Читать книгу Другая жизнь - Олег Красин - Страница 5

На следующий день город мелкой сеткой накрыл летний, едва слышный дождик; его неторопливый шелест напоминал уютное шуршание газетных листов в библиотеке. Он гулял по улицам, паркам, площадям, заглядывал в окна, словно приглашая выйти и ощутить на лице его свежую влагу.

Небо заволокло неподвижными серыми тучами, приглушающими яркость красок. Дома, тротуары, дороги посерели, а жители, спешащие на работу, спрятались под зонтиками и оказались похожи на движущиеся грибы с разноцветными шляпками.

Большинство шляпок было чёрными и Вера, идущая, как все на работу и раскрывшая голубой зонт, вдруг подумала, что эти люди похожи на особый сорт грибов – на «чернушки». Так бы она их назвала.

«Чернушек» было слишком много, и, казалось, они заполнили все улицы. «Из них не сделать ничего вкусного: ни сварить, ни в масле не обжарить, ни посолить», – неожиданно с досадой подумала она. Ей показалось, люди под чёрными зонтиками, действительно, были съедобными грибами, только ножки у всех разные – толстые или тонкие.

Вообще Вера не была искушенным знатоком в деле заготовки грибов, даже грибником её можно было назвать с большой натяжкой. И потому вдруг появившиеся мысли показались ей необычными и неожиданными, ведь она даже не могла вспомнить, когда последний раз ходила в лес за грибами, наверное, с матерью, во время учебы в Академии.

Под эти странные размышления она вошла в высотное здание бизнес-центра, где на девятнадцатом этаже находился их офис. Её встретили всё те же равнодушные охранники, будто смотрящие сквозь неё, натёртые блестящие полы и тишина холла.

Один из охранников казался Вере особо неприятным: у него был крупный, загнутый к низу нос, упирающийся в короткие стреловидные усики, близко посаженные ястребиные глаза, а на лице застыла угрюмость и обида. Длинный и худой, он смотрелся недовольным на фоне упитанных и жизнерадостных охранников, словно чувствовал себя недооцененным и предназначенным для большего, чем просто стоять в холле и убивать время. «Не сослал ли его кто сюда, – подумала Вера с усмешкой, – в наказание!»

Впрочем, ей было всё равно, хотя и она была неинтересна охране, каждый день пропускающей туда-сюда толпы офисных мышей, разных сотрудников компаний-арендаторов, напичканных, как сельдей в бочке на каждом этаже «Ориона». Эта обстоятельство привело Веру к одной любопытной мысли: люди вообще редко интересны друг другу и неважно, кто они, какое положение занимают. Люди интересны только сами себе.

И всё же, когда она проходила мимо, то соблюдая приличия, коротким кивком здоровалась с ними со всеми, кроме горбоносого. Словно от того, что она его не замечала, высокий и неприятный человек растворялся в воздухе и переставал существовать.

Площадка перед лифтами пустовала. Вера бросила взгляд на большие электронные часы, висевшие сверху, и выяснила, что пришла на полчаса раньше, потому вокруг было тихо и безлюдно. Впрочем, в её случае, раннее появление на работе казалось к лучшему, потому как Иван Андреевич, хоть с виду и выглядел безобидным, но мог доставить кучу неприятностей. Оттого Вере казалось, что лучше быть жаворонком, а не совой. Хотя кто их разберет, этих начальников? Поскольку задержки допоздна тоже приветствовались, то кто в итоге выигрывал офисный спор – жаворонки или совы, понять было невозможно.

Двери лифта мягко открылись, и она вошла внутрь, нажала кнопку своего этажа. Лифт беззвучно понес её к заданной цели. Этот лифт мог бы быть самолетом или ракетой, поднимающимся в небо. Вера явно представила, как железная коробка несётся вверх на угрожающей скорости, срывается с направляющих железных балок и с грохотом пробивает потолок. Вокруг шум, пыль, грязь…

Но она уже в небе, летит над землей и не видит всей глубины бездны, разверзшейся под ней, не чувствует скорости полета, потому что наглухо закрытая кабина лифта не имеет стекол. Если смотреть снизу, то эта маленькая кабина похожа на крохотную точку. Её полет можно принять за полет спутника с живым существом внутри, как когда-то давно запускали в космос собачек Белку и Стрелку.

Эта мысль – сравнение себя с двумя милыми собаками, показалась ей забавной. «Вот дурёха, фантазёрка!» – посмеялась она над собой.

Над дверьми лифта мелькали зелёные электронные цифры, отсчитывающие этажи, плавно и почти неслышно гудел мотор. Здесь, в замкнутом пространстве, скорость подъема совсем не ощущалась, скрытая от пассажиров алюминиевыми панелями и зеркалами. Казалось, что лифт просто стоит на месте без движения и только лёгкое подрагивание стен выдавало напряжение машины, поднимающей кабину к вершине здания.

Вере надо было выйти на девятнадцатом этаже.

«Вот и приехали!» – подумала она, когда на табло загорелась цифра девятнадцать. Но лифт не остановился, а, как будто по инерции, проехал пару этажей вверх и встал на двадцать первом.

«Странно! – мелькнуло в голове у Веры. – Я не вызывала этот этаж. Может, его вызвал кто-то сверху, и он проскочил мой? Но такого еще не было. Странно!»

Помедлив немного, точно занятые посторонними мыслями, двери с тихим шипением отворились и открыли изумленной девушке необычную картину.

Перед нею тропические джунгли с зелеными лианами, бамбуком и папоротником. В лицо бьёт тугой влажный воздух, и Вере кажется, что сейчас она услышат гортанные крики птиц, стенанье обезьян, рык хищников – настолько всё это похоже на явь, как будто она смотрит передачу «В мире животных» или один из фильмов известного канала «National Geographic».

«Что это? – просыпается в ней любопытство. – Кто-то оригинальничает, обустроил офис вроде амазонской сельвы? Ни дать, ни взять, любитель сафари! Сейчас появится некто в пробковом шлеме и с ружьем на плече!»

Но звуки отсутствуют: ни звериные, ни человечьи.

Потом раздается тихая музыка, она звучит так, будто льётся с потолка, увитого толстыми ветвями лиан. Вера узнаёт произведение Кортазара3 «Молчание Бетховена» – она любила творчество мексиканского пианиста.

Негромкие звуки кружат над головой, переливаются из мажорных в минорные, касаются сердца. И Вера слышит в этой музыке шелест осыпающихся увядших листьев, грустное небо, погруженное в осеннюю тишину. Она чувствует печаль меняющегося мира, который не в силах остановить время.

Любопытство, столь присущее людской натуре, толкает её вперед, и она робко, неуверенно, делает шаг из лифта в яркий зеленый мир, различая впереди себя едва заметную стёжку-дорожку, теряющуюся в траве. Будто начерченная по линейке, тропинка имеет повороты под прямым углом как в классически правильном лабиринте, сужающимся к центру.

Она идёт по ней всё дальше и дальше, углубляясь в заросли. В глаза бьёт буйная зелень, и, кажется, что сама атмосфера насыщена зелёным цветом, пронизана разными оттенками: от нежно-салатного, переходящего в цвет умбры, до изумрудного.

Пройдя несколько шагов, Вера с изумлением обнаруживает, что деревья, показавшиеся ей естественными и живыми атрибутами Амазонии, на деле, стоят в больших контейнерах. Контейнеры ей попадаются разные: и те, что она увидела вначале – оплетённые ивовыми прутьями, и другие, похожие на дубовые кадки. Одна такая стояла у Вериной бабушки на даче, и та в ней солила огурцы.

Помимо контейнеров с декоративными деревьями пол оказался уставлен разнообразными кашпо и горшками, из которых произрастали пышные кустарники, кивающие по сторонам головками роз, пионов, тюльпанов и других цветов, названия которых Вере были незнакомы. Она лишний раз подивилась тому, насколько многообразна фантазия цветовой гаммы, сложившейся в голове неизвестного флориста.

Итак, деревья были живыми, но они не росли из пола.

«Я же говорила – оригинал! – констатирует Вера, словно ведя негласный разговор с собою. – Расставил кадки, горшки и думает, что попал в джунгли. Интересно, тут есть кто-нибудь?»

Она проходит вперёд под хрупкие, хрустальные звуки фортепиано. Музыка слышится как приглушенный фон, привносящий драматизм в её таинственное путешествие, похожая на звуковое сопровождение фантастических фильмов вроде «Парка Юрского периода» или «Аватара».

Медленно и осторожно ступая, Вера идёт всё дальше.

По краям дорожки появляются яркие цветы: левкои, орхидеи, каллы. Это буйство декоративных растений, которые не найдешь в настоящих джунглях, ещё раз напоминает ей, что она идет по сказочному лабиринту.

Она делает несколько поворотов под прямым углом, с внутренним напряжением и даже испугом ожидая увидеть кого-нибудь перед собой, но впереди никого – за каждым поворотом пустое пространство, становящееся уже привычным. В некоторых местах разросшиеся лианы преграждают путь, цепко сплетясь на полу длинными ветками, и Вера, высоко поднимая ноги, осторожно перелезает через них.

«Это какой-то бред! Что я здесь делаю? Пора уже в офис!» – в легкой панике думает она.

Время, время. Сколько она здесь? Секунду, минуту, вечность? Вера смотрит на часы – прошло всего пять минут после того, как она вышла из лифта на чужом этаже. В запасе остаётся немного, но любопытство толкает всё дальше: что же там, в конце лабиринта, вдруг он никогда не кончиться? Вдруг он бесконечен и ей суждено до конца жизни бродить среди лиан.

Паника овладевает ею, в глазах темнеет, и она уже хочет броситься напрямик, не разбирая дороги, рвать руками тугие ветки деревьев до тех пор, пока хватит сил, пока не растает надежда на спасение – только бы пробиться к лифту и уехать.

В офисе как будто меркнет и свет. Он делается нестойким, сумеречным, а вместе с ним блекнут краски, затихает музыка. Словно надвигается что-то тяжелое, мрачное, ужасное…

Но за очередным поворотом Вера вдруг видит пустую скамейку и, как ни странно, оглушающая паника, охвативший её ужас, внезапно проходят, будто их никогда и не было. В ушах снова звучит музыка Кортазара, которая, как оказалось, не прекращалась, и снова буйствуют оранжевый, жёлтые, синие краски цветов, кипит зелёная листва. Сгустившийся свет, грозивший перелиться во мрак, немедленно рассеивается и опять становится светло и спокойно, как прежде.

Скамейка, окрашенная в ярко-голубое, на фоне пышной зелени сразу бросается в глаза. Скорее это не скамья, а лавочка, подвешенная на стальных витых пружинах, вставленных в ушки металлических опор. Такие лавочки Вера видела у многих знакомых на дачах. На скамейке разложена мягкая поролоновая основа, сверху нависает козырек от дождя. Обычная дачная лавочка. На ней можно качаться, и Вера не выдерживает, садится, подобрав ноги, принимается раскачиваться.

Лёгкий скрип действует успокаивающе. Кортазар и пружины создают странную музыкальную композицию – нечто фантасмагорическое, нереальное, но ведь она и попала в особенное место.

Ритм движения, как и тогда, когда она вращалась в кресле на рабочем месте, действует на Веру умиротворяюще. Она неожиданно замечает, что зелень, вся окружающая её обстановка, постепенно меняются под действием улучшающегося настроения – всё вокруг делается красивее и радостнее. Зелень лабиринта начинает ярче искриться, сильнее полыхают красные лепестки цветов и даже потолок офиса, ранее белесый, с бугорками электрических плафонов, внезапно голубеет, приобретая перламутровый отлив.

Музыка тоже меняется – вместо печального Кортазара теперь звучит воздушный Моцарт, его сороковая симфония, наполненная утренней свежестью.

«Сейчас покачаюсь немного и вернусь, – сообщает сама себе Вера. – Я ещё успею вернуться!»

Ей здесь нравится. Она не понимает причину этого, но кажется, что офис, созданный кем-то из искусственных джунглей, живёт в унисон с её чувствами. Им можно управлять, с ним можно общаться! Надо лишь настроить себя на позитивную волну.

Она расслаблено думает о том, что самовнушение – сильная штука, а пребывание здесь можно рассматривать как прекрасный отдых, самонастройку психики. И Вере не хочется уходить, спускаться вниз, к коллегам, многие из которых ей совсем не рады.

Но вот сквозь приглушенный звук музыки и скрип пружин до неё доносится непонятный шум, ей кажется, что кто-то идёт по лабиринту и направляется прямо к ней. Она не боится, потому что ждёт этого – рано или поздно кто-то должен был объявиться. «Наконец, – думает она, – сейчас мы узнаем, чья это оранжерея».

Вера прекращает качаться, прислушивается.

Звук шагов приближается, он всё ближе и ближе. И вот появляется человек, длинный, неприветливый охранник с первого этажа бизнес-центра. Она видела его утром – этого горбоносого, никогда не замечавшего её, глядевшего так, словно она пустое место или прозрачное стекло только что протертое стеклоочистителем.

– Здесь нельзя находиться, – строго сообщает неприятный субъект грубым голосом. – Это чужая собственность!

«Вот так, всё просто? – с долей разочарования думает Вера. – Чужая собственность и всё? Конец сказки?»

– Хорошо, я уже ухожу, – бросает она, поднимаясь с лавочки. – А чьё это? Что за место?

Охранник мнётся. Вероятно, он не знает ответ на этот вопрос, а может, ему запрещено открывать чей-то секрет. Его лицо не обременено интеллектом, оно простое и ясное, каким бывает у детей, и мысли на нем читались, так же как у детей.

Сейчас он скажет что-то неприятное, невежливое, должен сказать, это ясно! Хамское слово вот-вот может сорваться с его языка, и Вера видит, как из глубины мозга рождается, наплывает на лицо горбоносого эта очевидная грубость. Крохотные чёрные усики под длинным хрящеватым носом зло дергаются, отчего лицо сразу утрачивает свою детскость.

– Пройдемте! – тоном бывшего милицейского работника повторяет он, так и не ответив на её вопрос.

С ним нет смысла спорить, это ни к чему – ей точно пора уходить. Она встаёт и идет за ним, шурша невысокой травой под ногами. Едва дойдя до поворота, Вера неожиданно для себя оглядывается и смотрит на голубую лавочку, на которой сидела минуту назад. Это место притягивало магнитом таинственности, словно находилось в заколдованном сказочном лесу. Ей выпал шанс оказаться тут, но, к сожаленью, шанс уже упущен. Теперь она ничего не узнает. Никогда!

Лавочка продолжает качаться, но уже не так сильно скрипит, сокращается амплитуда размаха, колебания медленно угасают. Они идут до дверей лифта, входят и Вера благополучно спускается на свой этаж, а охранник, не говоря ни слова, отправляется дальше вниз.

«Что же это было? – думает в смятении Вера, – глюки, передоз? Если бы я кололась или курила травку, но нет же! Глупости! Как теперь рассказать Ирке, ведь ни за что не поверит?»