Читать книгу Зимняя муха. Роман-буф - Олег Зинченко - Страница 5

Кошкин во сне начал задыхаться. Он уже прощался с жизнью, но организм, влекомый инстинктом самосохранения, разбудил его мышцы и, на последних ударах сердца, вырвал Кошкина из потных, гладких и очень тёплых лап смерти…

Кошкин сидел на краю кровати и лихорадочно торопился надышаться. Рядом похрапывала его большегрудая жена. Будучи человеком не богатырской внешности, Кошкин в очередной раз, за два года брака, чуть не задохнулся под одной из титек своей белотелой супруги. Именно так – титек. На подушке, где только что лежала голова Кошкина, бесформенной бетонной массой распласталась левая из них, с дешёвой серьгой на соске.

– Трындец, – пробормотал Кошкин и, поправляя тестикулы в трусах, побрёл в туалет.

Кошкин служил постовым в районном отделе полиции, заочно учился на юриста, мечтая уйти на пенсию, ну как минимум, майором.

Выйдя из туалета, он побрёл на кухню.

– Ты бы ещё жёнкин корсет напялил, чтобы перед соседями на кухне жопой крутить, – откуда-то из под раковины раздался ужасно гнусный и скрипучий голос тёщи.

– Мамаша, оставьте свой несвязанный бред для врачей, не вводите свой, так сказать, мозг, в когнитивный диссонанс, доброе утро!

– Ой! Слова-то какие умные знает, прям обосраться и не жить! Соня! Соня! Иди сюда! Твой стручок маму обижает, а ты дрыхнешь! – завопила тёща, копаясь в мусорном ведре.

– Слушай, мамаша, ну ведь правда – бред. Во-первых, у Соньки нет корсета, поэтому и напялить мне нечего, во-вторых, окна у нас выходят на пустырь, так что не перед кем жопой крутить…

– Ой, ну конечно, и квартира-то ему не походит, жопу видите-ли некому показать и одеть-то нечего, – продолжала распаляться тёща.

– Что у вас тут стряслось с утра пораньше? – на кухню белым сонным облаком вплыла Соня.

– Да твой хотел стручком засохшим перед окном потрясти, я его приструнила, а он давай умными словами в меня плеваться! – аргументировала тёща, продолжая копаться в мусорном ведре.

– Слушай, Васечка, ты иногда бываешь до утомительности нудным. Вон, маму до чего довёл, перед мусорным ведром плачет.

– Соня, Соня. – Кошкин обессиленно сел на табурет и начал разводит в кружке кофе, – Никуда я не собирался, ни перед кем трясти ничем не намеревался, ты просто чуть не задушила меня своей грудью, вот я и проснулся.

– Ах, ты ковырялка норный! Тебе что, моя грудь не нравится? Мент поганый! Мусор! Кстати, мама, ты чего в мусоре копаешься? – в привычной манере, делая сразу несколько дел, проговорила с истерическим нотками на гласных Соня.

Кошкин вскочил и, не найдя что ответить, вышел из кухни.

– Ой, поскакал, поскакал, того и гляди, помрёт от напряжения, – съязвила тёща.

– И всё-таки, мама, что ты там делаешь?

– Знаешь, Сонька, твой так хрипел под твоим выменем, что я аж проснулась. Ну думаю, дай мусор вынесу. Пошла, значит. А там, понимаешь, мусоровозом управляет такой приличный, при галстуке мужчина. Бак поднимает, в кузов выгружает и плачет. Выгружает и плачет, выгружает и плачет…

– Зациклило, что ли? – спросил из коридора Кошкин.

– А не твоё вертухаево дело! – гаркнула тёща, – Так вот, плачет. И имя-то у него такое милое – Флор его зовут. А слёзы то у него чистый жемчуг. Я семь жемчужин нашла, а восьмая в мусорное ведро упала…

– Вот ведь, бред! – крикнул Кошкин и вышел из квартиры. Сегодня предстояло патрулировать возле здания областной администрации, это был самый его нелюбимый пост.

Спускаясь по лестнице хрущёвки в тёплое утро, Кошкин ещё долго слышал не то повизгивание тёщи, не то лай разбуженных ею соседских собак.