Читать книгу Не гневи морского бога - Олег Кондратьев - Страница 5

Дениска рос тихим и спокойным ленинградским мальчиком. Он рано потерял отца, умершего от инфаркта, когда сыну не было и пяти лет. Растила его мама, так и не вышедшая второй раз замуж, на более, чем скромную, зарплату инженера в каком-то номерном НИИ, плюс жалкие надбавки за регулярные переработки и подворачивающиеся командировки. Нет, он вовсе не стал рафинированным «маменькиным сынком». Появлялся дома с синяками и ссадинами, непременным атрибутом боевых разборок с чужаками из соседнего двора. Покуривал тайком, старательно заедая табачный запах полузрелыми ягодами рябины или пожухлой травой с газонов детской площадки. Даже пил кислое вино в сыром и мрачном тупике за старыми гаражами. Как все.

Занятая до глубокого вечера на сверхурочной работе мама смотрела потом на сына печальными глазами, дергала его за ухо, награждала ласковыми подзатыльниками и украдкой плакала, отстирывая по ночам неподдающиеся пятна, напряженно размышляя, где раздобыть денег на новые ботинки и обязательную школьную форму к 1 сентября.

Потом вдруг что-то переменилось: Дэн начал сам стирать и гладить рубашки, отпаривать брюки и ежевечерне мыть голову под струей воды в раковине. Руки его теперь всегда были чистыми, а ногти коротко подстрижены. Изменились даже «боевые отметины» на лице: они стали какими-то планово-упорядоченными и аккуратными.

Такими хозяйственно-гигиеническими шагами пришла к нему первая сумбурная и короткая любовь. Ей было почти 14 лет, и она сидела на третьей парте у окна в первом ряду. На переменах чинно прогуливалась по школьному коридору в сопровождении подружек. Зато, после уроков позволяла Денису провожать ее до самого подъезда слишком близко расположенного дома, а ближе к вечеру сопровождать в музыкальную школу.

Дэн был невероятно счастлив.

Но, закончился учебный год, и девочка вместе с родителями переехала в Москву: она поступила в специализированное музыкальное училище при Московской консерватории. Странно, но 1 сентября, не увидев свою любовь на привычном месте у окна, Вилков с удивлением для себя обнаружил, что не испытывает ни разочарования, ни горя, ни малейшего желания предаться неутешной скорби.

Любовь не уехала, она просто ушла. Зато, к счастью, осталась привычка к порядку и чистоте.

Денис начал регулярно посещать секцию бокса в ближайшей ДЮСШ. И еще занялся лыжами и греблей. Это были его первые самостоятельные шаги по выбранной им стезе. Дальше должно было следовать поступление в военное училище. Разумеется, только в морское, потому что – Ленинград. Никакой особой тяги к профессии военного он не испытывал. Просто с прагматичностью взрослого человека рассудил, что сидеть дальше на шее заботливой, выбивающейся из сил мамы он не имеет права. Значит, предстояло отправиться на завод учеником, неважно там кого. Военная же альтернатива позволяла пять лет состоять на полном государственном обеспечении в училищных казармах, а потом начать совершенно независимую офицерскую жизнь, которая через долгие-долгие лет тридцать даст ему очень приличную пенсию, квартиру и еще кучу всяких льгот.

Да тут и раздумывать было нечего!

Благодаря своему уживчивому характеру Дэн легко сходился с людьми и не испытывал никаких проблем от суровой жизни в казарме. Даже полное отсутствие лидерских качеств играло ему на руку: избавляло от зависти сослуживцев. А тут вдруг на 4-м курсе его назначают заместителем командира взвода и присваивают звание главного корабельного старшины!

Ну, почему не Генка Соловьев? Или хотя бы Васька Лысенко.

Первый – вообще уже готовый командир-единоначальник. Причем в лучшем, «суворовском» смысле: «слуга царю, отец солдатам». Такому на роду написаны шитые звезды адмиральских погон. А второй… Лысенко родился и вырос в белорусском городе Жодино под Минском, где насмешница-судьба свела в одно время взрывного армянского одессита и юную прибалтийскую красавицу с русскими корнями – его отца и мать. Понятно, что имея в анамнезе столь неожиданную генную конструкцию, Василий, хотя и сам пока не определился, какие же черты его противоречивого характера являются доминирующими, явно не прочь был занять командную должность.

А «повезло» Вилкову. Впрочем, на крепкую дружбу троицы это никоим образом не повлияло.

И вот теперь Дэн отчаянно нуждался в их помощи.

Только вчера вечером на КПП училища приехала его мама. Это было уже из ряда вон выходящее обстоятельство: за почти четыре года обучения Денис мог припомнить не более парочки таких случаев.

Понятно, что по замысловатым внутренним коридорам и непредсказуемым переходам старого здания «Дзержинки» Вилков летел с тревожно бьющимся сердцем после того, как рассыльный-первокурсник отыскал его в дальнем спортзале и сообщил о «внеурочном прибытии на КПП училища близкого родственника»: любые неожиданности и сюрпризы редко бывают приятными.

Однако на этот раз все обошлось, хотя повод визита оказался в высшей мере неожиданным.

– Денечка, родной! – После продолжительных поцелуев заботливая мама робко оглаживала рукава старенькой, но чистой и выглаженной рабочей формы своего двадцатилетнего сына-моряка. – Ты что-то похудел совсем! И дышишь тяжело. – Худенькая мамина рука переместилась на его лоб. – Ой, кажется, у тебя температура! Ты ходил в эту… ну… к врачу? Тебе больничный лист нужен!

– Мам, ну что ты, в самом деле! – Взрослый сын неловко пытался прикрыть своим большим телом миниатюрную фигурку матери от любопытных глаз замершего в двух шагах от турникета вахтенного и с любопытством поглядывающего на них через стекло дежурной рубки помощника по КПП. – Давай сюда отойдем. – Он увлек мать в самый дальний угол шестиметрового помещения. – Я абсолютно здоров, и ни в какую медсанчасть мне не надо. И не похудел вовсе: я же домой приезжал всего четыре дня назад, в ту субботу.

– Да? – встрепенулась мама. – Значит, я тогда еще заметила. Ты весь продрог на улице в своей… курточке.

– Мама! Это был бушлат! И он очень теплый.

– А горло открыто! У тебя с самого детства было больное горло, даже гланды удаляли. Помнишь…

– Ну, конечно-конечно, – перебил сын, – и шарфик твой вязаный аккуратно лежит у меня в тумбочке.

– Вот! Именно, что лежит! А ты его должен постоянно носить, врачи говорили…

– Мулечка! – Денис нежно прикоснулся губами к ее лбу. – С формой не всегда получается его надевать. Но я стараюсь, – тут же добавил он.

На губах женщины появилась легкая улыбка:

– Я понимаю. Понимаю. – Она теперь крепко держала его за руку. Как в детстве. – Какой ты стал большой и взрослый! Жаль, что отец…

– Ну, ма-а-а-м…

– Не буду, не буду!

– Ты лучше расскажи, что случилось. Тебе опять предлагают ложиться на операцию?

Несмотря на вовсе не старый и, даже, не пожилой еще возраст – чуть перевалило за сорок – здоровье у его мамы было далеко не идеальное. Побаливало сердце, скакало давление, появились проблемы с печенью и желудком. А в последний год осматривающие ее врачи все больше внимания стали уделять щитовидной железе. Даже порекомендовали сделать операцию.

– Нет-нет, родной, здесь все пока нормально. – Мама машинально погладила тонкими пальцами свою шею. – Знаешь, такая неожиданность… – В больших серых маминых глазах не было и намека на тревогу, и Дэн успокоился. – Этот звонок… В общем, я только-только добралась вчера домой после работы, еще заглянула по пути в магазин и аптеку, совсем уже поздно было, часов девять вечера, наверно… – Вилков слегка сжал мамину ладонь. – Да-да, так вот, тут и зазвонил телефон. Понимаешь, обычно он звонит дзинь-дзинь, дзинь-дзинь, с перерывами, а тут так настойчиво тр-тр-тр-р-р, и безо всякой паузы.

– Наверно, это межгород, – сообразил Денис.

Мама часто закивала:

– Я трубку-то беру, а там совсем незнакомый голос. Женский!

Вообще у их маленькой семьи практически не было родственников. Денисовы отец и мать были единственными детьми в своих семьях, бабушки и дедушки с обеих сторон умерли. Остались, правда, какие-то троюродные то ли тетки, то ли бабки в количестве двух штук, но Денис их практически не помнил. Мама изредка, по большим праздникам, звонила куда-то по телефону, и этим ограничивалось родственное общение.

– Представляешь?!

– Мамуся, не тяни! У меня вот-вот самоподготовка должна начаться.

Чисто женское желание хоть чуть-чуть поинтриговать сменилось у мамы обреченной необходимостью подчиниться строгому военному распорядку. Но ведь не совсем уж!

– Это была Москва! – торжественно объявила она.

«Да, хоть Рио-де-Жанейро»! – подумал Дэн, а вслух поинтересовался:

– Кремль?

– Не умничай! И не считай меня старой дурой.

– Ты молодая! – автоматически отреагировал он и, спохватившись двусмысленности, зачастил: – Умная-умная-умная! И молодая! И самая-самая любимая.

– Ладно, уж, не подлизывайся. С русским языком у тебя до сих пор плохо.

«Знала бы ты, как я за эти годы преуспел, зато в разделе “ненормативная лексика”!»

– Догадайся, кто это мог звонить.

Вилков с искренним недоумением развел руками:

– У нас ведь там никаких знакомых никогда не было.

На мамином лице появилось лукавое выражение:

– У нас – нет. А вот у отдельно взятых молодых военных моряков…

Дэн быстро перебрал в уме имена своих немногочисленных знакомых женского пола и географические координаты известных ему мест их пребывания и облегченно выдохнул:

– У молодых военных моряков одна забота – служба! А в Москве даже моря нет.

Его взрослая мама стала похожа на молоденькую девочку:

– Ай-ай-ай! Моря нет, а Любовь имеется.

– Какая любо… Любовь?!

Мама молча глядела на него искрящимися глазами: эффект был достигнут.

– Мамуль, ты хочешь сказать, что тебе по телефону позвонила из Москвы…

– Не мне, а тебе! Да-да-да, именно Любовь.

Вот так номер! Четырнадцатилетняя девочка из-за третьей парты у окна. Соседний дом… Музыкальная школа… Его первую любовь действительно звали Любовь! И фамилия под стать: Яровая. Полная тезка героини пьесы Тренева, которую даже в школе проходили. «Проходили-проходили и, увы, совсем забыли»! Шесть лет прошло. Это же целая жизнь! Денис с трудом мог вспомнить ее лицо, зато копна чуть рыжеватых вьющихся волос, насквозь пронизанная яркими лучами весеннего солнца, навсегда врезалась в его память.

– …ты меня не слышишь! – Мама теребила его за рукав робы. – Она завтра приезжает в Ленинград. Девочка заканчивает консерваторию и уже сейчас самостоятельно выступает с целым симфоническим оркестром. А здесь она будет играть… – Мама вытащила из сумочки небольшой листок бумаги. – Я записала… вот… «фортепьянные вечера в Малом зале государственной филармонии». Завтра вечером, один концерт. Смотри, так и написано: лауреат конкурса молодых исполнителей Любовь Яровая!

– Ну-у-у, я рад за нее.

– Ты у меня совсем дурачок, да? Девушка приезжает в другой город, звонит ему по телефону, хочет встретиться…

– Ну, положим, в другой город она приезжает, исключительно, с концертом. По работе, так сказать. Когда меня направят на Северный флот, я ведь тоже отправлюсь туда не из-за красот чахлой полярной природы, а по долгу службы. И потом, я что-то не слышал ничего об её непреодолимом желании увидеться с давным-давно забытым одноклассником. Может, она боится, что на её выступлении не будет аншлага, вот и обзванивает всех, кого может, места в зале пытается заполнить.

– Фу-х! – Мама фыркнула, как рассерженная кошка. – Не зли меня, сын! Не притворяйся идиотом. Впрочем, все мужчины катастрофически недогадливы. Вам все надо разжевывать.

Денис чуть заметно усмехнулся: «Ох, мамочка, мамочка! Уж я-то знаю, как невелик твой практический опыт общения с мужчинами».

– Люба искала именно тебя! Хотела, чтобы ты пришел на ее концерт. Собиралась даже оставить для тебя в кассе контрамарку. И просила, чтобы после выступления ты обязательно прошел к ней за кулисы, – выпалила мама.

«Что-то мне кажется, что последнее предложение ты, мамуля, добавила от себя. А, впрочем…» – перед мысленным взором Дэна засверкали рыжеватые кудри, он на секунду ощутил в руке тяжесть девочкиного портфеля, а в груди – острое чувство всеобъемлющего счастья от её шаговой близости.

– Когда у нее концерт?

Чуть напряженные черты маминого лица мгновенно разгладились. Она приподнялась на цыпочки и чмокнула сына в щеку:

– Умница! Я тут сама заехала в филармонию и все проверила. В пятницу, начало в 19 часов. Даже билет купила: вдруг у Любы с контрамаркой что-то не получится. Совсем недорого! Да, вот еще что. – Мама порылась в сумочке, вытащила скомканную, шуршащую бумажку и сунула ее в ладонь сына. – Обязательно купи цветы! Лучше, конечно, большой букет белых роз, – мама вздохнула, – но, сойдут и красные гвоздики. Главное, сам подойди к сцене и вручи лично в руки. Понял?!

– Ах, во-о-о-от, как надо! – протянул Дэн.

– Не ерничай! Лучше запоминай: ей вдвойне будет приятно, и как девушке и, как актрисе…

Мама продолжала свои ценные наставления, а мысли ее сына потекли в более практическом направлении:

«Значит, пятница. Да еще и в 19 часов! Увольнений нет».

– Тьфу, а не проблема! – Василий Лысенко метко «выстрелил» окурком сигареты в большой металлический бак для мусора, стоящий метрах в пяти. – Ты что салага-первокурсник? Да ты же через КПП практически свободно можешь в любое время выйти: пошел, например, после дневной приборки проверять наружные объекты, закрепленные за взводом, – развивал свою мысль Лысенко.

И здесь он был прав: территория вокруг училища была поделена на участки, которые дважды в день очищались от мусора и тщательно подметались руками выделенных для этого курсантов.

– Ага. Проверяльщик весь такой в парадно-выходной форме! – кивнул Вилков.

– Так ты ж проверяющий, а не приборщик! Целый замкомвзвода. Короче…

– Короче, – взял на себя инициативу Генка Соловьев, – выйти – не проблема. Войти тоже. На самоподготовке и вечерней поверке мы тебя прикроем. Так что иди, наш влюбленный друг, готовься к встрече с прекрасным!

По дороге к Малому залу филармонии Вилков купил три большие красные гвоздики. Потом, чуть подумав, добавил к ним еще две белых и пучок какой-то зелени. Получилось вполне прилично, хотя и пришлось к ассигнованным мамой купюрам добавить кое-что из своих, подкожных.

Публика в зале собралась весьма разношерстная. Возрастные дамы в длинных вечерних платьях, сопровождаемые пожилыми кавалерами, одетыми в темные строгие костюмы с непременными старомодными галстуками, мирно соседствовали с более юным поколением меломанов, чьи бедра, независимо от половой принадлежности, туго обтягивали потертые джинсы, а с узких плеч свисали вниз бесформенные хламиды.

Вилков в своем форменном синем воротнике-гюйсе с ос-лепительно-белыми полосками и в безупречной чистоты тельняшке выгодно смотрелся на фоне и тех и других. Он оказался единственным представителем славного матросского сообщества на этом празднике творческой интеллигенции; что поначалу весьма смущало его, но обернулось явным преимуществом с первых же минут открытия концертного действа, когда из боковой кулисы к сверкающему полированной чернотой роялю направилась высокая женщина в темном, облегающем платье в пол.

Женщина была незнакома Дэну. Он быстренько глянул в предусмотрительно приобретенную на входе программку: «…фортепьянные вечера… лауреат… Любовь Яровая… в сопровождении…» Ага! Наверно, это сопровождение. А Любовь находится среди небольшой группы исполнителей, расположившихся чуть в глубине сцены. О, там и пианино стоит! Ладно, понадеемся на «явное преимущество»: в светлом зале, даже со стороны сцены, его яркий форменный наряд выделяется, как флажок морского семафора в руках корабельного сигнальщика на мостике. «Сама разглядит. Перепутать не с кем».

Между тем женщина неторопливо и обстоятельно разместилась на фигурном стуле перед распахнутой крышкой рояля; дождалась, пока луч прожектора, следовавший за ней с момента выхода на сцену, не остановится, максимально ярко и полно осветив ее фигуру, и лишь тогда опустила руки на клавиши…

Любовь! Черт возьми, это была все-таки она. Гладко зачесанные со лба волосы, туго стянутые на затылке, опускались вдоль прямой спины «конским хвостом». Едва женщина чуть наклонила голову, они рассыпались и заискрились каштановым цветом в ярком луче прожектора, как когда-то давно под солнцем у окна за третьей партой в первом ряду…

Играла Люба легко и непринужденно, даже как-то весело. Или это репертуар был такой. Все равно великолепно на его дилетантский взгляд. Наверно, не только на его, потому что аплодисменты возникали с завидным постоянством после каждого виртуозного пассажа, а по окончании выступления переросли в настоящие овации.

Увидев, что некоторые зрители с цветами в руках направились к сцене, Дэн устремился за ними. Он терпеливо дождался, пока исполнительница, медленно продвигаясь вдоль рампы с широкой улыбкой на лице и частыми, короткими поклонами, собрала цветочную дань со своих восторженных почитателей и, наконец, остановилась как раз напротив Вилкова. Дэн задрал вверх голову и протянул букет, намереваясь высказать вдогонку пару слов благодарности за доставленное её игрой удовольствие, но девушка опередила его. Она склонилась совсем низко и, принимая подношение, очень отчетливо прошептала:

– Пройди за кулисы через правый притвор. Я буду ждать!

Она грациозно распрямилась, помахала залу рукой, одарила всех совсем уж ослепительной улыбкой – «я так вас люблю»! – и, чуть приподняв подол длинного платья, легкими стремительными шагами скрылась за кулисами. Денис повертел головой, определяясь с правильным направлением, и солидно зашагал к боковым ступеням, ведущим на сцену.

Любовь ждала его сразу за первой театральной портьерой. К немалому удивлению и смущению Вилкова девушка обвила его шею руками, чмокнула влажными губами в щеку и радостно защебетала:

– Ой, Дэнчик, какой ты молодец, что пришел! А я тебя сразу в зале узнала. По форме. – Любовь чуть отстранилась от него, но рук с плеч не сняла. – Как ты… изменился! Настоящий мужчина. Сколько же лет…

Ей не дали договорить. Как по волшебству, рядом с молодыми людьми возникла очень крупная женщина неопределенного возраста:

– Любочка, вы еще здесь?! – Тонким высоким голосом поинтересовалась дама, всплеснув руками. – Все уже собрались.

– Да-да, Ксения Мелентьевна, бегу! – Девушка отступила на шаг и перевела беспомощный взгляд с корпулентной собеседницы на Вилкова и обратно. – А как…

Склонив набок массивную голову, дама быстро, но внимательно оглядела Дениса от носков безупречно начищенных форменных ботинок до короткой уставной стрижки. Ее круглое лицо выразило приветливое одобрение, а полные губы раздвинулись в вежливой улыбке, адресованной курсанту.

– А что, Любочка, приглашайте вашего блестящего гардемарина на наши ритуальные посиделки! – Она еще раз, теперь в обратном направлении – от головы до пят, – смерила Вилкова взглядом. – Это будет весьма эффектно.

Дама исчезла столь же быстро и необъяснимо, как и появилась, оставив после себя легкий аромат каких-то цветочных духов и чуть заметное колыхание тяжелой портьеры.

– Пойдем-пойдем! – Влажная ладошка Любы ухватила Дэна за кисть. – Наши все в большой гримерке собрались. – Она потянула его за собой, продолжая быстро говорить уже на ходу. – Ну, «наши» – это весь гастрольный коллектив. И местные тоже. А Ксения Мелентьевна – это главный администратор. Правда, впечатляющая женщина? Мы всегда собираемся после концерта. Традиция такая. Поболтаем… – Девушка повернула к Денису раскрасневшееся лицо. – Выпьем шампанского! Ты не против?

Отвечать Вилков не успевал: они стремительно продвигались по полутемному закулисью, огибая какие-то тумбы и колонны, поднимаясь и спускаясь по крутым лесенкам с маленькими ступенями, минуя узкие коридорчики.

«Черт! Как она-то не спотыкается на своих шпильках и не запутывается в подоле длинного платья?!»

Сам Денис уже дважды чуть не упал и пребольно стукнулся коленом о какой-то твердый выступ. Наконец парочка выскочила в более-менее освещенный коридор. Люба остановилась у первой же массивной резной двери, одернула и так безупречно сидящее на ее стройной фигуре платье, двумя короткими движениями поправила чуть растрепавшуюся прическу и уверенно надавила рукой на причудливо изогнутую медную рукоять двери. Другая ее рука так и оставалась в Денисовой ладони.

Помещение, куда вступили молодые люди, было ярко освещено. Это действительно оказалась гримерка, узкая и длинная, со сплошь зазеркаленной стеной справа и кучей народа на всем остальном свободном пространстве. Казалось, людей здесь собралось не менее полусотни. Приглядевшись, Вилков понял, что иллюзию многочисленности создают именно зеркала и еще то, что все присутствующие находились в постоянном броуновском движении. Впрочем, не так уж бессмысленны и неупорядочены были их перемещения. Людской поток целенаправленно струился вдоль зеркальной стены с неширокой горизонтальной подставкой на уровне пояса. На ней в живописном беспорядке расположились бутылки и миски, разнокалиберные тарелки, пластиковые стаканчики, картонные коробки и целлофановые пакеты, наполненные разнообразнейшим ассортиментом питейно-гастрономического свойства. К ним-то и протягивались одновременно несколько рук. Добычу большинство тут же отправляло в рот, потому, как вторые руки у всех были заняты ёмкостями со спиртным. А это, согласитесь, являлось приоритетным параметром, учитывая основную цель симпозиума.

Предаваться дальнейшему созерцанию Денису помешал ощутимый тычок в бок:

– Деник, смотри, что я урвала! – Люба стояла рядом, прижимая одной рукой к груди две бутылки со спиртным: ополовиненную шампанского и почти полную водки.

«Ход её мысли мне уже определенно нравится», – подумал Вилков.

Во второй руке у девушки была тарелка, на которой громоздились треугольные куски пиццы и нарезанные явно тупым ножом шматки докторской колбасы. Сверху торчали несколько маринованных огурчиков.

«А это вообще выше всяких похвал!»

– Черт! Пирожных не досталось. Проглоты! – Лауреатка международных конкурсов резким движением головы отбросила со лба выбившуюся прядь волос. – Теперь надо уединиться без потерь.

С этими словами девушка круто развернулась и устремилась в самый дальний угол гримерки. Денис успел только рукой поймать ее за талию и, как ведомый буксиром корабль, стремительно отправился в несамостоятельное плавание. Впрочем, обладая природным тактом, он не забывал излучать извинительно-признательные улыбки всем, случайно оказавшимся на ходу этого пробивного катамарана. Наконец Вилков оказался зажат между полуприкрытой створкой противоположной двери и разгоряченным телом своей спутницы.

– Это, конечно, не самое приспособленное место, но лучшее мы вряд ли найдем.

«Да, лучшего мне и не надо!»

Галантный военмор выхватил бутылку водки из рук Любови и быстро наполнил два пластиковых стаканчика, неизвестно откуда появившихся в руках его подруги.

– Или, может, тебе шампанского? – запоздало поинтересовался он, когда девушка уже отхлебнула полпорции.

Люба лишь отрицательно помотала головой и допила стаканчик до дна.

– Нет. Вино потом. – Она слегка отстранилась, разглядывая его своими ослепительно-яркими зелеными глазами. – Знаешь, у нас тут все целуются, так что я не буду возражать, если мы выпьем на брудершафт.

«А я уж тем более!»

Губы молодых людей соединились в продолжительном поцелуе.

– Горько! Горько!! – нестройный призыв загудел со всех сторон. – Горько!

«Наблюдают, однако». – Вилков поднял вверх руку:

– У нас просто неожиданная встреча… э… старых одноклассников.

– Горько! – продолжала бушевать публика.

«Да и на здоровье!»

«А где ж она так научилась целоваться? Господи, я о ней до сих пор ничего не знаю!»

Голос здравого рассудка был тут же задавлен теплыми влажными губами бывшей одноклассницы и ее ошеломительно упругим язычком, проникающим, казалось, в то самое заветное место, которое даже самые добропорядочные мужчины берегут для… «а, черт его знает…»

Наконец их оставили в покое.

– Деник, у нас поезд на Москву в 6.15 завтра. Надо еще заехать в гостиницу, забрать вещи.

– Ну, конечно, я тебя провожу.

– Тогда давай сейчас сразу потихоньку слиняем! А то эти, – девушка кивнула головой с сторону забитой гримерки, – сейчас нажрутся, и нам со своими «Горько», вообще, не дадут продохнуть!

– А мне «Горько» понравилось!

– Дурачок, тебе еще не так понравится… – Она ласково провела ладонью по его щеке. – Эн эль камино, де сеньоре!

– Что?

– Это по-испански: «В путь, господа!»