Читать книгу Болевой порог. Вторая чеченская война - Олег Палежин - Страница 9

Хребет расположен по правую сторону Терека. Его высота в некоторых отметках превышает восемьсот метров. Разведка и сапёры доложили, что маршрут, который нас интересует, заминирован и броню туда пускать нельзя. На помощь пришли танкисты. К танку Т-62 подцепили трал для разминирования нужного участка дороги. Башня танка не имела активной брони, и парни смотрели на этот раритет с некоторым недоумением. Но, как выразился майор танковых войск, именно таким образом происходит списание старой техники. Боевые машины пехоты выстроились за танком, держа дистанцию и передвигаясь побоевому. Механики вели технику след в след, не отступая ни вправо, ни влево. Вся пехота спешилась, многие залезли в десант. Машина ушла вперёд, собирая противопехотные мины.

– Вот, Саня, как они нас боятся, вон сколько сюрпризов приготовили! – сказал Титов.

– Да, немало, – сосредоточенно и серьёзно ответил механик.

Склоны хребта были покрыты кустарником, который местами переходил в полноценный лиственный лес. Ширина Терского достигала от трёх до шести километров. Его протяженность в Грозненском районе – более двадцати. Наше присутствие не осталось без внимания, и с высот впереди по колонне открыли огонь. Скачков наблюдал за обстрелом через триплекс, сидя в машине по-боевому. Экипаж впередистоящей БМП не успел в укрытие и попал под разрыв мины. Наводчик и стрелок упали, пытаясь открыть двери десанта. Саня выпрыгнул наружу, прихватив индивидуальный перевязочный пакет. Слева от двух раненых бойцов Скачков обнаружил лежащего на земле механика. Солдаты стонали от боли, получив осколочные ранения разной степени тяжести. Боец перевязал раненых и затащил в десант машины.

Танкист, заметив, с какой сопки противник ведёт огонь, ударил прямой наводкой, уничтожив миномётный расчёт. Обстрел прекратился. Солдаты выбрались из брони, но спустя несколько минут опять

прогремел взрыв. Командир взвода разведки и взводный сапёров неудачно сняли растяжку, поставленную боевиками. Разведчику осколок пробил легкое, а сапёру снесло затылок. Приземлился борт вертолёта Ми-8, но сапёр покинул Терский хребет уже «грузом двести». Колонна продвинулась вперёд, занимая позиции, где прошёл трал. Танкист, по всей видимости, решил перекурить. Он заглушил двигатель танка и закурил сигарету. К его машине подошла БМП заместителя комбата для обсуждения дальнейших совместных действий. Командир танка спрыгнул с брони и успел сделать всего пару шагов. Офицер наступил на мину в своей протраленной тропе. Осколки попали ему в подбородок и оторвали по колено ногу. Он в состоянии болевого шока материл прапорщика, который выдал ему ботинки не по размеру. Заместителю командира батальона порвало рот, выбив все передние зубы. Он потерял сознание от удара и повис на пушке своей машины. Бойцы, стоявшие в тот момент рядом, получили множественные осколочные ранения. Задремавшего Скачкова разбудил боец с плащ-палаткой в руках, прося о помощи. Раненых эвакуировали, но на этом потери на Терском хребте не закончились. Автомобиль «Урал», пытаясь объехать танк, выехал на почву, которую трал ещё не обработал. Опять прогремел взрыв, но на этот раз такой мощности, что оторвало кабину. Ребята долго удивлялись, как водитель и его напарник остались живы, получив только контузии.

Закончив с разминированием, пехота окопалась. Полк расположился вдоль хребта, готовясь к длительной стоянке. Из числа личного состава рот формировались войсковые манёвренные группы, которые занимались разведкой местности. Воду для полевой кухни и прочих нужд полка брали из реки Терек. Начался ноябрь, выпал первый снег. Нехватка печек-буржуек компенсировалась смекалкой бойцов. В стенах блиндажей сапёрными лопатками отрывались карманы по типу каминов. Снаружи прокапывали сквозную нору, которая выполняла функцию вытяжки. Ветер, гулявший по хребту, был очень холодным, но такие болезни, как ангина или грипп, практически не встречались. Видимо, организм мобилизовал все свои силы в полевых условиях, хотя многие бойцы были не прочь поваляться в медсанбате месяц-другой.

Армия продвигалась к Грозному с севера, востока и запада, освобождая с боем сёла и станицы. Авиация оказалась не такой уж защищённой. Наши истребители и вертолёты боевики сбивали ракетными комплексами. На лётчиков, которые успевали катапультироваться, они устраивали охоту, соревнуясь с нашим спецназом на скорость обнаружения. Высоко в небе Скачков впервые увидел Ми-26, огромный грузопассажирский вертолёт. К его днищу крепились стропы, на которых болтались останки подбитого Ми-24. Вертолёт летел в сопровождении пары Ми-8, так как своего вооружения у него нет.

– Смотри, Саня, «корова» летит, – кричал Титов, опираясь на лопату.

Позиции третьего взвода расположились по склону хребта в лесу. Рядом горела нефтяная скважина, на сотни метров окутав чёрным дымом всё вокруг. Танки накатали дорогу, связывающую подразделения между собой. В штабе полка в ожидании пополнения с большой земли организовали что-то среднее между полигоном и учебным центром. Там в течение месяца проходили переподготовку молодые специалисты. Кухня работала в штатном режиме, но качество пищи оставляло желать лучшего. Шеф-повара этого подразделения додумались добавлять в перловку кильку в томатном соусе. Запах стоял такой, что боевики сдавали свои позиции без боя, отступая в Грозный.

Взвод управления роты находился на открытой местности. С его позиций можно было наблюдать общую панораму города. Он был окружён с двух сторон хребтами, напоминая своей вытянутостью подводную лодку, окутанную серой дымкой. На окраине располагался аэропорт Северный. На взлётной полосе одиноко лежал перебитый пополам пассажирский самолёт. Герасимов рассматривал достопримечательности в бинокль, ковыряясь спичкой в зубах. Молодые бойцы собирали дрова в редком лесу у позиций взвода. Противник ушёл с хребта, не в силах противостоять танкам и гаубицам. На противоположной стороне, куда смотрел сержант, возвышались высокие горы. Такое величие он видел впервые, с перевалами и ледниками, снежными шапками выше облаков. Можно было стоять так часами и наслаждаться красотой, но залпы артиллерии мгновенно спускали на землю романтично настроенных бойцов. Зампотех полка, гвардии майор, благодаря своей невнятной должности писал стихи продуктивнее Есенина. Он отправлял в ремонтный батальон машины, а потом опять пропадал среди штабных служб полка. Его автомобиль часто появлялся в расположении рот, где он, не выходя из кабины, наблюдая за бойцами, писал свою прозу. Механики называли его чудным и не от мира сего. Но всегда были рады общению, зная, что нагрубить он не может и с удовольствием ответит на любой личный вопрос. Таких офицеров в полку было мало. В основном командиры делились на два варианта: уставной и неуставной. Майор был исключением, он больше выполнял функцию созерцателя, нежели одного из винтиков военной машины.

– Воздух весенний и тёплый, дышится легче, но грусть сердце рукою холодной снова ласкает, и пусть…

– Ну как тебе, Скачков? – лёжа на «ребристом», крикнул Серёга. – Красивый я стих написал?

– Чего, чего? – запрыгнул к нему на броню Саня.

– Ну стих, красивый или нет?

– Он ведь не твой.

– Почему не мой? – возмутился Титов.

– Да потому что такие словосочетания в твой пустой котелок прийти не могли. А вот зампотеху вполне. Где ты его взял?

– Это была последняя капля. Свободен! – обиделся Серёга и полез в башню БМП, закрыв за собою люк изнутри.

Там он открыл свой блокнот и в полный голос, чтобы Саня всё слышал, продолжил читать:

– …время идёт, я, как будто не замечая его, дни растворяю в раздумьях, строки швыряя в окно…

Сержант Титов дружил с водителем зампотеха. В один прекрасный солнечный день майор забыл свой блокнот в автомобиле. Бойцы переписали первый попавшийся стих в свои записные книжки. Потом каждый отсылал его от своего лица маме, папе и девушке. Записи в армейских блокнотах разносились по полку быстрее, чем любая другая новость. По сто раз переписывались и уходили в самые разные уголки нашей Родины.

После очередной вылазки разведчики привезли в расположение полка труп боевика. Личному составу, незанятому несением караульной службы, приказали явиться в штаб. Офицеры, указывая пальцем на лежащее тело, что-то объясняли солдатам. Скачков и Титов подошли поближе. Внешность убитого на удивление была славянской, каска обшита национальным флагом Украины. Офицеры предупреждали солдат о возможной встрече с таким редким для этого места противником.

– Украинские националисты всегда воевали с российской армией, – начал издалека объяснять заместитель по политической части батальона. – Сначала эти лесные братья воевали против нас в составе дивизий СС, теперь суют нос во все конфликты, в которых принимает участие Россия. В первую чеченскую они организовали засаду против морских пехотинцев. С помощью русского языка криками из подвалов они выдали себя за наших солдат, якобы пленённых боевиками. И когда подразделение морской пехоты подошло ближе, они расстреляли их в упор. Так что, если во время боя кто-то из славян с той стороны сдастся в плен, передавайте их в особый отдел.

– А чего у него слово «Украина» неправильно написано, товарищ полковник? – спросил Титов.

– Почему неправильно? – повернулся к бойцу замполит.

– Ну половина букв по-русски, а буква «и» не по-русски?

Скачков одернул за глупый вопрос Титова, но тот уже вышел из строя и ждал ответа. Замполит подошёл вплотную к сержанту и сказал ему тоном ниже:

– Да там вся Украина наполовину русские, а наполовину нет. А теперь встать в строй, товарищ солдат.

– Ну тогда мне ясно, кто у нас начальник продовольствия, – пошутил Макеев.

Роты вернулись на свои позиции. Приближалась ночь, озаряя небо редкими вспышками осветительных ракет. Снайперы смотрели в прицелы на невысокие сопки у подножия хребта, на город, находящийся в низине, и поля, засеянные кукурузой. Позади остались станицы и сёла, варенье и соленья, которыми угощали гражданские. Ночи становились холоднее, чувствовалось приближение зимы. Лужи к утру обросли тонкой коркой льда. Хлеб в машине прапорщика Калядина подмерзал, а к обеду становился мокрым и невкусным. Солдаты обжаривали его на костре, после чего ходили с чёрными губами и зубами, но довольные и сытые.

На Терском хребте у военнослужащих впервые появились бельевые вши. Пехота не мылась с того момента, как покинула казармы полка. Форму кипятили, но безрезультатно. Медики подали заявку на химические спецсредства. Нужна была обработка спальных мешков и обмундирования. Пехоте пообещали выдать шампунь, который уничтожит насекомых раз и навсегда. На этих обещаниях борьба с ползучими тварями закончилась. Чесались все. От снайпера Чунги до командира роты. Титов, сидя голышом на месте наводчика, огнём зажигалки атаковал неприятеля между швами своих брюк. Уделяя особое внимание тому месту, куда прячется его хозяйство, он прожёг небольшую, но заметную дырку. Его мат слышали бойцы снаружи, оперативно покидая периметр. Молодые боялись попасть под горячую руку сержанта. Титов, хищно щурясь, вытащив голову из башни наполовину, высматривал себе жертву. Вернее, подходящий размер брюк. Но никого в радиусе видимости, за исключением офицерского состава, он не нашёл.

Правда, его взгляд зацепился немного на брюках ротного.

– Ты чего там засел, Титов? – окликнул его командир.

– Я подшиваюсь, товарищ капитан, – соврал он, снова закрывая за собой люк башни.

Так проходили дни и ночи, без особых происшествий, пока во втором взводе не пропал солдат. Он покинул позицию в полном обмундировании среди белого дня. В ходе следствия особым отделом было установлено, что с сослуживцами конфликтных ситуаций он не имел. Позже его разбухшее обезглавленное тело выловили в реке, оно прибилось течением к берегу. «Вроде он, а вроде не он», – задумчиво говорили бойцы второго взвода на опознании. Но когда произвели осмотр кителя с внутренней стороны, нашли его личный номер, пробитый хлоркой ещё в части. Боец оказался наш. Сержантам дали нагоняй в целях профилактики, и трагический случай быстро забылся, как и всё на этой войне.

Скачкову объявили, что скоро он вместе с машиной убывает в Толстой-Юрт. Там разместился Тамбовский ремонтный батальон. Титова оставляют на позициях, потому что сержантский состав в полку на вес золота. Даже такой бесперспективный. Ефима отправили в пехоту от греха подальше. В сопровождение и в помощь механику ротный, по всей видимости, выделил самого ненужного солдата. Им оказался молодой боец по кличке Тошиба. Парень был коренным уроженцем Башкирии, за что она, то есть Башкирия, наградила его невероятным мужеством и непоправимым идиотизмом. Его непропорционально огромная голова странным образом держалась на худой шее. Вечно грязный обладатель редких чёрных волосков на подбородке с горем пополам мог изъясняться по-русски. Две прорези вместо глаз на крупном лице маскировали его повседневное состояние. Когда Скачков смотрел на него, то не мог определить, спит боец или бодрствует. Титов смеялся такой рокировке, но Саня его уверил, что по приезде в рембат лично займётся внешним видом Тошибы.

– Так, ребятки, сегодня заступаете в «секрет». Молодёжь на КП полка забрали, у них подготовительные курсы. Титов, если ты ус нёшь, – посмотрел на него Макеев, – я приду и тебя расстреляю. В семь утра вас сменит Бригадир и Гера.

«Секрет» пехоты располагался на стратегически важном участке дороги, в зарослях орешника. Под опадающими листьями ноября пряталась надоевшая склизкая чеченская земля. Красоту золотой осени здесь никто не заметил. Всё внимание человека было занято предметами выживания. Место, где дорога резко уходила в поворот, не просматривалось с позиций взвода. Деревья и густая растительность по бокам идеально вписывались в условия для засады обеих враждующих сторон. Окоп, оборудованный под «секрет», с лёгкостью вместил бы ещё пару солдат, но командир взвода решил иначе. Он просто снабдил военнослужащих пулеметом и «мухой».

Совсем рядом из-за пригорка доносился пугающий вой шакалов. Скачкову он напоминал плач маленьких детей. Ещё разведчики рассказывали ребятам, что и боевики умеют так общаться друг с другом, когда крадутся к нашим позициям. Лица парней были покрыты чёрной копотью благодаря соседству с горящей скважиной. Чтобы не было так страшно, Титов воткнул в уши наушники и попытался включить плеер.

– Слышишь, дизель где-то работает, а, Серёга? – вполголоса спросил у напарника пехотинец, удобней укутавшись в палатку.

– Слышу и чего? – отозвался Титов, кусая во рту севшую батарейку.

– А ничего, выкинь свой приемник, мы в «секрете» сидим или где?

– Так нас ведь не видно в темноте, – оправдывался Серёга.

– Какой же ты тупой, Титя. Вот прилетят сейчас «муха» или «шмель» из-за кустов на твою Земфиру, и конец и ей, и нам.

– Ладно, ладно, завёлся уже. Не работает у меня плеер. Может, наши возвращаются?

– А ты выйди на дорогу, узнай да сигарет стрельни. Вчера разведка в деревне БТР новенький нашла, на башне краской свежей – символика Ичкерии. Понимаешь, я к чему? БТР по-любому у наших отжали, а отжимать они умеют. Ведут себя как на гражданке, суки.

– И чего они с ним? – отреагировал заинтересованно Титов.

– Да ничего, подорвали и всё, – прошептал напарник, свернувшись калачиком на бронежилете.

– Вот я понять не могу, Скачков, чего воюем-то? – заводит тему, отгоняя сон Серёга.

– За Лермонтова мстим, Сосок. Кстати, по преданиям казаков, он в Червлённой на ночь останавливался. Стих написал или колыбельную – это мне зампотех рассказывал.

– А его что, тоже «чехи» убили?

– Нет, но нам ведь только повод нужен был, чтобы войска опять ввести.

– Не верю, чтобы из-за Лермонтова так Грозный бомбили. Это ж как его стихи любить нужно, – оценив шутку, засмеялся Титов.

– Ну а если всерьёз, – продолжил Саня, – то не нужно было им на Дагестан лезть.

На первой пониженной сквозь сумерки медленно и уверенно ползла на сопку боевая машина пехоты. Шла тяжело, с выключенными фарами и бойцом на «ребристом». Человек, привыкнув к темноте, различая опасную дорогу, держал водителя за шлемофон рукой, поворачивая его голову на поворотах. Так осуществлялось управление техникой с выключенными фарами.

– Что-то на броне народу мало. В десанте, что ли, сидят? – заметил Скачков, опуская уже чуть было не взведенную «муху».

– Может, позиции заняли, окопались. А если оно так, то скоро весь полк подтянется, опять на марш встанем.

– Как надоели эти марши, – недовольным голосом проговорил Скачков, – тебе повезло, сидишь себе в башне, радиоволны ловишь.

А мне пыль в лицо и выхлоп в рот.

– Кто на что учился, Саня. Ты механик, я командир. Смертоносный экипаж, однако, – подбодрил друга Титов.

БМП прошла в трех метрах от «секрета» бойцов, окутав их сизым облаком выхлопа. Ночь, постепенно уступая утру, ушла. Она забрала с собою страх и холод, оставив взамен лишь капли росы на траве.

– Как же хорошо здесь, а? – выпрыгнув из окопа, во весь голос прокричал Титя. Сладко потянувшись и раскинув руки, он взглянул, улыбаясь восходящему солнцу.

– Чего ты орёшь, боец? Смена ещё не пришла, а ты орёшь, – осадил его Скачков, сидя на свёрнутом бронежилете.

– Я ведь негромко. Да и нет тут никого, кроме нас, вот этой вот опадающей «зелёнки» и твоего нытья. Чувствуешь аромат? Груша, яблоня, мята, зверобой.

– Ага, и «шмалью» пахнет, – наступив кирзовым сапогом на стебель марихуаны, добавил Саня.

– Раньше на фронте спирту для солдат не жалели, а сейчас защитник Родины сам должен успокоительное себе рожать. Да и не прёт с неё.

– Ты хоть одного «чеха» -то завалил, герой? – отпивая воду из фляжки, спросил Саня.

– А зачем мне, я ж пацифист, вот на, кулак мой разожми.

– Зачем?

– Ну разожми, чего ссышь-то? – вытянул руку боец, с силой сжав кисть.

Обхватив двумя руками кулак друга, Скачков медленно стал разгибать палец за пальцем. На грязной и изъеденной цыпками ладони лежало засохшее человеческое ухо.

– Где взял?

– Вчера у наших выменял, – довольно признался Серёга. – Трофей, с Червлённой.

В небе на подозрительно низкой высоте пронеслись Су-25, оставляя позади себя россыпи тепловых ракет. Титов проводил их тоскливым взглядом, выкручивая запалы из гранат, бережно раскладывая их по отрытым ячейкам окопа. Он сосредоточенно разглядывал в бинокль дорогу, накатанную танками. Она серпантином уходила к подножию следующей сопки и уже незаметно для глаз, скрытая кронами деревьев, снова поднималась вверх. Он пытался разглядеть смену, но так никого и не увидел. «Наверное, тропой идут», – успокоил себя боец. Пока Скачков проверял сигнальные ракеты и растяжки, Титов разжёг костер и вскипятил воды в котелке. В кипящую воду полетела горсть шиповника. На углях с помощью штык-ножа сержант приготовил армейские тосты. К столу пришлась последняя банка кильки.

– Саня, жрать идём!

– Я уши врага не ем, – прокричал откуда-то сбоку в кустах механик.

– А японскую кухню ешь?

– Я что-то одну растяжку никак найти не могу. Серёга, ты не снимал?

– Скачков, – с набитым ртом ответил Титов, – снимать растяжки я считаю вообще делом неблагородным. Пусть стоят, кому мешаютто? Не фиг ползать по кустам, наши предупреждены, чего еще нужно? А то ставь, снимай, потом опять ставь, потом опять снимай. Пока тебя самого не подорвёт.

– И то верно! – согласился Саня.

– Делал чего-нибудь в жизни нехорошего, ну чего-нибудь такого, за что до сих пор стыдно? – неожиданно спросил Титя.

– А кто ж не делал, Сосок! – отвернувшись, признался Саня, вспоминая, как, будучи ребёнком, подбил голубя кирпичом.

– Чувство стыда не достаёт?

– Достаёт, ещё как достаёт.

– И как ты с этим справляешься, когда накрывает?

– Я представляю дуло пистолета во рту и нажимаю на курок. Потом сразу как-то легчает. И вообще, то, что мы делаем сейчас, возможно, прибавится к этому багажу, – ответил Саня с задумчивым лицом.

– Помнишь, Скачок, как ты хотел в погреб с мирными гранату кинуть?

– Я не знал, что там мирные прячутся, и в конце концов не кинул ведь.

– Но хотел? – скаля белые зубы, продолжал издеваться Титов.

– А я, может, и сейчас хочу, – вполне серьёзно заявил Скачков, наблюдая, как надменную ухмылку друга сменяет страх и изумление от услышанного.