Читать книгу Меня зовут Алина - Ольга Александровна Теряева - Страница 4

Глава V.

Мы мчались по дороге уже много времени, мне оно показалось вечностью, а я даже не знала, куда. Отец не смотрел на меня, а я отворачивалась от него. Сидели, как чужие. Сейчас мы были ни единственные, кто застряли в пробке и ждали, ждали, ждали…

– Чего вздыхаешь? – прозвучало вслед моему вздоху.

Брошенный искоса взгляд, и все страхи в сторону. – Ты надоел со своей машиной. Куда мы едем?

Ответ не заставил себя ждать, – Зависит от твоей матери, – поворачивая на красный свет, иномарка отца резко притормозила.

Схватившись рукой за лоб, я обиженно буркнула, – Осторожнее. Я хочу к Дженни. Куда ты везешь меня?

Сплошной поток, частицей которого мы являлись, образовал воронку, вырваться из которой можно было лишь в порядке очередности. Со всех сторон меня окружали гробы на колесах, эта несметная масса мертвецов повторяла наши движения: сигналила, чтобы пропустили вперед, делала бесполезные рывки вправо-влево, изрыгая про себя тьму проклятий. Ясно. Отец задумал что-то недоброе. Решение пришло мне в голову мгновенно, но я не рассчитала собственные силы. Вырваться из плена мне не удалось.

– Не дергайся. Мы заедем за Дженни.

Уверена, о ней отец упомянул только для того, чтобы угомонить меня. Я не хотела больше видеть его, – Выпусти меня.

– Сиди тихо.

Тон, которым было сделано предупреждение, испугал меня. Наверное, так говорят с бандитами. Страх тут же дал о себе знать, – Папа, я хочу в туалет.

В моем ущемленном положении только, что и оставалось – смотреть в окно. Накрапывал мелкий дождь, вместе со светофором он регулировал направление автомобильной колонны. Вряд ли, у меня был шанс сбежать, я повторила свою просьбу.

– Терпи, – прозвучало в ответ.

Я вся сжалась в комочек. Сколько мне испытывать на стойкость собственный организм? Моей случайной соседкой по заточению оказалась девочка с собачкой на руках. Песик, верно, более остальных желал на улицу. Глядя на его приветливое помахивание хвостиком, я старалась сохранять спокойствие. Папаша неотступно смотрел за дорогой, готовый в любой момент сорваться с места. По стеклам стекала вода, мешая обзору. Картина за окном неожиданно начала меняться. Иномарка, в которой я была заточена, очутилась на тротуаре. Вслед нам неслись проклятья, отец мчался наперерез детским коляскам. Вскоре мы опять были на дороге. Я не хотела больше ждать своей участи, но что мне делать? Вокруг меня сгущались сумерки, нечто страшное стало раздирать меня, хватая за руки и за ноги. Я закричала.

– Заткнись!

Страх мой обрел человеческие очертания. Папаша сидел рядом, он навалился на меня всем своим весом. После пары минут неравной борьбы мне, наконец, удалось освободиться, и то, благодаря тому, что я пребольно укусила отца за палец. В мой адрес понеслись проклятья. Закрыв лицо руками, я отодвинулась от него подальше. Мысленно я обращалась за помощью к Дженни, молила ее спасти меня от папаши. Кроме страха он вызывал у меня сильную неприязнь. Когда терпение мое дошло до предела, автомобиль притормозил. Разглядывая окружающее сквозь прищуренные глаза, я узнала местность. Мы остановились напротив парка, где с Дженни недавно гуляли. Хлопнула дверца, и я осталась одна, запертая в салоне автомобиля. В отчаяние я дергала за все двери подряд. Бестолку. Я была узницей в комфортной темнице. Папаша отправился за Дженни, вовремя смекнув, что только она в состоянии мною манипулировать. А я его перехитрю. Если он вернется без Дженни, сбегу от него. Ради задуманного пришлось пожертвовать чистотой своей куртки, притаившись на полу, рядом с водительским местом. Стоит отцу лишь приоткрыть дверцу, я не растеряюсь, выберусь наружу. Все будет зависеть от Дженни, решила я. С ней я готова терпеть близкое присутствие ненавистного отца. – Приди ко мне, милая Дженни, – упрашивала я ее, – Ты – мой самый лучший друг, ты лучше всех на свете, – обращаясь к Дженни, я мысленно рисовала в своем воображении собранные в два куцых хвостика русые волосы, которые Дженни ухитрялась укладывать во всевозможные прически. Всплеск океанической волны, и заводная девчонка на серфе уже важная дама, застывшая с кистью перед мольбертом. Живопись – еще одно увлечение Дженни, его она пыталась привить и мне. Дженни прекрасно рисовала, я делала это пока только мысленно. Мы с Дженни никогда не расстанемся, и со временем я стану точной ее копией.

Щелкнул электронный замок, и я приготовилась.

– Где моя Алиночка?

Это она! – Дженни, милая, забери меня, – обнимая любимую гувернантку, от радости я расплакалась.

Разжимая мои пальцы, Дженни тщетно пыталась высвободиться. Я не отпускала ее, все крепче прижимаясь к ней.

– Мисс Дженни, у нас мало времени.

Две сильные руки усадили меня обратно, в автомобиль. Ах, как горько мне было осознавать, что одна из этих цепких пут принадлежит милой Дженни. Я плакала, и некому не было до меня дела. Зря я на свет родилась, меня не любят, меня никто не любит.

– Мисс Дженни, угомоните ее, в конце концов!

Чтобы не слышать мои всхлипывания, отец включил магнитолу. Дженни уложила меня к себе на колени, и гладила по головке. Постепенно обида уходила. – Дженни, я хочу есть, – тихо прошептала я ей на ухо.

Тут же мое желание было доведено до ушей самого главного, однако, спустя несколько минут ничего не изменилось. Судя по однообразной картине за окном, мы приближались к выезду из города. В отличие от меня, Дженни смотрела вперед, словно заранее знала, куда мы направляемся. Набухающие на деревьях почки, едва-едва пробивающиеся сквозь комья земли робкие, первые всходы терпеливо ждали приближения тепла. Рано или поздно, оно наступит, обеспечивая зарождение и расцвет новой жизни. Если бы также просто было с желаниями… Лежа на коленях у Дженни, я мечтала о пончиках, от которых я сегодня отказалась в школьном буфете. Если я только могла предвидеть. Выходит, надо наедаться впрок, как Гошка Шафутинский.

Не знаю, сколько времени прошло, постепенно начало смеркаться. Свернув с шоссе, иномарка, на которой мы ехали, оказалась на проселочной дороге. Местность была мне незнакома, смутные предчувствия чего-то нехорошего не оставляли меня. Нечто подобное испытывала и Дженни, но в отличие от меня стойко хранила молчание. Вскоре мы остановились. Папаша вышел из автомобиля и запер нас.

– Сейчас я что-нибудь приготовлю тебе, – пообещала Дженни. – Не вздыхай, я тебя не обману.

Я внимательно посмотрела на Дженни, – Ты веришь моему отцу?

Теперь уже вздыхала Дженни, – У меня нет выбора. Мне он ничего не объяснял, сказал лишь: «Если хочешь увидеть Алину, поедем со мной».

– Как ты думаешь, что будет с нами?

Вдруг Дженни приложила палец к губам. Спустя некоторое время увидела отца, идущего к машине. Мы с Дженни затаились, в ожидании неизвестности.

– Ступайте в дом. Там есть все необходимое.

Он буквально вытолкал нас из автомобиля и уехал. С опаской мы направились к дому. Деревянный, одноэтажный, совсем даже не новый, он манил и одновременно отталкивал нас. Держась за руки, мы поднялись по ступеням, и подошли к двери.

– Дженни, я боюсь.

– Я тоже, но во дворе еще страшнее. Еще чуть-чуть, и совсем стемнеет.

Мы медленно бродили по дому, держась за руки. Всего в нем было три жилых комнаты и кухня. Повсюду чувствовалось запустение, толстый слой пыли лежал на ящике телевизора, футляре швейной машинки, книжном шкафу, кроме того, на скатерти обеденного стола лежала большая стопка журналов.

– Знаешь, Алина, меня неотступно преследует ощущение, что незадолго до нас здесь кто-то был, копался во всей этой старине.

– Конечно. До нас в дом заходил папаша. Он и наследил.

Дженни отрицательно покачала головой, – Нет, не то.

Я не отрывала настороженного взгляда от дорого лица. Сейчас, в таинственной полутьме, оно более походило на маску. Прищуренные глаза, насупленные брови, крошечная ямочка на подбородке, в которую я любила уткнуться кончиком носа – теперь все это застыло, подчиняясь гнету враждебного взгляда. На Дженни кто-то смотрел, и этот неизвестный многое знал о нас, а мы о нем – ничего.

– Мне страшно.

Холодные руки нежно гладили меня, лицом я зарылась в складки ее одежды. Здесь темнота была какая-то добрая, мои страхи отступали.

– Ты плачешь, Алина. Почему ты плачешь?

По лицу моему текли слезы, но то были слезы радости, – – Мне хорошо с тобой, спокойно. Иногда я жалею, что ты – не моя мама, – подняв на Дженни глаза, я увидела, что и она плачет. Я не умела так мастерски успокаивать, как Дженни. Так мы и просидели с ней, обнявшись, поддерживая друг друга, пока милая Дженни ни вспомнила, – Ой, что же я сижу! Ты голодная, я сейчас приготовлю ужин.

Дженни отправилась на кухню, именно там мы видели холодильник. Я не хотела оставаться в одиночестве, и пошла за ней.

– Здесь недавно что-то готовили, – заключила Дженни после того, как коснулась ладонью конфорки. – Плита не успела остыть.

Я открыла холодильник. Его пустые полки разочаровали нас обеих. Лишь в глубине на верхней полке мы обнаружили упаковку сосисок, рядом – кусочек сливочного масла. На полке кухонного шкафа Дженни нашла соль и макароны. Больше ничего.

Ужинали мы с аппетитом, вот только Дженни постоянно приговаривала: «Мы должны думать о завтрашнем дне».

Мне надоели ее жалостливые причитания. Я возразила, – Если я до завтра не доживу, чего о нем думать?

Отправляя последний кусочек сосиски в рот, Дженни промолвила, – Странные речи для маленькой девочки. Мы обязательно должны думать о будущем. Оно непременно наступит, хотим мы этого или нет.

– Хочешь мои макароны?

– А ты что будешь? Ешь сама.

– Не хочу, – я твердо решила уступить свои макароны Дженни, потому с убежденностью добавила, – Откажешься, отдам их воронам.

И все-таки, я упрямая, не в пример подружке Герде, которая любит приспосабливаться. Я, как говорит папаша: «люблю задавать тон». На самом деле, я хотела есть, но Дженни была более голодная. Она смотрела на мою порцию, как несчастная, брошенная собака.

– Вот и молодец, – похвалила я Дженни, забравшую наполовину опустевшую тарелку.

– Почему: молодец? Я забрала твою еду.

– Среди нас хоть один будет сытым, – тут же спохватившись, я проронила, – Мне не хочется больше. Я, вообще, не люблю макароны.

После ужина мы смотрели телевизор, вернее, я переживала за невзгоды черноуха, а Дженни только делала вид, что ей интересно. Я сжимала кулаки, глядя на зловредных соседей, собачьих недругов. Собак надо любить потому, что они лучше людей, и даже лучше Дженни.

– Ты уже сама с собой стала разговаривать.

На замечание Дженни я ответила, – Не сама с собой, а с внутренним голосом. Чего смеешься? Разве люди не разговаривают сами с собой?

– Наверное, так делают, когда не с кем разговаривать. Так о чем мы будем говорить?

– О собаке. Почему мне не разрешают завести собаку, ведь у нас большая квартира, и ей обязательно нашлось бы, где жить.

– Знаю, но трудно убедить людей, которые не любят животных, в их пользе.

– Не понимаю, как можно не любить животных? – уверенная в своей правоте, я более отвечала, чем вопрошала, – Жаб, тараканов, змей – еще понимаю. Но кошек, собак, овечек, лошадей, обезьянок…

– Они гораздо лучше людей, так ты говорила, кажется?

Сказано это было тоном обиженного человека. Неужели Дженни считает по-другому? Я уткнулась в телевизор, но там, как назло, закончилась первая серия о черноухе, и начались вечерние новости.

– Тебе пора спать.

На экране рассказывали о подготовке к параду Победы. Стойкие оловянные солдатики, словно заведенные маршировали по площади. Однообразные, отточенные до автоматизма движения усыпляли, и я начала клевать носом.

– Алина, пойдем, я уложу тебя.

Я безразлично дала себя увести. Постель, которую готовила Дженни, мне не понравилась. Пододеяльник не был новым и пах лекарствами. Я сказала об этом Дженни. Она долго принюхивалась, при этом лицо у нее приняло испуганный вид. Мне стало страшно. Дженни тут же кинулась меня успокаивать. – Алина, я застелю постель. Мы, если хочешь, вместе ляжем.

– Не гаси свет, – попросила я.

Дженни выключила телевизор, и мы легли, укрывшись собственной верхней одеждой. Было неуютно и не очень тепло. Я прижалась к Дженни, и почувствовала, как она дрожала. – Тебе тоже страшно?

Дженни молчала. В тишине зарождающейся ночи были явственно различимы чьи-то шаги. Они, то приближались, то удалялись, привнося с собой смятение, граничащее с отчаянием. Неподалеку раздался щелчок. Дженни, слегка отстранив меня, села на кровати.

– Я сейчас посмотрю.

– Не оставляй меня, Дженни, – попросила я. Просьба моя более походила на мольбу, и Дженни подала мне руку. Вдвоем мы обошли весь дом, и не расстались с ощущением тревоги. Повсюду горел свет, окна были задернуты старыми занавесками, что только рождало новые предчувствия. Кто-то за нами подглядывал.

– Дженни, давай спать по очереди.

– Давай сначала будешь ты.

Я закрыла глаза, и тут же уснула. Вернее, я после поняла, что это расслабленное состояние – сон. Сразу же стало тепло, уютно, а главное, я перестала бояться. Меня окружали диковинные деревья, цветы, птицы. Они совсем меня не боялись, порхали повсюду. Одна пестренькая птичка с длинным клювом даже села мне на плечо. В густых зарослях растительности мелькали силуэты кроликов, коз, еще приземистых, грациозных животных. Захотелось познакомиться с ними поближе. Я направилась сквозь бурелом. Ветки колючих кустарников царапали мне руки, цеплялись за одежду. Я, как могла, отстранялась, но уберечься от неприятных касаний не удалось. В какой-то момент перед моим лицом заколыхалось нечто блестящее. Когда оно неожиданно зашипело, я отпрянула. Так близко живую змею я видела лишь в зоопарке. Присев на колени, я застыла. От страха я боялась даже дышать. Мне стало еще страшнее, когда я увидела нацеленную на меня стрелу. В охотнике я признала своего … папашу. Закрыв лицо руками, я закричала и… проснулась. Моя голова лежала на плече Дженни, а она преспокойно спала.

– Дженни, как ты могла! – я долго трясла ее за плечо, прежде, чем Дженни проснулась.

Протирая заспанные глаза, она с недоверием посмотрела на меня, – Что случилось?

– Ты заснула, а меня не разбудила.

Дженни грустно улыбнулась, и в свое оправдание изрекла, – Ты сладко спала, душа моя. Разве такая вольность оправдана? Ну, не обижайся, не обижайся.

Где уж тут было обижаться, когда тебя целуют во все места. Я стала отворачиваться, оглядываясь по сторонам.

– Уже утро. А вдруг ночью что-нибудь случилось?

Потянувшись, Дженни расправила плечи, точно кошка, грациозно выскользнула из постели, – Так не случилось же. Жизнь так прекрасна, Алиночка, и все наши страхи прошли. Не правда, ли, душенька моя?

Я улыбнулась ей в ответ, – Мне приятно, когда ты меня так называешь. А еще я радуюсь, что в школу идти не надо. Здорово, правда?

С кухни доносился шум закипающего чайника, стук тарелок, звон ложек, а я побежала умываться, уж чего-чего, а воды здесь было достаточно. Вымыв лицо, я посмотрела на себя в зеркало, и не узнала себя. Не было пухлых щечек, кожа на лице выглядела покрасневшей. Я отправилась жаловаться Дженни. На столе стояла тарелка с неизменными макаронами и сосисками.

– Извини, другого нет. С трудом отыскала чай, да и то лишь красный.

– Дженни, ты меня узнаешь?

Рука Дженни застыла над тарелкой, – Конечно, та же голубоглазая, с пухлыми губками милая девочка, только сегодня она слишком серьезная.

– Нет. Я какая-то красная.

Дженни не спорила со мной, просто протянула мне карманное зеркальце. Скосив в него взгляд, я не заметила ничего особенного. Красную кожу сменила обычная бело-розовая, и щеки более не смотрелись помятыми.

– Ну как?

– Как всегда, но макароны я не буду.

Мне хватило наблюдать за Дженни, как быстро она расправлялась с надоевшими рожками. Под конец меня обуял неуправляемый голод, и я, буквально, вырвала из рук Дженни сосиску. – Смеешься? – спросила я, дожевывая последний кусочек.

– Могу еще пару приготовить, – предложила Дженни.

– Лучше оставь на вечер.

– Вечером мы, наверное, будем дома.

Искра радости мелькнула на моем лице, – Тебе кто-то обещал это?

– Нет, но кто-то уже позаботился о нашем комфорте, – в ответ на написанный на моем лице молчаливый вопрос, Дженни добавила. – Ночью неизвестный выключил свет во всем доме. Возможно, поэтому я уснула.

– А … я думала, что это сделала ты.

Теперь изумление отразилось в глазах Дженни, – Нет, я честно ждала, пока ты проснешься, но внезапно свет погас, я не выдержала и уснула.

– Дженни, что с тобой? – спросила я после того, как изменилось выражение лица гувернантки.

Когда Дженни отвела ладони от лица, я увидела ужас в ее взгляде, – В дом никто не мог войти. Я закрыла дверь на замок.

Услышанное заставило призадуматься нас обеих. Но долго ломать голову над мудреным вопросом я не стала. – Дженни, надо выбираться отсюда.

Со мной согласились, но задумать было проще, чем осуществить. Мы еще раз внимательно осмотрели дом. Нигде мы не обнаружили ни запасного выхода, ни потайной лазейки. Но кто-то все-таки выключил свет.