе возиться с тобой не стану, даже к солдатам не повезём – сами завалим! Нацепим фугас и взорвём тебя где-нибудь у трассы. И ни один чинуша прокурорский не докопается: то ли ты под артобстрел случайно попал, то ли на своей мине при установке подорвался! Конечно, если при взрыве от тебя хоть что-то для опознания останется!

«Похоже, в этот раз так просто не отвертеться!» – с тоской подумал главарь и обречённо вздохнул, но тут же преобразился в лице и с открытой улыбкой поспешил заверить:

– Михаил Владимирович, когда я Вас обманывал?! Если сведения неверные тогда дал, значит, меня самого в заблуждение ввели!

И, торопясь высказаться ещё до того, как побагровевший лицом подполковник снова встанет из-за стола, зачастил:

– Я об одном отряде рассказать хочу. Он в нашем районе, совсем рядом базируется…

Салман стал торопливо перечислять имена, фамилии и известные места жительства бандитов, с большим облегчением замечая, как недоверие в лице фээсбэшника сменяется явной заинтересованностью. Он подозвал чеченца ближе к столу и развернул перед ним карту.

– Вот здесь администрация села, вот кладбище, вот обе мечети. Ориентируешься?

Цагараев кивнул и Снесарёв продолжил:

– Теперь ещё назови перечисленных людей и покажи на карте, где их искать.

Салман с минуту вглядывался в покрытый штрихами, обозначениями и линиями улиц лист, затем уверенно заводил по нему чёрным от грязи пальцем, повторяя озвученные только что данные. Закончив, он преданно уставился на подполковника, но тот не торопился с окончанием расспросов. Он недоверчиво хмыкнул, в раздумье постучал ручкой о крышку стола и заявил:

– О половине всех названных тобой людей мы и так знали. Не исключено, что и вторая в природе существует. Только какой нам прок от этого? Ты расскажи, что за дела за ними, вот тогда это разговором будет.

Актёр из Снесарёва был никудышный и чеченец видел, что о названных им членах отряда фээсбэшники и слыхом не слыхивали, но спорить не приходилось и он, всё так же заглядывая в глаза подполковника, с готовностью стал перечислять. Перечислять пришлось долго. Когда Цагараев закончил, Михаил Владимирович отложил в сторону блокнот, с хрустом потянулся, откинулся на спинку стула и завёл руки за голову. «Кажется, с вопросами закончил!» – облегчённо подумал главарь.

– Отпустишь? – спросил он, весь напрягшись.

Снесарёв не удостоил ответом. Он смотрел куда-то сквозь допрашиваемого и казалось, вновь перестал замечать его. Затем, выдержав паузу и словно очнувшись, подполковник снова упёрся локтями о стол и широко зевнул, автоматически прикрывшись.

– Засиделся я с тобой. – сказал он наконец – Давно в кровать пора, а я всё с такими вот гнидами вожусь… Кстати, кто на прошлой неделе колонну возле города перебил? Ну ту, в которой бээмпэшка с двумя грузовиками шла?

За всё время разговора последний вопрос единственно прозвучал почти беззлобно, но именно от него чеченца прошиб озноб. «Теперь точно убьют!» – запаниковал он, содрогаясь от одной мысли о том, что фээсбэшникам уже известно обо всех обстоятельствах той засады. Память живо возвратила в тот день и перед глазами, словно кадры в фильме, прокрутились картины обстрела, горящая техника, трупы и тонущее в окровавленной плоти лезвие ножа. Главарь в ужасе отвёл взгляд от подполковника, но всё же смог снова овладеть собой.

– Сесть можно? – прохрипел он осипшим голосом.

Снесарёв разрешил и Салман, волоча словно свинцом налившиеся ноги, придвинул стул и упал на него, разом обмякнув. Подполковник всё ждал, но в этот раз Цагараев не торопился с ответом. Он вытер рукавом взмокший лоб и пристально вгляделся в лицо фээсбэшника. Наконец решив, что об участии его банды в том преступлении ему ничего не известно, главарь произнёс:

– Мне трудно говорить об этом, но я скажу. Это Хамбиева Идриса дело. Он раньше другом мне был. Но от тебя я ничего скрывать не стану, всё расскажу! Нельзя ему по земле ходить больше, нельзя!

Голос чеченца сорвался на визг и он, снова понизив его, проникновенно продолжил:

– Если вы его не уберёте, то я сам это сделаю. Найду и убью этого зверя! Ненавижу их всех! Веришь?

– Много текста, – откровенно усмехнулся Снесарёв – ты по делу давай.

Чеченец скорчил было обиженное лицо, но временить с озвучиванием других имён и фамилий не стал. Перечислив их, он, не дожидаясь следующего вопроса, назвал ещё два преступления, действительно совершённых этой бандой в прошлом месяце. Подполковник всё старательно записал в блокнот, в этот раз даже не скрывая своей заинтересованности.

– Ты верь мне, – попросил Цагараев срывающимся голосом – я тебе всю правду рассказал!

– Может быть. – как-то неопределённо буркнул Михаил Владимирович и уставил на чеченца оценивающий взгляд.

Таким взглядом обычно смотрят на обнаруженную в шкафу полузабытую вещь – смотрят, размышляя: послужит ли она ещё или выбросить сразу? Перехватив его, Цагараев затрясся всем телом. Снова пересохло во рту, и прежде чем открыть его, он откашлялся.

– Я не всё сказал. – просипел его голос – В горах какая-то акция готовится. Если сегодня не выступили, значит, завтра начнут…

– Да знаем мы! – с досадой перебил Снесарёв – Повыхватывали уже всех этих клоунов. Одно непонятно – как тебя с Солтахановым проглядели! Этот же Солтаханов…

Подполковник снова замолчал, о чём-то задумавшись, но вскоре поднял глаза и, окинув внимательным взглядом сникшую фигуру, объявил:

– Ладно, живи покуда!

При сих словах лицо чеченца озарилось нескрываемой радостью. Вне себя от счастья, он снова подскочил к столу и почти прокричал:

– Ты верь мне, я всё, что знаю рассказал! И ещё: если долго пробуду у вас, у многих вопросы появятся – где целые сутки был? Мои сведения этой же ночью проверьте – всех тёплыми возьмёте! А меня утром отпусти, нельзя мне здесь…

Цагараев стоял в ожидании ответа, но вместо него фээсбэшник молча достал из стола чистый лист и стал заполнять его, сверяясь со своими записями в блокноте. Окончив, он придвинул к себе открытую банку и плеснул в кружку водки. Ещё пять минут подполковник продолжал пить и жевать, словно забыв о существовании переминавшегося с ноги на ногу человека, пока, словно очнувшись, снова не узрел его.

– Подписывай! – приказал он, пододвинув к краю стола исписанный лист.

Салман, не читая, поставил роспись под самым текстом и протянул бумагу обратно. Край её предательски дрожал в вытянутой руке, но чеченца это нисколько не смущало. Подполковник неторопливым жестом принял лист, положил его перед собой и принялся изучать оставленные допрашиваемым каракули. Через несколько секунд он поднялся и достал из сейфа тонкую папку. На стол рядом с первым документом лёг второй и густые брови фээсбэшника сразу насупились.

– Ты что под убогого косишь?! – зарокотал он – Почему подпись меняешь?

Чеченец в удивлении округлил глаза и, не расставаясь с недоумённым видом, склонился над бумагами. Прямо перед ним, рядом с только что подписанным листом, лежал второй, заполненный Снесарёвым ещё в прошлую их встречу. На нём также красовался оставленный им, Цагараевым, автограф. Первого же взгляда было достаточно, чтобы понять, что подписи действительно разные.

– Не знаю, как получилось, начальник! – развёл он руками – Рука дрожит, да и ручку давно не держал…

– А мне плевать! – прекратил его лепет фээсбэшник, обходя стол и приближаясь вплотную – Ещё сфордыбачишь – так морду подрихтую, что твои ичкеры месяц признавать не будут!

Сомневаться в искренности намерений подполковника не приходилось и Цагараев, перечеркнув последнюю роспись, старательно вывел третью. В этот раз обе каракули походили друг на друга и Снесарёв, сверив их, поместил оба документа в папку, выглянул в коридор и позвал дежурившего у выхода бойца. Где-то в глубине затопали берцы и подполковник, вернувшись к столу, бросил в руки Салмана банку с недоеденной тушёнкой. Еды оставалось совсем немного – на самом донышке, и Цагараев принялся торопливо выгребать её остатки пальцем. Давясь, он проглотил густо облепленные жиром куски мяса и попросил:

– Михаил Владимирович, там со мной ещё двоих взяли. Так они рядом сидели, когда я у военных тебя требовал. Их ни в коем случае в живых оставлять нельзя – выдадут!

– Хорошо, – согласился фээсбэшник – проконтролирую. Хотя… сомневаюсь, что вояки их отпускать надумают. Навряд ли!

Через несколько минут Салман лежал в углу какой-то комнаты под охраной бойца, с наручниками на руках и надвинутой на всю голову спортивной шапке. Было тепло и сухо, уже не так остро мучил голод и клонило в сон. На душе было спокойно – сведения, предоставленные подполковнику, были действительно верными. И когда фээсбэшники выдернут названных им людей – в чём он нисколько не сомневался, то при первых же допросах их участие в двух акциях действительно найдёт своё подтверждение, и этого будет вполне достаточно, чтобы отпустить его наступающим утром. А потом, когда уже разберутся с тем нападением на колонну, сам он уже будет далеко отсюда. Цагараев поёрзал, устраиваясь поудобнее на голом полу, и вскоре засопел, всецело отдаваясь обволакивающему сознание сну.

А в это время, в четырёх десятках километров к востоку, под холодными струями дождя, прямо в набухающей под ними луже, сидели двое. Их заведённые назад руки были сжаты наручниками, спины холодила броня боевой машины, а вся одежда давно вымокла. Но ни одно из перечисленных обстоятельств не доставляло им такого беспокойства, как неизвестность. Дадаев уже охрип от нытья и теперь затих, только зубы выбивали дробь, да тело дрожало от холода и испытываемого страха. Нуради боялся. Даже больше – вся его мелкая душонка стыла от страха. Вот уже который час он только и ждал, когда же русские приступят к тому, чем он сам на их месте давно бы уже занялся – к издевательствам и пыткам. Но время шло, а о них словно позабыли – только часовой маячил невдалеке, изредка перебрасывая автомат с плеча на плечо. Юноша глубоко вздохнул, стараясь унять дрожь, но она всё не унималась. Рядом по прежнему хранил молчание Ибрагим. «Столько времени прошло, а он хоть бы слово выдавил! – подумал Далаев с неприязнью, косясь на соседа – Корчится от ран, а всё равно молчит!» Сил на скулёж больше не было, но безмолвствовать было ещё тягостнее.

– Как думаешь, нас убьют? – спросил Нуради у Ибрагима, но ответа так и не дождался.

Он задал Сулейманову ещё пару вопросов, но тот не отвечал. Его нежелание разговаривать Нуради истолковал по своему, и на некоторое время оставил товарища по несчастью в покое, но не надолго. Через минуту, будучи не в силах больше молчать, он с сожалением произнёс:

– Эх, вернуть бы время назад! Только одну возможность получить, чтобы хоть что-то исправить! Я бы тогда ни за что в тот подвал за Цагараевым не полез. Поверил ему, что так лучше будет, а он всего лишь голову потерял от страха! Наверняка ведь часть наших до леса добраться успела, а с ними и я смог бы!

Дадаев судорожно вздохнул, снова повернулся к Сулейманову и спросил:

– А как ты? Ты бы что сделал?

Прозвучавший вопрос задел Ибрагима за живое. Чеченец повернул заблестевшие глаза к вопрошающему и, смерив его долгим взглядом, ответил:

– Одного человека спас бы.

Больше он не сказал ничего. Отвернувшись в сторону, Сулейманов так и сидел, не обнаруживая никакого желания поддерживать разговор. Перед мысленным взором его предстало бледное лицо того раненного солдата и память снова заставила вернуться в тот день, каждое воспоминание о котором жгло душу. Над ухом снова стал всхлипывать Дадаев и Ибрагим отшатнулся в сторону. В разбережённой ране мгновенно вспыхнула боль. Она отдалась по всему телу и Сулейманов, в который раз стиснув зубы, не дал вырваться стону. Он понимал, что эта ночь для него последняя, но, несмотря на видимое спокойствие, всем существом своим желал жить. Жить сегодня, завтра, ближайшие и последующие годы. Он не хотел умирать! И тем более, умирать рядом с этой мразью.

Пленники вконец промёрзли, когда со стороны командирской палатки раздалась команда. Вокруг всё пришло в движение, их затолкали в брюхо стоявшей рядом машины и заставили лечь, уткнувшись лицами в перемешенную с маслом вязкую грязь. Сверху затопали берцами взобравшиеся на броню солдаты и послышался голос командира роты:

– Лейтенант Ивашов здесь?

– Так точно! – отозвались с брони.

– Всех бойцов пересадить в ЗИЛ! – скомандовал Завьялов и повторил – Всех! Остаются механик, я и ты.

– К машине! – не замедлили с командой, и через считанные секунды отделение уже чавкало сапогами, меся грязь в направлении крытого тентом грузовика.

Дождавшись их погрузки, Завьялов взобрался на броню, открыл люк и опустил ноги вниз. Всё ещё высовываясь по пояс, капитан оглянулся в сторону закрытого стеной дождя леса. Он ждал, до последней минуты ждал возвращения тех недобитков, которым удалось скрыться в нём после боя, но больше тянуть время было невозможно, и оба стоявших в засаде взвода пришлось снять. Оглядев подступы к лесу, ротный выждал ещё с минуту, убедился, что все заняли свои места и отдал команду на выдвижение. Ночную мглу прорезали десятки фар двигавшейся по грунтовке техники. Запоздалая колонна спешила, торопясь наверстать упущенное за день время. На одном из участков, там, где к дороге вплотную примыкала лесополоса, головная БМП свернула на обочину и остановилась. Она так и стояла, пропуская вперёд боевые машины и грузовики, пока вдали не стих шум двигателей. На какое-то время установилась полная тишина, и только усилившийся дождь давал знать о себе, барабаня по броне частой дробью. Но вот с лязгом откинулся бортовой люк и из машины вышли четверо. Двое прижимали к груди артиллерийские снаряды и, судя по опутавшим их верёвкам, были лишены возможности избавиться от обременявшей их ноши. За ними, как тени, следовала ещё пара, но уже вооружённых автоматами мужчин. Все четверо, по щиколотку утопая в грязи, продвигались вдоль опушки леса, с каждым шагом всё дольше отдаляясь от дороги. Никто не разговаривал, в полной тишине слышалось только заполошенное дыхание да чавканье сапог. Здесь, в поле, грязь стала ещё гуще и отрываться от неё приходилось с трудом, каждый раз разбивая зеркало луж крупными брызгами. Для обоих пленников всё было предельно ясно. И без того стеснённые в движениях, они брели, согнутые под тяжестью снарядов, то и дело поскальзываясь и падая в липкую толщу жирной земли. Особенно худо приходилось Ибрагиму. Рана его опять закровоточила и он совсем ослабел. Чеченец шёл, шатаясь из стороны в сторону, падал, но всё же находил в себе силы подниматься снова и снова. Глядя на него, Ивашов почувствовал, как злость уступает место жалости. И когда он увидел, как раненного заносит в сторону в очередной раз, то, не тратя времени на раздумья, подскочил к нему и, не давая упасть, приобнял за плечо. Наблюдая это, Завьялов поймал себя на мысли, что только что готов был проделать тоже самое. «Бред какой-то! – пронеслось у него в голове – Так и вовсе размякнуть можно, а тогда что? Извиниться за предоставленные неудобства и по домам развезти? Тогда зачем удерживали до сих пор! Выдали бы прокуратуре, она всё это сама с удовольствием проделывает, разве только с выводами…» С такими мыслями, разжигая сам себя, плёлся позади ротный, с трудом борясь с накатывавшим на него чувством, так противоречащим тому, что он сейчас собирался совершить. К постоянно нывшему щенку капитан оставался равнодушен, но этот пулемётчик импонировал ему всё больше и больше. «Опять таки, – размышлял он – отпусти мы их сейчас, сколько ещё наших от рук этого сучья погибнет! А погибло уже сколько, кто знает?» С последней мыслью Завьялов окончательно отмёл все сомнения и, приняв решение, скомандовал:

– Стой! Пришли.

К нему повернулись и Ивашов, осознав услышанное, нерешительно отошёл от поддерживаемого им чеченца.

– Чего встал, как вкопанный! – прикрикнул на него Леонид и зло бросил – Доставай!

В последующую минуту, пока лейтенант возился с установкой взрывного устройства, Завьялов выудил из разгрузки тощую пачку, достал последнюю сигарету и закурил. На пленных он старался не смотреть. Снова заныл юноша. Его повизгивание и вой вскоре перешли в истерику и ротный поморщился.

– Покурить бы, командир! – услышал он и повернулся к раненному.

Тот с видимым спокойствием взирал на ротного и лишь лихорадочный блеск серых глаз выдавал его состояние. Капитан как-то суетливо стал обшаривать карманы разгрузки, но поняв, что второй пачки не прихватил, приблизился к чеченцу и вставил в его губы свою, недокуренную сигарету. К этому времени оба пленника стараниями лейтенанта уже были крепко связаны друг с другом, а к вынужденно удерживаемому раненным снаряду прикреплёна мина. Всё было готово, но оба офицера ждали. Чеченец, не торопясь, глубоко затянулся в последний раз и выплюнул окурок. Затем он расправил отёкшие плечи и внимательно посмотрел на обоих.

– Пора! – хрипло выдавил Завьялов, каменея лицом, и Ивашов шагнул к связанной паре.

Стараясь не заглядывать в глаза своим жертвам, он снял предохранитель. Раненный всё также сохранял спокойствие, на какое то время притих и второй.

– Когда сработает? – как-то буднично спросил чеченец.

– Через минуту, а потом, когда пошевелитесь, взорвётся.

Лейтенант наконец закончил приготовления и оба офицера, чавкая в грязи, поспешили в темнеющую рядом балку. За их спиной снова зашёлся в визге молодой, но его явственно перекрыл голос раненного, громко отсчитывавшего секунды. Утопая в грязи, офицеры в несколько прыжков преодолели оставшееся до рва расстояние и заскользили вниз, когда всё тот же мужской голос прокричал: «Аллах акбар!» И, как только оборвалась фраза, последовал мощный взрыв.