Читать книгу Этика уничтожения - Олег Ока - Страница 4

– Дело в том, и я признаюсь в этом без всякого стеснения, что я с детства страдаю одним недугом (с детства, это не совсем точно, лет с 12-ти наверное.). Как его назвать? Он выражается в странном сочетании: зуд в пальцах и зуд в мозгах. То-есть, зуд в мозгах – это первичное. Постоянно меня куда-то заносит в мыслях. Какие-то странные сочетания фантастических обстоятельств и реальных, живущих рядом, лиц. Своеобразная игра, она появилась, когда я начал читать фантастику. Первая такая книжка, попавшаяся мне в руки, была «Незнайка на Луне» Носова. Потом я споткнулся об Александра Беляева, и люблю его до сих пор…

Но я хотел объяснить, почему начал писать вот это. Даже не знаю, как определиться с жанром. Автобиография? Вроде, нет. Автобиография подразумевает события жизни, изложенные в хронологическом порядке. Как говорил Швейк: – «Из меня всё должно лезсть постепенно…» Здесь этого не намечается. В первую очередь потому, что я, любя порядок вокруг себя (сейчас это называется модным словечком «перфекционист»), никогда неи был озабочен порядком в голове – в мыслях.

Так вот, вторая причина – зуд в пальцах. Мне нравится заносить мысли, свои фантазии, рассуждения в записи, оформлять их в слова и фразы, есть в этом что-то завораживающее, наподобие живописи, странная символика обозначений, правил, сочетаний, ряды неперсонифицированных значков, каждый из которых по отдельности ровно ничего не значит… А в сочетаниях и взаимосвязях в этих рядах символов содержится целый мир. Загадочный, или тупо бюрократический, или загадочно-научный, наполненный всяких необъяснимых вещей, вроде смысла, логики, знаний и истин, прихоти и самовыражения…

И я не люблю фиксироваться на чём-то одном, мне это быстро надоедает. Как с работой. Я постоянно менял работу. Даже самую оптимальную. Первые пол-года я в эйфории. Идёт ознакомление. С работой, с людьми. Я осваиваюсь. Второй год работа кипит, я становлюсь профессионалом, адаптируюсь, осваиваюсь, становлюсь членом коллектива. А ещё через пол-года я начинаю смотреть по сторонам и ныть. Мне всё надоедает, всё уже делается на автомате, никакой мысли, ничего нового, рутина. Это мне не нравится. Я иду на конфликты, уже даже не зная причины, срываюсь, скандалю… А потом мне попадается более привлекательная работа. Или не попадается…

Я писатель. Не Лев Толстой (вот ещё дурная особенность человеков, использовать клейма, где можно обойтись без них), но… писатель. Так, я считаю, имеет право называться любой пишущий, написанное кем читают другие. Для этого не обязательно издавать толстые тома нудных романов, или сборники искристых рассказов. Вы можете писать всё, что угодно. Но если у вас есть читатели, вы имеете полное право называться писателем. Таким-же, как и пресловутый Лев Толстой (это уже штамп такой, и прекрасно это отметил Иосиф Бродский: – «Чудо-юдо, нежный граф Стал похож на книжный шкаф». Бог с ним, графом Толстым!)

Я давно хотел изобразить нечто такое, эпохальное… Как писатели из повести Джерома К. Джерома писали роман, в котором хотели отобразить весь свой жизненный опыт и все достижения человеческой культуры. «Это должно быть будет очень тонкая книжка,» – сказала жена одного из этих писателей. Она имела в виду ироничное отношение к жизненному опыту этих весёлых молодых людей. В общем-то и я всё никак не мог решиться на подобную писанину, имея в виду такое-же ироничное отношение к моему возможному опыту. Но 46 лет, это уже серьёзная цифра…

А в общем-то, если-бы не остановка в написании книжки, этой писанины и не появилось-бы. Возможно, потом…

Лет через 20—30…

Я постоянно делаю «открытия». Эти истины давно есть в копилке человеческого опыта, но для меня они становятся истинами вследствие моего собственного опыта, и потому особенно ценны для меня.

Вот только сейчас мне пришло в голову, что люди по своему жизненному пути делятся на две категории – «непоседы» и, соответственно «домоседы». Одни привержены стабильности. Они постоянны в своём выборе. Они всю жизнь живут в одном городе, или деревне, в одном доме, и работают на одной работе. Их ничто не принуждает к этому, таково их нормальное состояние, и им это нравится. Они просто не представляют, что можно жить по-другому. Им нравится путешествовать, они любят посещать новые места, знакомиться с новыми людьми, они радуются новым впечатлениям, но всё это только для того, чтобы утвердиться в мысли, что ни живут правильно и хорошо. Дома лучше, и жизнь должна быть постоянна и однонаправлена. Если их вырвать из привычного русла, они теряются. Они заново ищут себя, они заново выстраивают свой забор, чтобы обрести новое русло. Просто меняют колею. И их не волнует конец этой дороге. Ведь всё так привычно и хорошо, что просто не может закончится плохо.

Другие не могут долго наслаждаться стабильностью. Они впадают в хандру, их всё злит, и когда-то милые лица становятся стёртыми, как старые монеты. Их номинальная ценность остаётся прежней, но в глазах нумизматов, они обесцениваются. Они покрыты царапинами и стёрты… Эти люди могут идти на работу с закрытыми глазами, и это их не радует. Они не видят окружающего, потому-что знают его до последней молекулы, и уже не надеются увидеть новую грань бытия. Это где-то там, в стороне от привычной стези, и им просто необходимо заглянуть за эту грань, чтобы увидеть новую плоскость. Они знакомятся на время, они меняют место жительства без причины, ничего не выигрывая. Они женятся и заранее знают, что это не навсегда. Их мучает эта неопределённость, и они разрывают ткань повседневности, ожидая, что в сингулярности им откроется новый, блистающий мир. Но мир не любит разнообразия, и непоседы снова собираются в дорогу.

Уже сорок лет я живу в одном городе. Это моё место, и нигде больше я существовать не могу. Мне нравится, что он большой, как мир, и я переменил много мест, и всегда это был другой город, но он был один, только с множеством лиц.

– Значит, ты издавался? – Роберт отхлебнул остывшего чая, откусил от куска хлеба. Они сидели на подоконнике уже тёплой кухни, разговор шёл ленивый и бездумный, не напрягающий мозги, не заставляющий изображать интерес, не обязывающий отвечать. На улице шёл дождь, и они не спешили выходить, да и куда спешить, их время принадлежало только им.

– В интернете много бесплатных сайтов, где кто угодно может помещать свою писанину. Денег это не приносит, но моральное спокойствие даёт.

– Но ведь и много платных сайтов, не пробовал заработать?

– Берт, люди меркантильны, видел по ТВ рекламу – «Вы экономите 5%!», и толпы через весь город спешат чёрт знает куда, чтобы сэкономить 20 рублей, при этом на дорогу уходит двести. Но удовлетворение от сознания – «Я сэкономил!», оно дорого стоит. Так и с книжками. Чудак весь день будет сидеть в сети, чтобы найти бесплатный вариант, а они всегда есть, надо только знать, где искать, вплоть до взлома моей страницы, а вот просто заплатить 130 рублей, а это цена пачки сигарет, это нельзя, это считается за мотовство и признак неудачника. Люди зомбированы, их настраивают на определённый образ жизни, им вдалбливают стереотипы, и человек покупает телефон за 60 тысяч, хотя вполне может обойтись за три тысячи. А ведь идея стара, как свет, в литературе её использовал Александр Беляев, помнишь «Властелин мира»? Специальное модулированное радиоизлучение воздействовало на психику людей и внушало им всё, что угодно, вплоть до суицида. У Беляева это блокировалось просто любым металлическим экраном, проволочной сеточкой на голове, например. Стругацкие идею развили, их излучение не экранировалось ничем, от него вообще не было защиты, и люди воспринимали свои мотивации, как естественные. Зомбирование интернетом, телевидением, СМИ строится по другим принципам, и страшно здесь другое, люди сейчас не дураки, всё понимают, но они ХОТЯТ этого, более того, поставь им лимит, и они взбунтуются. Они хотят этого, ведь оно так интересно, эти ролики с дутыми звёздочками, хамство текстов, развязные артисты, это ведь так прикольно! Это культура, Роб Рой!

– А… Гена, почему в зоне ты не говорил об этом? Всё-таки там ты мог набрать много материала…

– Смеёшься? Расспрашивать бродягу о его жизни, это чревато, знаешь-ли… Будучи в «Крестах» до суда, я попробовал делать заметки, ведь всё было внове, незнакомым, таящим подводные камни и пороги. Меня тут-же обвинили в доносительстве, устроили правилку. Еле доказал, что ничего плохого не имею. Но сам факт фиксирования событий «хаты», это уже преступление. К счастью, у русских людей к писателям в крови непонятный пиетет, с меня сняли предъяву, но предупредили. С тех пор выработался блок, ничем подобным на людях не заниматься. Сейчас это глупость, конечно, и можно вернуться к писательству. Ноутбук-бы мне! Хотя, пользы нам от этого было-бы не много…

Роберт пожал плечами, ничего не сказал, но задумался. С некоторых пор он стал воспринимать Геннадия кем-то вроде старшего в семье, старшего не по опыту и годам, но по ответственности, и после этого разговора сделал памятку в голове.