Читать книгу Ноткат. Хороша ли жизнь без взяток - Олег Валентинович Соловов - Страница 7

Первые проявления отмены взяток утром 10 ноября были малозаметными.

Все было вроде как всегда. Начинался обычный день приема взяток от посетителей. Таких дней в рабочей неделе Василия Модестовича Гребенюка было два из пяти, и дни эти обычно были приятными. Радовало душу почтение со стороны посетителей, а подношения сулили и осуществление многих материальных приятностей. Но сегодня он пришел на работу чуть раздраженным. Негатив был связан с крепко и подробно застрявшим в памяти ночным сном. Сон жизненный, на очень привычную тему. К Василию Модестовичу пришел старый, ставший почти приятелем клиент. Гребенюк обращался к нему «дружище», брал у него не пересчитывая, и подписывал не читая. И в этот раз дружище отдал деньги, а Василий Модестович подмахнул бумаги. Вторым посетителем был незнакомый, с ним пришлось поработать. В документах имелись некоторые не очень существенные недочеты. Был бы повод – можно было бы на счет их зажмуриться. И добрый чиновник готов был к тому, ожидая от посетителя должного сигнала. Но тот молчал. Василий Модестович собрался привычным образом поощрить его: «У вас тут в документах ряд проколов. Конечно, можно было бы и пойти вам навстречу…», – завершая фразу многозначительной паузой. И он начал это говорить, но к моменту, когда закончил первую часть фразы розовый здоровый румянец на его лице сменился на пунцово-красную окраску. Концовку он выдал совсем другую: «Я не могу это согласовать». Посетитель, услышав про «ряд проколов», потянулся рукой в нагрудный карман пиджака за конвертом, нащупал его, но услышав «не могу» замер. Со стороны могло показаться что от «не могу» ему стало плохо и он держится за сердце. Но Гребенюк проявил иную реакцию. Увидев движение посетителя он потянулся было привычным жестом открыть папку, в которую принимал подношения. При том он услышал, как кто-то произнес его языком неуместную фразу про «не могу». Удивление стало еще большим, когда обнаружилось отсутствие на столе привычной папки. Еще полчаса назад была, сегодня туда конверт лег – и вдруг нет ее. Василий Модестович вспотел, впору и ему за сердце хвататься. А посетитель тем временем начал блеять. С виду совсем не мальчик, все понимать должен, а понес что-то об исправлении недочетов в документах, в чем просил подсказать и помочь. В общем-то слова эти были правильные, ритуальные, именно после них Василий Модестович обычно снисходительно разрешал оставить документы для более внимательного рассмотрения, или если действительно следовало что-то исправить давал конкретные, дельные советы. Но на сей раз просьба не дополнялась конвертом, и вызвала совсем иную реакцию.

– Здесь вам не консультационный центр, а государственное учреждение. Извините, – извинение это было как укус змеи, – у меня нет времени. – Посетитель хотел было крикнуть: «Я принесу!» Но выдавил он из себя совсем другое; «Привлеку специалистов, буду исправлять документы».

Раздражение от такого сна было тем более велико, поскольку на этом месте зазвенел будильник, и Василию Модестовичу не удалось даже выгнать посетителя должным образом.

Придя на работу с дурным предчувствием, он обнаружил, что дурной сон начинает сбываться: адекватный посетитель, недочеты, поощряющие слова, в ответ на которые посетитель с легкой грустью на лице тянется к груди, и – к черту сон – получается! – достает из внутреннего левого нагрудного кармана пиджака конверт. Облегчившись, пиджак на нем поднялся в плечах, движения стали чуть свободнее. Рука, находясь в поиске нового пристанища для конверта, несколько замешкалась. Подсказывая путь, Гребенюк распахивает лежащую на столе тисненую папку. Она была с секретом: опущенная взятка не задерживалась в ней, а проваливалась вниз, в тайный ящик стола, найти который было не просто. Рука двинулась к папке, чуть коснувшись ее, разжимает пальцы, освобождается от конверта. Одобрительно-дружелюбно глядя на посетителя Гребенюк закрывает папку. Не заметив, что рука с конвертом задержалась, он чуть прихлопывает ее папкой. Посетитель чуть смущается: «Извините», торопливо убирает руку, некоторое время будто не знает куда ее деть, трогает пальцами письменный прибор. Василий Модестович улыбнулся чуть шире, взялся за ручку, аккуратно вывел подпись. Передал документы, поднялся, протянул руку клиенту: будем сотрудничать. Некоторую его растерянность он отнес на неопытность.

Проводив посетителя, он просит секретаря не пускать к нему никого некоторое время. Подходит к окну, держа руки в карманах брюк, расправляет плечи и потягивается. Сделав, таким образом, зарядку, внутренне улыбаясь: «Все хорошо», он собирается пересчитать деньги, тем самым окончательно победить неприятный сон. Но потайной ящик оказывается пустым. Чиновник очень озадачился, потерял улыбку, свел брови. Сдерживая раздраженную суетливость и предчувствуя недоброе, обыскивает стол, нагнувшись, шарит под ним. Ничего. «Вот фокусник. Ну, я…»

Василий Модестович сел на свое рабочее место, закурил. Ограничивая себя, он курил не более 10 сигарет в день, стараясь приурочивать сии приятные моменты, удваивая удовольствие, к хорошим событиям. Сейчас не до того, успокоиться хотя бы.

За движениями следующего посетителя Гребенюк следил очень внимательно. Он отчетливо видит: рука опустила конверт в папку, но там его не видно. Он притянул папку к себе, пошарил рукой. Пусто. Обычно вполне добродушный и сдержанный, Василий Модестович взрывается эмоциями. Потрясает папкой перед самым лицом посетителя:

– Вы что себе позволяете! – Несколько отпрянув, тот растерянно достает бумажник, не глядя и не считая, вынимает деньги, протягивает:

– Простите, Василий Модестович. Конечно, конечно, вот возьмите. – Нарушая всякую технику безопасности, чиновник тянется к купюрам. Руки обоих держат деньги, вот они, плотные и чуть шероховатые. Но деньги исчезают, испаряются, испепеляются, но нет – даже пепел отсутствует. Руки застыли, как будто намеревались пожать друг друга и вдруг передумали.

За день Гребенюк отправил ни с чем семерых, в том числе и тех, чьи документы были безукоризненны. Не то что бы он не мог просто так подпись ставить, нет, подписывал, бывало без денег, и по просьбе чьей-нибудь, и видя, что документы правильны, и когда это и не совсем так, повинуясь всплеску симпатии к посетителю. Но сейчас посетители вызывали даже не раздражение – злобу. Обычно Василий Модестович буквально изгалялся над ними, выискивал в документах самые мелкие недостатки, делая, что называется, из «мухи слона», а затем объяснял, что есть достаточные основания для привлечения клиента ну если не к уголовной, то к административной ответственности, точно.

Бездарно прожитый день не поддавался рациональному объяснению. Острый ум Гребенюка увязал воедино недавнюю шумиху по поводу прекращения взяток и сегодняшние события, но поверить в такое ему не представлялось возможным, также как в инопланетян.

На следующий день поток посетителей попросту иссяк. Секретарь пояснила: они до вас не доходят, всех отфутболивают на нижних этажах. Гребенюк позвонил начальству, с которым делился и советовался. Пришел на прием. Начальник встретил его приветливо, но не скрывал собственной обеспокоенности происходящим: он столкнулся точно с такой же проблемой. И точно также как и Гребенюк не мог принять такую возможность всерьез. Ну не могут же взятки и вправду прекратиться! Хоть тресни! Совсем даже неглупые головы обоих чиновников не вмещали в себя новую реальность, и уж тем более, не получалось сформулировать какую-нибудь осмысленную реакцию.

Петр Петрович, инженер-строитель крупного вуза, контролировавший ремонтные работы, взяток не вымогал, давали сами. Он просто плыл по течению, дают – беру, не дают – не беру, ни кому не мешаю, иногда могу и несколько помочь. Не за взятку, так, по доброте душевной. Дадут – буду мягче, не дадут – объективнее. Главное – чтобы подрядчик хорошо работал, тогда и денег с него взять можно. Плохим и нерадивым Петр Петрович не помогал, денег с них не брал, относился со всей строгостью. Но если денег дает – то не такой он уж и плохой. Может чего не умеет, может помочь надо. Поможет подрядчик Петру Петровичу, и Петр Петрович в долгу не останется. Помогал он с пользой чуть-чуть для себя и главное – для института. Без поддержки и подсказки, без совета новому человеку сориентироваться, исполнить работу качественно и оперативно было бы трудно. И Петр Петрович помогал, не всем, только лишь тем, кто работать хотел, умел и главное, знал, кому уважение проявить. С разгильдяями и халтурщиками Петр Петрович был строг и неподкупен. Руководствуясь такой идеологией, он имел неофициальный приработок с подрядчиков на порядок выше зарплаты, и одновременно был на хорошем счету у начальства.

Начальство – проректор по хозчасти, доверяло ему не только саму работу, но и получение откатов с новичков. Если таковой предлагал проректору реализовать некую взаимовыгодную схему, то он доброжелательно слушал и отправлял «порешать с Петровичем». «Порешав», Петрович честно делился с проректором.

Еще одним источником дохода была экономия институтских материалов. Не в ущерб делу, отнюдь. Просто порой замена труб, кранов и подобных вещей не была необходима, но запланирована. Ее проводили по бумагам, а краны и трубы оставались у Петровича в разряде «честно сэкономленного». Все это позволяло Петру Петровичу жить, как он определял, «достойным образом, но без излишеств», чувствовать себя комфортно. Будучи довольным жизнью, он по-доброму относился и к подрядчикам.

Про приближающуюся отмену взяток Петрович слышал, но всерьез, как и все идущее с далекого высока, не воспринимал. Он помнил: в советское время были собрания, на них про социализм и партию говорили, но была реальная жизнь, и пересекались первое и второе очень мало. Так и сейчас: брешут там, в Москве что ни попадя, но нас, на земле это не касается. Иными словами: хоть отменить взятки, хоть применить – мою долю отдай, а там – как знаешь.

В первый безвзяточный понедельник давно проверенный подрядчик должен был принести долю Петровича за уже сделанную работу. И Петрович был совершенно спокоен, никакой пакости не ожидал. Подрядчик пришел как условились, вовремя, но вместо того чтобы просто отдать деньги понес какую-то ахинею о том что деньги пропали: приготовил, были в кармане, нес, не донес, куда-то делись: не то мыши съели, не то ветер сдул. Петрович вполне допускал потерю, он спокойно объяснил подрядчику: ну потерял, с кем не бывает, но потерял ты, и потерял свои деньги. А мои – принеси мне. Я тебе верю – можешь завтра. Но не позже – у каждого свои трудности, деньги край как нужны. На том и расстались. Петр Петрович похвалил себя за предусмотрительность: в пятницу он не подписал авансом очередной акт выполненных работ.

Прекращение взяток предстало ему вдруг не как московская абстрактность, а как реальная личная опасность. Мысль эту он отогнал, но беспокойство в душе осталось. Спал плохо, на работу пришел помятым и раздраженным. Подрядчик появился в кабинете Петра Петровича в самом начале рабочего дня. И снова рассказал бредовую историю про исчезновение денег, связал это с разговорами о прекращении взяток. На этом основании сделал вывод, что не виноват перед Петром Петровичем, и посоветовал тому подождать лучших времен:

– Позже рассчитаюсь, Петрович. Здесь форс-мажор. Я ни при чем. Но ты знаешь – за мной не заржавеет.

Петр Петрович человек был не злобный, но сильно не любил, когда люди умничают и его за дурака держат. А это был именно такой случай. Он почувствовал себя обманутым и оскорбленным, добродушие куда-то делось, левый глаз стал нервно моргать :

– Какой-такой морс-форсаж! – он явно нарочно исковеркал «форс-мажор». – Ты хочешь со мной поссориться? – Петрович ядовито шипел. Пытаясь успокоиться, он начал перекладывать, тасовать бумаги на столе. Найдя не подписанные в пятницу акты, недобро улыбнулся:

– Будем принимать работу. Пошли.

Принимать предстояло ремонт первого этажа студенческого общежития. В жилых и административных помещениях производился комплексный ремонт: замена окон, дверей, линолеума, малярные работы. Акт был промежуточный, предстояло принять выполненную часть работ, в то время как в рабочие продолжали трудиться. Качество выполняемых работ было обычным, ранее всех устраивавшим: и халтурой не назовешь, и что евроремонт не скажешь.

В общежитии Петр Петрович первым делом зашел к коменданту и привлек ее к приемке. Сразу настроил ее на нужный лад: идем смотреть, что «эти» здесь натворили. Непосредственно на объекте он начал энергично выискивать плохо прокрашенные места, тыкать в них пальцем, ковырять ногтем стены, обнажая дефекты шпатлевки, возмущаться каплям краски на полу или оконных стеклах. Петрович с ходу определил, что оконный профиль – не профиль, а сплошная некондиция, фурнитура на окнах – самая дешевая и плохая, «из китайских», что вместо полукоммерческого линолеума уложено какое-то барахло, явно списанный неликвид. Рабочих он определил как нанятых за стакан водки безруких бомжей. Начинал разоблачать один, при слабой поддержке коменданта, но постепенно, по мере продвижения по помещениям он заражал своим негодованием вспомогательный персонал общежития и даже студентов. Большая их часть присоединялась к разоблачительному походу Петровича. Как из маленького завихрения воздуха формируется мощный вихрь, так и здесь театр одного актера перерастал в спектакль большой труппы. Увлеченные замыслом заставить «их» сделать все как следует, группа приемщиков-разоблачителей шла по общежитию. И все стало не так, все стало плохо, даже то, что вчера было хорошо. Они перепугали рабочих, и те опасаясь, что за «такой» ремонт им не заплатят, побросали работу. Подрядчику должно было стать ясно: до его работ все в общежитии было лучше. Раз не умеет работать, не надо было начинать и все портить. Подрядчик слушал все это, не пытаясь спорить. Он понял: переделать все с требуемым качеством невозможно, и что теперь ему не поможет и взятка.

Срок на устранение брака установили в пять дней. Пять дней Петр Петрович ждал взятку и извинений. Не дождавшись, он подсуетился созданием представительной комиссии для вторичной приемки. Столь же бескомпромиссные, как и Петрович, специалисты, проверяли и снова браковали работу, вновь требовали исправлений. Пути назад теперь не было, Петрович уже не контролировал ситуацию: пожелай он по-тихому принять работу – это было бы уже невозможно. Но колебаний не испытывал, всякие сказки про повсеместное прекращение взяток – это для дураков. А у Петра Петровича в голове простой порядок вещей: сделал – заработал – делись. Не хочешь делиться – не заработаешь. Подрядчик вертелся как уж на сковородке: сначала тщетно пытался исправлять недочеты, но находились все новые; просил дать их письменный и исчерпывающий перечень, пытался сравнивать сегодняшнюю вроде как плохую работу с принятой вчерашней, признанной вполне нормальной, и не находил больших различий. Но все было тщетно: попытки завязать связный и позитивный разговор заканчивались одним и тем же:

– Вы видели, что там наделали? – Петр Петрович перешел с ним на официальное «вы». – Сходите, гляньте. Это не ремонт. Какой письменный перечень недостатков, мы все вам показали. Хотите – пойдемте на этаж. Петр Петрович был готов вновь и вновь разоблачать халтуру.