Читать книгу Чужой сон. Повести рассказы - Олег Погасий - Страница 11

Кирилл испуганно, бочком, прошел по коридору в свою комнату, закрыл на щеколду дверь и рухнул на диван. Накрылся одеялом с головой и постарался ни о чем не думать. Давить в корне всякий зародыш мысли. Безжалостно стирать самые робкие наброски образа. Никаких чувств. Только голая абстракция. Мыльный пузырь бессмыслицы. Душеспасительные молитвы, героические цитаты из вестернов или сентенции стоиков, – не годились. Они таили в себе разрушительную опасность перехода в свою противоположность. В доли секунды меняли знак. Крепкое, налитое румянцем яблоко тут же начинали точить осклизлые черви. Только линия, только ритм. «И притопну расторопно, и притопну расторопно» – стучал он пяткой по спинке дивана. И если бы кто-нибудь наблюдал эту сцену со стороны, то поспешил бы исчезнуть из комнаты или… обратиться в соответствующее заведение за помощью больному. Но со стороны был только он сам себе. Как будто немного отпустило.

Но тут, как специально, ожила отопительная система. По трубам и радиаторам что-то пробежало и упало. Застучало. Зашипело. Забулькало. В дом дали тепло.

Кирилла так и подбросило: «По батареям пустили кровь!».

Он вскочил с дивана и бросился к батарее, схватил её, как девушку за коленку – и отдернул руку. Батарея была горячей.

«Кипящая кровь!» Здесь стоит на минуту остановиться, отойти от разгоряченной системы и прояснить природу Кирилловых страхов. Кирилл находился в том состоянии душевного расстройства, раздвоении личности, когда его, еще пока здоровая, критически мыслящая половина, получая от другой, насмерть перепуганной, разъедающие импульсы страха, – живо представляла все трагические последствия для себя, то есть для личности Кирилла, с которой она себе всецело отождествляла. Что, когда она окончательно потеряет себя, и поверит в этот бред, действительно, на полном серьезе начнет так считать, сольется воедино с этим ужасом, то ему, Кириллу, или ей, его, Кирилла, составляющей, – настанет конец.

Нет! – оставаться в этих четырех стенах невыносимо – скорей на улицу, на свежий воздух! Идти, идти и идти!

Было еще совсем темно. Кирилл быстро пошел дворами. Мерцали синеватым светом немытые плафоны над парадными. С трудом открывались разбухшие от сырости форточки. Взрывались и тут же сдыхали сирены сигнализаций. Заводились машины. Слышно было как по соседней дорожке торопится, наверно на смену, «ранняя пташка». Город только-только просыпался. Он дошел до дороги и остановился. Горел красный свет. Но вот, – бегущий зеленый человечек на светофоре открыл пешеходам дорогу. «Тьфу, ты! – Кирилл с досады сплюнул – будь он проклят, попался!».

Зеленый человечек цепанул его. Спрыгнет со светофора на свои палочки-ножки, замашет в такт ходьбе тонкими ручками и будет преследовать. Везде: на пустых темных улицах, перебегая от дерева к дереву, как шпион; в освещенных многолюдных магазинах, незаметно проходя контрольные вертушки у входа; – не дай бог еще проберется в квартиру.

Кирилл развернулся на полдороге, поднял воротник, ссутулился и припустил назад. Выход на улицу не удался. ДОма, прежде чем зажечь свет, плотно задвинул шторы. ДОма оказалось спокойнее. «Надо поесть, и побольше, побольше, – чтобы кровь отхлынула к желудку» – двигал он посуду в шкафчике, вытягивая пачку макарон из-за пустых банок. Набрал доверху кастрюлю воды, включил на полную газ, разорвал пачку, и ломал, ломал макароны, как бы он в другой раз улыбнулся пришедшему сравнению – «как органные трубы». Но – не сейчас. Сейчас, – только еда, только макароны, и никаких там ассоциаций. Пока варились макароны с сосисками, пошел в комнату и сел ждать. На глаза попалась синяя тетрадь. Кирилл вскочил, его затрясло. «Вот, вот где собран весь яд! За книги её! И чтобы ни слуху ни духу, ни краем глаза не видно!». И он молниеносно, как прокаженную, а еще не так давно – это свое самое сокровище, засунул тетрадь за плотный ряд книг на полке. Корешком её воткнул, чтобы даже и не высовывалась.

Проколотая вилкой сосиска брызнула. Кирилл облизнул потекший по пальцам сок, очень проголодался, понял только сейчас, – и откусил полсосиски. Ел быстро. Возил макаронины вилкой по тарелке в подтаявшем куске масла и, оставляя жир на подбородке, ловко забрасывал их в рот. Жевал, глотал. Жевал, глотал. Вкус доходил с опозданием. Можно сказать, жрал. Пока не тюкнуло очередное открытие – «говяжьи сосиски!» – кус встал поперек горла, и он чуть не подавился. «Он ест забитую на скотобойне и разделанную тушу коровы, или бычка!». Бросил вилку. Отвернулся. Его охватило тягостное чувство, в глазах потемнело, он беспомощно опустил голову: " Эти ферменты коровы или бычка пропитают его плоть, вступят в реакцию с кислотами и белками его мозга и он будет как вавилонский царь Навуходоносор. Отрастут рога, встанет на локти и колени и начнет щипать траву».

«Мясо больше не ем!». " И рыбу тоже! Чешуёй покроюсь, плавник, как парус, раскроется на спине!» – вскочил и заходил, как неприкаянный, по кухне. «А потом дойдет и до макарон с хлебом, обязательно что-нибудь выскочит. Сдохну от голода» – бил он себя по самым уязвимым точкам. «Ни о чем не думать, ни о чем не думать – надорванным голосом вбивал себе в голову, как заклинание, – сосиска – это сосиска, макароны – это макароны». И тут его надоумило: " Женщину надо, застоялась энергия. Выхода нет. Слить её. Не касался женщины столько времени, с лета, энергию для сублимации накапливал». И он, вспомнив про объявление на столбе у остановки, обратил как-то, прогуливаясь, внимание, – стал спешно одеваться.

«Холодильник – это холодильник» – достал он из коробочки на холодильнике старомодные пыльные очки под цвет йода, протер стекла и надел. Натянул на уши шапочку «Петушок». Застегнул куртку. Всё сделал, чтобы не узнали, чтобы проскочить незамеченным.

Соседка, Баба Катя, выходя с кошелкой из квартиры напротив, увидев Кирилла, бросилась назад, с несвойственной ей проворностью захлопнув дверь. «Боятся – это хорошо. Пусть боятся. Меньше глаза мозолить будут». На улице посветлело. Он пошел наперерез, по газонам.

«Столб – это столб» – подошел он к столбу, обклеенному объявлениями. Отыскал розовое. «Несерьезные знакомства. 24 часа. Таня». И, оглянувшись, оторвал, шелестящую на ветру, последнюю бумажную полоску с номером телефона.

Перед дверью Кирилл снял очки, снял шапку, рассовал по карманам; взлохматил, а затем пригладил волосы – и позвонил.

Ему открыла полная женщина в облегающем белом свитере и

в черной юбке ниже колен. Её длинные фиолетовые волосы, схваченные перламутром заколок над бровями, переливались металликом. Она оценивающим взглядом посмотрела в глаза Кириллу и сказала: " Деньги вперед, или – до свидания». Маленькие уши, за которые были убраны волосы; короткая шея, и выщипанные брови, грубо восстановленные черной краской, сразу вызвали у Кирилла острое чувство неприязни. А сходу выставленное условие – здесь ни при чем. Не его типаж. Он захотел немедленно уйти, и ушел бы другим случаем, но переборол себя, пересилил – «не к невесте же приехал, лирику в сторону; пришел, сделал дело, ушел». " Конечно… не волнуйтесь» – застыл он на пороге, расстегнул молнию куртки и полез во внутренний карман.

«Да вы, проходите, проходите – снисходительно улыбнулась фиолетовая Таня и пухлой рукой мягко остановила за запястье порыв Кирилла – не тут же будем рассчитываться».

Она не вызывала никаких чувств, никаких эмоций. И не понятно с чего должен был шевельнуться чертик желания. Когда Кирилл прошел в комнату, обставленную полированной мебелью семидесятых годов прошлого столетия, ему вдруг вспомнилось, как школьником, готовящимся в вуз, ходил к репетитору по неорганической химии, сорокалетней женщине, с такой вот грудью, обтянутой «водолазкой», такой же большущей, как будто под «водолазку» засунули стул. Но волосы у репетиторши были собраны в кичку или, может быть, висели жидкими колечками кудряшек, таких тонкостей помнить он не мог. А если и были выкрашены, то, конечно же, только хной.

«Включить музыку?» – спросила Таня, когда они сели рядом на кушетку.

«Не знаю, как хочешь» – ответил Кирилл и стал смотреть по сторонам. «Ты чего такой тихий, задумчивый, – как в библиотеке?» – подвинулась она ближе и положила руку Кириллу на коленку. Кирилл напрягся и стряхнул с брючины невидимую соринку. «А я знаю, от тебя жена ушла?» – нежно погладила она Кирилла по коленке и стала пробираться рукой вверх по складке.

«Или ты застукал их? Ну скажи, застукал?» – сдавила она пальцами

бедро Кирилла. «Нет, никого я не застукал» – выдавил из себя Кирилл и отстранился. «Я тебе не нравлюсь?» – с напускной обидой надула она губки. А Кириллу слышалось совсем другое – «Ты что, опять не выучил урок?».

«Ну ладно, как хочешь, мне-то всё равно, время играет на меня» – с этими словами Таня встала, подошла к зеркальному шкафу, открыла дверцу и спряталась за ней. «Сейчас, переоденусь» – стояла она за дверцей на одной ноге. Вместе с зеркалом поехали в сторону стулья, и выплыла половина стола. Кирилл тупо смотрел в одну точку – на лодыжку Тани и облупленные ножки стульев, отраженные в зеркале. «Перед тем, как мыть полы, следует ставить стулья ножками вверх на кушетку, чтобы не портить дорогую мебель» – вот как далеко, далеко уносился в своих мыслях Кирилл. Пахло резкими духами. И еще чем-то неприятным, чужим. Предыдущим клиентом.

«А у меня пупок проколот, хочешь увидеть?» – переодетая в короткий зеленый халатик с двумя большими медными пуговицами, Таня стояла на коленях, вполоборота к Кириллу, на широком ковре, расстеленном по полу, в полуспущенных чулках мучного цвета. Не дождавшись Кирилловой реакции, повернула к нему голову и с требовательной интонацией сказала: " Ну, давай же, раздень меня!».

Кровь прихлынула к голове Кирилла, в висках застучало: " Жаба! Старая жаба, ждущая совокуплений!». Его затрясло от страха и возбуждения: " И опять я за свое, опять чудовища лезут, уйти, уйти как можно скорее отсюда!». Но взял он себя в руки, встал с кушетки и, остановив охватившую его панику, внутренним голосом приказал себе: «Делай – за чем сюда пришел, – и не думай. Таня – это Таня». И извлек из заднего кармана брюк заклеенный пакетик, сквозь тонкую бумагу которого просвечивала лунка презерватива.

Домой ехал в метро. Тело было свинцовым. А в голове гуляли электрические разряды. Затея по сливу накопившейся энергии – провалилась. Слитая энергия восстанавливалась тут же. Переселись в публичный дом – все равно не спасет. Дело совсем не в этом. Не в энергии, а в сигнале, направляющем её не в ту сторону. И брался этот сигнал, как Кирилл рассудил, из мозговой извилины, из одного подпорченного электрона, протона, в котором образовалось темное пятнышко, через которое он и смотрел на весь мир. И как до него добраться, и стереть? Он с завистью наблюдал за мужчиной, сидевшим напротив. Тот, откинув голову на стекло вагона, раскрыв рот, похрапывал. «Мне бы заснуть. Хотя бы на час, на несколько минут. Пока еще держусь, но сколько еще протяну? Сорвет с катушек – и всё, – мрак бесповоротный».