Читать книгу Подружка - Ольга Александровна Никулина - Страница 3

Мое желание заниматься гимнастикой мама приняла с энтузиазмом.

– Ой, как хорошо! – воскликнула она. – Конечно, занимайся! А то сидишь часами за уроками, сутулиться стала. Я уж сама подумывала отдать тебя в какие-нибудь танцы.

– Русские народные?

– Почему русские народные? Хотя можно и туда… Но мне больше хореография нравиться. Девочки во всем белом, в коротеньких юбочках, на голове шишечки, как у балерин.

– На гимнастику тоже надо с шишечкой на голове ходить, а еще там все в гимнастических купальниках занимаются.

– Прекрасно! Мы все тебе купим!

В понедельник мы с Машкой, в сопровождении мам отправились на гимнастику.

– Все без мам ходят, а мы придем, как какие-нибудь маленькие… – бурчала под нос Машка, исподлобья оглядываясь на свою маму.

– Но ведь уже темно, страшно, а когда закончим, вообще поздно будет, – увещевала я ее, хотя очень боялась, что мы одни с ней придем в клуб с мамами. Но беспокойство мое оказалось ложным. Вечером, в отличие от дневных часов, все девочки пришли в сопровождении взрослых.

В раздевалке мы переоделись в свои новые купальники и отправились в гимнастический зал. Я была в ярко розовом купальнике, а Машка в ярко голубом. Мы робко сели с ней на лавку у стены и с интересом смотрели на резвящихся, в ожидании занятия девочек. Они гнулись в мостики, тянули шпагаты, складывались пополам назад, выкручивались так, как будто у них совсем не было костей.

Мы с Машкой смотрели на все это, и нам не верилось, что и мы когда-нибудь сможем вот так же, как они.

Пришла тренер, та самая Алена Анатольевна, что пригласила нас сюда, и началось занятие. Мы с Машкой были как коряги по сравнению с другими девочками. На шпагаты мы не садились, мостики делать не умели. У нас ничего не гнулось, не складывалось. Я даже не думала, что окажусь такой неловкой. Мне все было больно и плохо. Но Алена Анатольевна почему-то нас с Машкой хвалила. Это было удивительно. Ей, наверное, просто было нас жалко.

Мамы наши сидели в это время в раздевалке. Они в щелку подглядывали за нами и переживали, что мы отличаемся своей негибкостью от других девочек. Но Алена Анатольевна после занятия успокоила их:

– Неужели вы думали, что они в первый же день научатся всему? Пусть походят хотя бы полгода, и тогда посмотрим.

И мы ходили. Месяц отходили, два, три… Я за это время научилась садиться на все шпагаты, выгибалась в мосты, ловила ногу сзади. Машка тоже гнулась и ломалась, вот только поперечный шпагат ей никак не давался. Она была недостаточно «мягкой», как говорила Алена Анатольевна. Я же оказалось очень «мягкой». Мои мышцы быстро поддавались растяжке.

– Вы за ней смотрите, – сказала как-то Алена Анатольевна маме. – Такие «мягкие» девочки обычно склоны к полноте.

Но пока во мне не было никакой полноты. Я была нормальной. Ни худой, ни толстой. Моя спина от гимнастики выпрямилась, живот подтянулся. А Машка почему-то внешне совсем не менялась, и так и оставалась большой, крупной девочкой с детским лицом и выпирающим животом. Рядом с худенькими девчонками она выглядела как кургузая жужа среди легких мотыльков.

– Машенька нетолстая, – уверяла ее мама других мам. – У нее просто широкая кость.

Загруженная гимнастикой и учебой, я практически не видела Вовку. Его занятия борьбой были в другие дни. Мы с Машкой ходили на гимнастику по понедельникам, средам и пятницам, а он на свою борьбу по вторникам, четвергам и субботам. Машка часто рассказывала мне, что Вовка так же, как и мы с ней, стал ловчее и сильнее, и на физкультуре теперь получает одни пятерки.

– Правда, он что-то не поправляется и его все равно обзывают Дрищем, – сказала она мне как-то. Это было уже весной, и мы заканчивали учебу в третьем классе.

– И драться он, хоть и умеет, но почему-то не может расправиться с обидчиками. Так и ходит с синяками.

– А кто его бьет? Ты знаешь? Вы ведь там всегда вместе.

– В туалете мы не вместе, а бьют его именно там.

– Так пусть он не ходит в этот туалет! Пусть на другой этаж ходит!

– Нам можно ходить только в туалет на первом этаже, где мы учимся. На другие этажи нас дежурные не пускают.

– А как же тогда те хулиганы к вам пробираются?

– Они… Не знаю… Но они достали уже! Да и Вовка меня достал! Ходит с синяками и говорит, что не может почему-то дать отпор. Говорит, что как увидит их, этих хулиганов, так его как будто парализует. Трус!

– Может быть, ему в школе вообще в туалет не ходить? Вы же полдня всего там. Это я целый день в своей гимназии, и не могу без туалета, а ему-то можно и потерпеть.

Я с содроганием вспомнила толстую громкоголосую уборщицу, орущую у туалета на детей. Из-за нее я очень мучилась из-за туалета и шла туда уже в самом критическом случае.

– Да ты не понимаешь… – Машка посмотрела на меня. – У нас в школе вообще всех обижают. У меня, например, деньги несколько раз отнимали.

– Кто?

– Хулиганы из нашего класса.

– Из вашего?

– Да. У нас ведь школа неправославная, у нас если мальчишки разойдутся, то начинают пинать под зад всех девчонок и орать при этом: «Жопой к стенке!» Если ты спиной к стене не успела повернуться, то тебя больно пнут.

Я представила, что меня какой-то мальчишка пинает под зад… Но это же унизительно! Это просто ни в какие рамки не лезет! Я бы, наверное, просто умерла от такого унижения. Как хорошо, что я не учусь в этом кошмаре! Да моя толстая уборщица у туалета просто ангел, по сравнению с этим кошмаром!

– А еще, когда мы переодеваемся на физкультуру, то к нам заходят старшие пацаны, и тех девчонок, которые оказываются в это время в трусах, начинают хватать за письки. Меня раз схватил один придурок, так я ему чуть зубы не выбила. Как дала ему по морде! Я ж большая, сильная! – Машка горделиво приподняла подбородок и выпятила грудь.

– Маша, какой ужас! – только и могла воскликнуть я. Если бы меня кто-то так вот… Я может тоже по морде дала, но такое унижение… Какие-то придурки вламываются к девочкам, цапают их, и никто не приходит на помощь…

– А учителя знают об этом? – спросила я.

– Не-а. Их же нет там.

– А родители? Надо рассказать родителям. Ты говорила об этом маме?

– Маме? – Машка пожала плечами. – Такое маме стыдно говорить. Нет уж… Я сама справляюсь. Я большая и сильная. Это пусть слабенькие жалуются.

В последних числах мая нас отпустили на летние каникулы. Наконец-то мы были свободны! У нас с Машкой остались только занятия гимнастикой, а Вовка продолжал ходить на борьбу. Но заниматься мы должны были только до июля. Дальше все тренера уходили в отпуск.

Мы снова начали вместе гулять во дворе, подолгу сидели у Вовки дома. В его квартире, в зале, висела большая картина Брюллова «Последний день Помпеи». В то лето мы часто замирали перед ней, разглядывая все ее подробности. Там был изображен древний город Помпея в то время, когда возле него начал извергаться вулкан Везувий. Лава из этого вулкана затопила город и сожгла его. Люди на картине были еще живы, они в панике спасались бегством, но все они должны были погибнуть.

Мы втроем подолгу валялись в Вовкином зале на полу на ковре и рассматривали эту картину. Мы могли часами смотреть на нее, и каждый раз видели на ней что-то новое. Люди на картине все были удивительно красивыми, они все хотели жить, и надеялись, что им удастся спастись. Каменные стены домов рушились и люди выбегали на улицу. Кто-то был уже ранен и умирал, как например несчастная женщина, лежащая прямо на дороге. Ее ребенок прижимался к ней, ждал от нее помощи, но она не реагировала. Может быть, она была уже мертва. Парализованного старика родственники несли на руках, а он прикрывался от страшного вида вулкана, изрыгающего огонь и лаву. А в правом углу юноша держал в руках обмякшее тело возлюбленной с белым венком на голове. Наверное, у них в тот день была свадьба, они были счастливы, но счастье было отнято у них. Рушились стены каменного дома, и какой-то сильный мужчина как будто старался удержать эти стены руками. Может быть, это был его дом. Две девушки и женщина стояли на коленях и прижимались друг к другу в страхе, а возле них остановился какой-то бородатый мужчина, который по сравнению со всеми остальными людьми на этой картине был более-менее спокоен. Наверное, это потому, что он уже старик и давно готов к смерти.

Часто после разглядывания этой картины я представляла себя на месте этих людей. Что бы делала я, если бы возле моего города начал извергаться вулкан? Я бы постаралась убежать. Со всех ног бросилась бы вон из разрушающегося города, прочь от всей этой людской паники. Вовка говорил, что потоки лавы двигались на город с очень большой скоростью, и потому убежать от этих потоков было невозможно. И мне представлялось, как огромная кипящая масса наползает на меня с огромной скоростью, а я бегу, бегу очень быстро, но она движется еще быстрее и все сжигает на своем пути и вот она уже у моих ног, мои ноги в лаве, они горят. Я ору от боли, падаю в этот поток и в диких воплях заживо сгораю… Неужели так все и было с теми людьми? За что им такое? Такая страшная смерть! Тем, кто умер еще до того, как лава настигла их город, повезло – они не претерпели ужасных мук, сгорая заживо в раскаленной массе.

В четвертом классе в гимназии у нас с подружками началась мода на свадьбы. Галя «поженилась» с Андреем, я с Данилкой, а Даша с Ваней. К свадьбам мы готовились заранее. Делали из бумаги колечки, подготавливали свидетельства о браке, девочки сооружали себе на головах из обрезков тюли фату. Мальчишки с удовольствием участвовали во всем этом. Они были вроде того, как влюблены каждый в свою невесту, и верили, что эти наши свадьбы настоящие и мы теперь точно будем вместе навсегда. Данилка мне так и сказал, что он по-настоящему собирается стать мне мужем. Я была рада этому, потому что он мне очень нравился. Галя тоже была не прочь навсегда объединиться с Андреем, а Даша была рада стать женой Вани.

Первая свадьба была у Гали с Андреем. Правда, она прошла не так, как мы запланировали, а несколько иначе. Мы собирались играть эту свадьбу на улице, однако наш класс в тот день за что-то наказали и оставили в гимназии. Но мы не растерялись и решили сыграть свадьбу прямо в девчачьем туалете. Мы боялись страшной уборщицы – она не пустила бы мальчишек в туалет к девчонкам, но ее в тот день не было на месте, и все прошло очень гладко. Галя с Андреем были жених невеста, Даша держала сзади конец Галиной фаты, Данилке было поручено хранить их бумажные кольца, а я играла роль работницы загса, и спрашивала их, согласны ли они стать друг другу мужем и женой. Они объявили свое согласие, и тогда Данилка преподнес им кольца. Андрей надел кольцо на палец Гали, а Галя надела кольцо на его палец. Я торжественно объявила их мужем и женой и разрешила им поцеловаться. Они неловко как-то там поцеловались, вытерли губы, и мы все кинулись их поздравлять.

– Галь, ты мне дашь свою фату на завтра? – спросила я подругу, когда мы возвращались в класс. – А то завтра мы с Данилкой женимся.

– Ага, возьми! – счастливая Галя сняла с головы воздушную фату и отдала ее мне. Я ее свернула, скрутила и положила в портфель. На душе моей было торжественно, как будто мы и вправду побывали на бракосочетании.

На следующий день вся эта церемония повторилась. На этот раз невестой была я, женихом Данилка, а бракосочетание наше произошло во время прогулки за усыпанными снегом кустами. Даша с Ваней не захотели ждать следующего дня и поженились сразу же после нас.

После свадеб мы потом целый месяц играли в семьи. Приносили небольшие мягкие игрушки из дома – это были как будто наши народившиеся в браке дети. Я принесла пингвина, Галя кошку, а Даша собачку. Но постепенно нам надоело строить из себя заботливых мамаш и папаш, и мы снова начали играть в свои обычные игры.

За Галей иногда приезжал папа. Он был священником. Наша новая учительница с благоговением подставляла ему ладони под благословение, и он благословлял ее. А мне не верилось, что он священник, потому что он приезжал в обычной, а не священнической одежде, и держался он, как обычный, среднестатистический папа. Даже потом, когда я несколько раз видела его во время крестных ходов в рясе и епитрахили, все равно он для меня так и остался просто Галиным папой.

Новая учительница, Зинаида Васильевна оказалось очень строгой. Это была уже четвертая по счету учительница. Несколько отличников из класса при ней перестали быть отличниками и превратились в обычных хорошистов. Она говорила, что лучше поставить планку повыше, чтобы было куда стремиться. Мне же она казалась какой-то грозной и страшной. Я боялась ее. Ушедшая в декрет молоденькая Анна Афанасьевна была доброй и тихой, ее невозможно было бояться, а эта пугала меня своей требовательностью.

Как-то на родительском собрании Зинаида Васильевна пожаловалась маме, что я совсем не работаю на уроках. Сижу и молчу. Она специально не спрашивала меня, ожидая, что я проявлю инициативу. Я же никакой инициативы не проявляла, потому что боялась ее. Но ей нравилось, что я исполнительная, послушная и дисциплинированная.

– Вы хорошо ее воспитали, – не раз она говорила моей маме. – Ей бы еще немного посмелее быть…

Маме все это не понравилось.

– И чего она к тебе прицепилась? Учишься хорошо, послушная, а то, что на уроках руку не тянешь, так это нормально. Многие дети бояться отвечать.

Но все же, несмотря ни на что, и мне и маме поначалу эта учительница нравилась. В классе на уроках у нее было тихо, она умела справляться с детьми. Но однажды, на очередном родительском собрании, она как-то вскользь сказала, что некоторые дети как будто тянут из нее энергию, и у нее потом болит голова.

Маму это насторожило.

– А моя Надя ничего не тянет из вас? – спросила она после собрания.

– Нет, что вы? – удивилась Зинаида Васильевна. – Надя нейтральный ребенок. Но есть тут отдельные личности, после которых буквально заболеваешь.

А однажды, это было уже в конце зимы, Зинаида Васильевна позвонила маме и попросила приехать убраться в классе. Мама объяснила, что ей сделали вчера операцию, и она никак не может приехать. Зинаида Васильевна обиделась. Она не поверила маме. Свою обиду она выместила на мне, поставив мне двойку по одному из предметов. Я, когда открыла тетрадь и увидела двойку, то очень удивилась. Эту двойку я явно не заслужила. Не понимая ничего, я очень расстроилась, но старалась никому не показывать своего горя. И только когда автобус после полутора часов стояния в пробках, высадил меня на моей остановке, я, по дороге домой, немного всплакнула. Мама, увидевшая меня в окно, сразу поняла, что со мной что-то не так.

– Доченька, что случилось? – выскочила она на лестничную клетку в домашнем халате.

– Я двойку получила! – звенящим голосом, со слезами на глазах сообщила я.

– Ну и пес с ней! Что ты так расстроилась? – мама не могла видеть меня несчастной и плачущей. Она очень переживала, что я у нее такая вся стеснительная и ранимая.

Мы зашли с ней в квартиру, она помогла мне переодеться, накормила меня ужином, а потом я показала ей свою тетрадь с двойкой.

– Но у тебя тут почти все задания выполнены! – воскликнула она. – Меньше тройки тут не должно быть! Но я поняла, в чем дело! Она таким образом отомстила мне за то, что я не пришла по первому ее зову убираться. Какая все-таки она низкая… Фу-у… А еще в православную гимназию пришла работать! Мстительная гадина! Ну ничего! Сейчас я ей позвоню! Я сейчас вправлю мозги этой дуре!

Мама взяла телефон, а я не на шутку перепугалась. А вдруг после ее звонка, эта Зинаида Васильевна совсем меня замучает?!

– Нет, мама, не надо звонить! Она же уже отомстила, и дальше будет все по-старому, как раньше!

– Нет, Наденька, ее надо на место поставить! Посмотрите-ка на нее! Развела тут произвол! У меня плечо разрезанное, а она прицепилась с уборкой!

И мама позвонила Зинаиде Васильевне и в лоб спросила ее, почему она несправедливо поставила двойку.

– Если я поставила двойку, значит это заслужено, – парировала учительница.

– Хорошо, я с этой тетрадью пойду к директору и покажу ей, за что вы детям двойки лепите, а также расскажу, как отказала вам прийти в классе убираться, и вы ту же таким вот образом отомстили мне. Я молчать не буду! Вы у нас уже четвертая учительница, так пусть будет пятая – нам не привыкать!

– Нет, подождите, не надо к директору, – гонор и спесь тут же слетели с учительницы. – Это же просто тетрадь. В журнал оценка не пойдет!

– Да что вы? Надо же! Да только ребенок после вашей двойки плачет все время! А я за своего ребенка горло перегрызу! Чтоб такого больше не было!

Мама со злостью отключила телефон, запулила его на диван, пометалась из угла в угол, а потом пошла на кухню и накапала себе в стакан настойку пустырника. Я зашла туда за ней и увидела, что она вся трясется. Меня тоже потрясывало от нервного перевозбуждения и страха, и я не понимала, как я завтра после всего этого появлюсь в гимназии. Но на следующий день ничего такого не случилось. Зинаида Васильевна вела себя так, как будто ничего не случилось.

До конца года я доучилась относительно спокойно. Правда, учительница все равно занижала мне оценки, и четвертый класс я окончила с двумя тройками. Мне все это не нравилось, мама недовольно вдыхала, но начальная школа подходила к концу, и мы были полны радужных надежд.