Читать книгу Горькое логово - Ольга Апреликова - Страница 9

Надо очнуться. А смысл? Зачем двигаться, говорить, делать что-то… Зачем? Всегда убивали, убьют и в этот раз. Какая разница, когда и кто. Отстаньте все. Считайте, что уже умер.

Его кто-то куда-то нес, что-то говорил. Не вникнуть в журчание слов, не выбраться из под тяжелой прозрачной плиты. Не волновало, кто-то трясет его, потом кладет на твердое и колет иголками прямо сквозь одежду, и едкое лекарство вползает в кровь, не волновало, что тело как тряпка, и башка катается на тонкой шее. Ничто не могло пробраться к нему под прозрачное надгробие, и он даже улыбался этой недосягаемости.

Вдруг пощечина ожгла лицо. Слева. Голова мотнулась – тут же справа ожгла другая. Сташка открыл глаза: Ярун. Ну и что. Большое окно, за окном идет снег… Разве уже день? Ну какая разница, день, ночь, снег, солнце. Зима, лето…Пусть Ярун возьмет это все себе.

– …Сташка, где болит?

Но болела вся кровь, текла внутри, мучительно холодная и медленная, мертвая. Он давно уже умер. Пятьсот лет назад. Он смотрел на снег потому, что не мог закрыть глаза.

– Что ж ты делаешь с собой, ребенок глупый, – от отчаяния Яруна снег снаружи взметнуло и сухо бросило в стекло. Вообще все вокруг вздрогнуло и сдвинулось с мертвой точки. Ярун поднял руку, Сташка инстинктивно зажмурился – но теплая ладонь нежно легла на лоб: – Какой ты крохотный… Худой стал… Что ты, дурачок, творишь? – он другую ладонь положил Сташке на грудь, как раз туда, где было больнее всего – сразу ударило внутрь жаром, сжигая боль, и стало можно глубоко вздохнуть, а глаза закрылись. Ярун попросил: – Живи. Жить надо. Расти надо… Дыши.

Сташка послушно дышал теплом, что текло с рук Яруна. Щеки жгло. Он вспомнил про Венок и мертвого себя, и рывком сел и отбросил руки Яруна со лба и сердца. Вскочил – почему он лежал на столе? – даже отбежал в угол. Ярун взметнулся за ним – да что ж он такой огромный-то! – схватил за плечи. Сташка в накатывающем ужасе рванулся, но Ярун ухватил его крепче, тогда он извернулся и впился зубами, куда пришлось – в горячее широкое запястье. Свободной рукой зашипевший Ярун тут же схватил его за шиворот, встряхнул, как щенка, скрутил – не вырваться, как не изворачивайся. Он еще потрепыхался, слабо царапая ему руки, потом обессилел.

– Огонек, – через долгую минуту ласково позвал Ярун. – Хоть глаза-то открой.

От этого имени тяжкая, знакомая боль всколыхнулась в самых глубинах. Какие тяжелые, какие черные волны… Это время, а не боль. Сташка поднял тяжелые веки, покорно посмотрел на Яруна. Ничего не увидел, только теплые пятна. Буркнул:

– Ты запер меня в башне!

Ярун перестал его крепко сжимать. И погладил по затылку:

– Чтобы тебя уберечь. Ты сокровище, ты Сердце Света. Все царевичи сидят в башне. Даже в сказках.

– Врешь ты все, – через силу сказал Сташка. – Никакое я теперь не Сердце. Света нет, – Сташка наконец посмотрел ему в глаза. – Пусти. Такой я тебе незачем.

– Глупости, – Ярун не отпустил. Какой он громадный и страшный. Горячие ладони у него какие. Взгляд как ветер из пустыни. – Я-то думал, вот он ты, опора, соратник, делом займешься, а ты… Нет у меня времени с тобой нянчиться!

Сташка съежился бы, если б мог. Значит, у Яруна не будет времени и когда Сташке придет смертельная нужда в нем? В груди опять стало тошно и пусто.

– Я думал, ты взрослее… Щенок. Недели не прошло, а ты уж опять за свои выходки…

Какие выходки? Почему – опять?

– Зачем ты туда пошел? …Сташка, не молчи, – он снова больно притиснул его к себе. – Отвечай мне, негодяй! Какого черта тебя понесло в крипту?

– …Венок там раньше лежал.

– Ну да, лежал. Лет семьсот назад. Тебе нельзя Венок. Мозг детский – никаких нейросимбионтов. Что там в крипте стряслось? – мягче спросил Ярун. – Я нашел тебя на полу между надгробий. Ты упал, ударился?

– Нет.

– Что тогда? Сташка, отвечай, – Ярун слегка ударил его меж лопаток. Совсем не сильно, но боль пронзила грудину насквозь. Сташка задохнулся и вспомнил смерть. – Не молчи! Говори! Правду говори!

– Я нашел свою могилу, – послушно сказал правду.

– С ума сошел?!

– Нет. Я – Кааш. Меня убили. Я вспомнил.

– …Зря я разрешил пустить тебя в покои Кааша. Но ведь это самая безопасная оказия тебе начать себя вспоминать… Родной мой. Ты посмотри на себя. Посмотри, посмотри. Вот руки…Пальчики замерзли, но шевелятся…Вот коленки…костлявые…Сам весь тепленький, живой. Ну, ты – живой?

– …Это ненадолго.

– Ах ты засранец. Нет! Будешь жить, жить и жить, – будто поклялся Ярун. – Как тебя теперь зовут?

– Сташ.

– Проведи границу между прежним Каашем и теперешним Сташем. Все. Та жизнь прошла. Началась эта.

– Я только и делал все эти дни, что эту границу проводил.

– Пожалей еще себя, пожалей.

Сочувствия нет и не будет. Наверное, сам виноват. Натворил в прошлом, наверное, что-то плохое. Ведь просто так не убивают… Ну, что теперь… Терпеть? Вон как крепко держит, чтоб не убежал, не улетел или не умер.

– Сеть атакует, без Венка – как по живому, – безнадежно объяснил Сташка. – А там в крипте на столбе след остался, светится… Скажи, почему там… Мальчики у стены похоронены?

– У Кааша были предшественники. Это двое.

– Что, я опять? – сквозь изнеможение удивился Сташка. – А, ну да. Я еще думал, почему каменные шарики старше всего остального…Раз – Кааш, два – Таг, а еще кто? Хотя все одно – Дракон… Это я – в какой же раз домой вернулся? Отдай Венок, пока я с ума не сошел!

– Нет. Ты видел могилы остальных детей? Это кое-кто из императоров проверял Венком сыновей в надежде, что они окажутся хотя бы подобиями Астропайоса Дракона, Сердца Света – тебя. Некоторые, как Вук, не погибали сразу – это было еще хуже. Поэтому я забрал у тебя Венок.

– Моя память, ты сам сказал, убьет кого угодно. Моя Сеть – тоже. Но не меня же! Это мой Венок. Мой! В нем моя память, не чужая. Мне он ничем не грозит. Он мне вспомнить помогает, пока неокортекс не созрел. Он незрелую лимбическую систему, незрелую кору защищает. Не заставляй меня выбирать между тобой и Венком!

– Какой бред!! Тут другой выбор. Да, с Венком, с Сетью ты все вспомнишь. Но опять станешь чудовищем, бешеным неврастеником Каашем и сдуру снова погибнешь раньше времени. Так что выбор – жизнь или смерть, вот и все. Ты мал и глуп, я выбрал за тебя. Живи. Тебе нельзя в Сеть.

Ага, значит, Яр в курсе. Тем проще:

– Но Сеть – это я!

– Ну и что. Ты на себя посмотри – ящерица. Сташка. Ты с ней не справишься сейчас. Тебе сорвет мозги, сожжет их. На кой черт нам безмозглый Дракон? Нельзя, понимаешь, нельзя. Выжди. Вырасти хоть немного. Ты понимаешь, каково – свихнувшийся Астропайос? Ты понимаешь, почему – ты каждый раз оказываешься в могилке? И все твое дело – вместе с тобой? А потом Сеть тебя заново воспроизводит и воспроизводит раз за разом, а ты все не справляешься и не справляешься… Просто потому, что она сводит тебя с ума?

– Нет!!

– Я не буду спорить, – Ярун обнял и поцеловал его в лоб. – Я просто не дам тебе погибнуть снова. Хватит с нас того, что Вук из-за этого проклятого Венка погиб.

Вук? Кто это – Вук? Он растерянно посмотрел вокруг. Снег падал, падал за окнами. Хоть бы зима засыпала все-все страшное и плохое. И в голове тоже чтоб так же бело, чисто и тихо. И никаких ужасов. Он глубоко вздохнул, но вздох не дал сил, а утопил его в нем же самом, погрузил глубоко в сумрак, в память, в бездну и какую-то подмогильную тьму, в которой звезды светили совсем тускло, будто и не звезды, а какие-то засохшие и противные круглые конфетки. Тьма прежнего взорвалась в нем:

– Но я-то не Вук! И нечего вешать мне на шею еще и эту смерть! Мне своих хватает!…

Сташка сам себя не слушал: стало дурно, стыдно – и он вдруг очнулся. В комнате звенело эхо слов на забытом языке…И все слова были про смерть…

Он посмотрел сквозь синие искры в глазах на черный гладкий, бездонный до тошноты пол под ногами – не упасть бы… Все качается и будто синие невидимые огни падают на черный пол жутким дождем. Горло саднит от крика. Оказалось, он не в руках Яруна, а стоит посреди комнаты, и платье на нем сбоку разодрано… Что это было? Что стряслось? Шагнул к окну, где белый снег, ухватился обеими руками за ледяной черный подоконник. Что за противные бесполезные звезды ему только что мерещились? Да и не звезды это были, а детские пустые черепа, белые от времени. Дракон проваливался в него, гас, отдалялся. Сташка, наоборот, постепенно приходил в себя, будто поднимался из колодца. А тот всезнающий и проклятый оставался на дне, с черепами и звездами. Сташка посмотрел вокруг своими глазами – вот снег… Вот дом… Оглянулся – Ярун, ужасный, с глазами как синий нож, смотрел так, что Сташка стремительно и осторожно сел на пол и прижался хребтом к холодной стене под подоконником, хорошо защитившим голову сверху. Сжался.

– Не смей бояться меня, – с угрозой сказал Ярун. Встал, огромный, выволок окоченевшего Сташку из-под подоконника и затряс, как тряпку: – Не смей строить из себя жалкого младенца! Мерзавец! Чья вина в том, что ты раз за разом стремишься сдохнуть, вместо того чтобы наконец закончить все, что сам же и затеял? Проклятый трус!

Оторвется башка, и все, – Ярун так тряс его, что Сташка перепугался насмерть. Ледышки внутренностей оторвались со своих мест, перемешались и жутко больно колотились друг об друга. Не вздохнуть, ни закричать.

Ярун прекратил его трясти, отбросил на жесткий диван. Сташка больно ударился рваным боком о деревянный подлокотник и чуть не взвыл. Не подал виду, как больно. Он скорей сел, потом встал. Ноги ничего, стояли и держали. Только колотит. Вдруг икнув, он попросил, не поднимая от ужаса глаз, по слогам, потому что трясло и икал:

– Из-ви-ни… те. Мож-но мне пой-ти к се-б-бе. Я н-не б-бу-ду…

Страшный черный, как туча, Ярун опять схватил его на руки, и сердце чуть не оторвалось к черту. Но руки Яруна были нежными-нежными, он заглядывал в лицо:

– Сташка? Это ты? Маленький?

– Я п-по-нял, что… Ты… В-вы с К-ка-ашем сей-час гово-рили… И… что все п-пло-хо… Совсем… п-пло-хо… П-пусти м-меня.

– Сейчас, – Ярун на миг поставил его на ноги, мгновенно завернул в свою громадную куртку с родным ласковым, теплым-теплым мехом внутри и куда-то понес. – Потерпи.

Наверное, в Детскую башню? Сташка взмолился:

– П-прости! – голос звучал противно тонко, по-детски. Сташка передохнул и скорей сказал, как сам думал: – С-слушай…Ты хочешь, чтоб я рос без Венка, но ведь это вопрос… вопрос очень большого доверия… Венку-то я могу доверять, Сети – тоже, а тебе? Вот ты говоришь – бред, что я должен выбрать или тебя или Венок, но разве это не так?

Ярун на ходу заглянул к нему в куртку:

– Что ты там бормочешь, чудовище?

Он не слышал!! Сашка, высовывая из жаркого меха тяжелую голову на какой-то совсем ненадежной шее к его глазам, заторопился договорить:

– Разве ты уже не поставил меня перед этим выбором?

– Каким? – остановился Ярун.

– Каким?! Пока я ребенок, меня может защитить этот проклятый симбионт – а ты? Ты разве можешь? Меня ведь всегда убивают. Даже если ты рядом! Но чаще, конечно, когда тебя нет.

Ярун усмехнулся, посадил его в коконе куртки на подоконник какого-то другого окна, за которым все падал и падал вечный сегодняшний снег.

Сташка опустил глаза, не снеся тяжелого зимнего взгляда Яруна:

– Ты сам сказал, я трус. Да. Это правда. Все эти дни… Венка – нет. Тебя – нет… А там…Там все отравлено одиночеством… Без тебя – боюсь… Всего боюсь, даже старых игрушек… И тебя… Тоже боюсь.

Он закрыл глаза руками. Казалось, что от куртки Яруна пахнет горьким дымом и холодной землей. Что будет дальше – все равно, только хочется спать. Ярун взял его за плечи:

– Не бойся. Я всегда с тобой, даже если меня рядом нет.

– Это разговоры, – буркнул Сташка сквозь ладони.

– Нет, это правда. Это – родство. Мы всегда вместе.

– Яр, – он опустил мокрые ладони, вытер их о штаны и уставился на Яруна: – тебе, значит, противно, что я взял Венок? Что я – дракон? Что я – Сеть? Почему нельзя – с тобой? И сразу – работать, а не в игрушки дохлые играть? Я ничего не помню!! Тебе противно, что я Кааш? Что я сделал такое ужасное, когда им был?

– Не ужасное, а просто – ничего не сделал. Из того, что надо было. Не смог. Не поладил с людьми, свихнулся, погиб. Вот и все. Давай вместе постараемся, чтоб эта твоя жизнь не стала такой же бессмысленной. И не противно мне, что ты Кааш. Мне страшно, что ты снова сойдешь с ума. А ты свихнешься, такой маленький, если Сеть откроет тебе все свои уровни. Ты сразу перестанешь быть человеком. С тобой никто, даже я, не сможет нормально разговаривать. Зачем нам недопонимание, конфликты, твои приказы, которые непонятно как исполнять – сам подумай? Все. Ты начал новую жизнь.

– Ну, может быть, – Сташка подумал, что новая не жизнь, а лишь фаза этого длящегося и длящегося пути во тьме, изредка прерываемая светом, когда выныриваешь в жизнь. – Я снова живу, да.

– Да. Все другие люди…Рождаются, живут, исполняют свой долг, умирают. А мы – возвращаемся. Твоя Сеть нас возвращает. Не дает сознанию распасться. Адские технологии Золотых, в которых почти ничего не понять… Система систем. Квантовые интеллекты. Лабиринты интеллектов. Технологическое бессмертие. Ты и я. Сеть Дракона возвращает нас почти одновременно, в одно и то же место – сюда, домой. Только я живу нормальную жизнь, а ты…Как падающая звезда. Не успевая выполнить свой долг.

– Ключевое слово в твоем объяснении – ДОЛГ?

– Это звучит просто, – усмехнулся Ярун. – Для начала…Мой долг – тебя наконец вырастить. Не дать Сети снова тебя сожрать. Твой – вырасти. Выжить. …Как ты?

– Мне ужасно плохо, – Сташка потер лоб. – Можно, я еще спрошу?

– Спроси. Погоди чуточку, – Ярун поплотнее завернул его в куртку, снова взял его, безвольного, как червяк, бессильного, на руки, понес дальше. – Хороший мой. Маленький. Маленький Сташка. Прости, что я тебя так напугал, и без того уже перепуганного… Тебе расти надо, а не вспоминать! Ох, ребенок. Я потому и отобрал у тебя Венок, чтоб ты не вспоминал. А то опять все испортишь. Ведь Кааш… Он был… Правда слегка сумасшедшим. Никого не слушал. Ни с кем не считался. Считал себя неуязвимым. Ты прав в том, что одиночество – это яд. Кааш был отравлен им насквозь. Поэтому сейчас… Я так рад, что ты – малыш. Что у тебя ясные глазки, из которых смотрит не Сеть, а ты сам. Что ты – умненький, что стараешься во все вникнуть, понять, как жизнь сейчас устроена. И ты должен многому – простому, человеческому – успеть научиться, пока Кааш не взял над тобой верх. Он хороший, прежний Кааш, но – псих, наивный, неопытный одинокий псих, он живет древними сказками, научным синергизмом Ордена, а не реальностью, он не понимает людей, все хочет сделать сам, сам, сам… Поэтому жизнь быстро его отторгает.

– …Я должен перерасти прежние сказки?

– Не знаю. В этих сказках очень много смысла. Но чтоб их исполнить, надо действовать с умом, с терпением. Вырастить себе помощников, обозначить новые цели… Понимаешь?

– Исполнить… Цели…Ты будешь во мне воспитывать ум и терпение?

– Я – буду тебя растить. Пойми, «я сам» – это не значит «я один».

Почему-то стало тепло-тепло, и что-то нежное внутри Сташки от этого тепла жадно и виновато начало выздоравливать. Сташка больше не боялся прислоняться к Яруну. В куртке неудобно и жарко, зато защищен от всего на свете… Все-таки какой он родной – этот страшный Ярун. Несет куда-то, чтоб спрятать и уберечь от всего плохого. Все сказать можно:

– Знаешь, я…

Ярун остановился и заглянул к нему в куртку:

– Что? Скажи мне.

– Я посмотрел в могилу, видел там… Ну, себя мертвого, внизу, в саркофаге. Ресницы густые… Мумия. – А потом опять себя, но не такого, как… Не сухенького, а такого же, как вот, как только что убили, и сердце погасло – он зачем-то выпростал из куртки и показал очень внимательному Яруну ладони. – Сразу под плитой. И я был сразу и там, под плитой, мертвый, и снаружи, живой… Испугался, что опять убьют. И… И все. Пришибло. А потом сразу тут, и люди трясут и мучают. А потом ты, и я очнулся. Понял, что вроде бы – нет, не умер.

– Нет, конечно. Ты живучий. А это было только видение, – очень тихо сказал Ярун. – Потому что этот храм на Оси с… Ну, со стартовой точкой.

– А?

– Потом подробности. Пока пойми, что Сеть атакует тебя в таких местах, да. Предупреждает об опасности. Это – только видение. Как сон.

Сташка устало покачал головой. То, что он видел – не сон.

– Видение. Атака Сети, – настоятельно повторил Ярун. – Чтоб ты испугался. Сеть хочет, чтоб ты взял Венок. У нее такой протокол. А на самом деле там нет могилы Кааша. Ее вообще – нет. И быть не может. Понимаешь?

– Не понимаю.

– Могилы Кааша – нет.

– Нет?

– Нет.

– Почему?

– Он превратился в звезду.

– Миф.

– Нет, правда.

– Но вот же я. Он – это я. А я – не звезда. Я мальчик.

– Он – это ты, – согласился Ярун. – Ты был им. Стал потом звездой – вон, Кааш на краю созвездия. А теперь вернулся и снова мальчик. Сеть помнит все и делает с нашими атомами и нейронным контуром сознания то, чему вы ее научили. Воспроизводит.

– Я умер тогда или не умер? Я тот же самый или новый, просто с той памятью? Я не понимаю, – жалобно сказал Сташка и закрыл глаза. Как хорошо, что он не там, а здесь. И хорошо, что есть Ярун. – Убили же. Я же помню. Какие там звезды.

– Целое созвездие.

Сташка смотрел из меха на потолок. Ярун теперь нес его подземным тайным коридором – как несколько дней назад. Скоро тяжело отошла небольшая дверь в верхний подвал Детской башни. Сташка вдруг вспомнил ледяную тьму тайных нижних подвалов и тяжелые механизмы под фундаментом. Надо там все проверить… На всякий случай. А вот и белая-белая лестница и высокие золотые двери на площадках.

– Что тут на первых этажах? Макс сказал, мне сюда нельзя.

– Да можно. Все равно все твое, распоряжайся. Там архивы, библиотека, игрушки других наследников, их комнаты, классы. Я тоже тут жил, на третьем этаже.

– А ты Дракон? Как я?

– Дракон, да. Это в самом деле имя рода, – странно неохотно сказал Ярун, поднимаясь по ступеням. – и в этом смысле мало хорошего в нашем имени. Быть всего лишь Драконом – это беда. А здесь императоры созвездия зовутся Драконами лишь потому, что когда-то давным-давно ты, Дракончик, – почему-то так назвал эту группу звезд. И тем, что так назвал свою новую землю, дал мне шанс найти тебя.

– А почему ты меня искал?

– Чтобы спасти, – Ярун внес Сташку в обжитые комнаты шестого этажа, сгрузил в первое же кресло в столовой: – Вроде не жрешь ничего, а сам будто несколько тонн весишь… Так… Ага, вот. Держи, – он сунул Сташке в руки горячую чашку: – Пей.

– …Это …м-молоко! Ффу!!

– Звездного меда у меня нет. Пей.

Сташка, давясь, отпил белую гадость. Ярун следил, сидя напротив, поэтому пришлось пить дальше. Если Сташка давился и опускал чашку, Ярун молча приопускал бровь. Жуть. Когда допил – Ярун забрал чашку, отставил на стол и мягко попросил:

– Давай еще поговорим.

– Давай, – нерешительно согласился Сташка. -…Ты Максу доверяешь во всем?

– Да. Он мне брат названый, соратник.

– Друг?

– Мы росли вместе. А почему тогда ты ему правду про меня не расказал? И про себя? Потому что он человек?

– Потому что тогда пришлось бы сказать, что он-то на бессмертие рассчитывать не может. Не злись на него, Сташ. Он мне предан.

– Наверно, он тебя от меня защищает, – усмехнулся Сташка. – Он знает про Сеть?

– Нет. Про Сеть никто не знает. С ней в контакте только ты, даже я – очень опосредованно…Это она меня сейчас позвала. Всегда сообщает, когда ты в опасности.

– …Боюсь, скучать она тебе не даст.

– Последний раз мне было скучно лет этак одиннадцать назад. А потом ка-ак даст: во всех темных углах твои привидения. И – пожалуйста, скоро наяву: вот он ты. Плюс Сеть активировалась: во все структуры встраивается, зараза, готовит тебе плацдарм… Сташка. Все, что она для нас с тобой делает – для людей необъяснимо. И мы не будем об этом ни с кем говорить, само собой. Макс бесится, конечно, когда не понимает, откуда я что знаю, – Ярун как-то странно на него посмотрел, спросил: – Он тебе что-то говорил?

– Например, что тебе тоже выгодно, чтоб меня не было.

– Конечно, – улыбнулся Ярун. – С тобой хлопот сколько было и сколько еще будет! Все, мне пора, – он встал, поцеловал его в макушку, забрал куртку. – Ты… Вот что: ты слушай, что Макс говорит, но запомни накрепко, что ничьи слова, кроме моих, для тебя ничего не решают. Вот если я сам тебе что-то нехорошее скажу, вот тогда ты и будешь думать. Понял? Все, иди к себе наверх и спи. Завтра пришлю за тобой.

Утром Кощей вел его к Яруну. Вокруг угадывалось присутствие множества людей, но никого не было видно. Только двое пажей, чуть старше Сташки, торопились чуть впереди, открывая высокие серебряные двери с черными узорами. Сташка мерз в новом жестком и тяжелом платье, с отвращением ощущая внутри себя комок каши, с которым организм не знал, что делать – еле-еле он заставил себя проглотить две ложки. Кощей молчал, но в нем ярилось что-то скованное до поры, страшное.

Чтоб отвлечься, Сташка хмуро разглядывал огромные, сквозь которые шли, торжественные комнаты с высокими окнами, за которыми шел и шел снег. Он подробно представлял весь дворец как архитектурную систему – огромный девятиугольник, узорный и многоуровневый, но величественное мрачное, черное-черное убранство внутренних покоев Старшей башни, которое не узнавал, его слегка ошеломило. Когда-то давно эти комнаты выглядели куда светлее. Все незнакомое было слишком черным, чтоб он мог вздохнуть свободно, лишь иногда поблескивало серебро или змеились извивы геральдических драконов. Похоже на траур. Из узких глубоких окон мало света. Холодно… Наконец у очередных дверей пажи не стали открывать тяжелые двери, а замерли у створок, исподтишка разглядывая Сташку. Кощей спугнул их коротким жестом и сам приоткрыл дверь перед Сташкой.

Сташка шагнул в узкую щель тяжелых дверей и оказался в беспредельном черном зале. Тут еще холоднее, чем в узорных коридорах. Все это черно-звездное пространство, которое пустотой полированного черного гранита глубоко раздавалось под ногами и расступалось в бесконечности зеркальных стен, напомнило то смертельное катание на коньках. Он стал уже не он – а маленькая черная, поблескивающая тень с пятнышком лица, что отражалась где-то невероятно далеко. Эхо себя самого.

Впереди ждал Ярун. Смотрел так странно, что Сташка испугался. Жалость? Боль, тоска? По нему? Да так на мертвых смотрят, а не на живых! Значит – все равно…

Убьют.

И все эти разговоры, участие, поддержка, чувство родства – все это особенно ничего не значит. Родных-то обычно и приносят в жертву. Ведь так – нужно… Нужно Яруну и всем-всем… Даже ему самому. «Кто меня любит – тот меня убьет»? Откуда эти слова?

Ну… Разве он не был там, под каменной плитой? Опять тупо заболело пониже ребер. Он подошел к черным ступеням, что вели к трону, глянул вверх. Ярун ждал. Невыносимо огромный, величественный, снисходительный.

– Здравствуй, – кротко сказал Сташка.

– Здравствуй, – усмехнулся Ярун.

Сташка проверил его взглядом, растерялся и рассерженно скатал себя в холодный и блестящий ледяной шарик. И больше ничего не боялся. Даже того, что Ярун смотрел как на мертвого. Да и когда там его еще соберутся убить. Что ж, и из-за этого не есть, не смотреть на небо, не разговаривать с Яруном? Сташка не хотел тут глупо стоять внизу, и быстро и сердито спросил:

– В чем мне поклясться, чтоб ты поверил мне?

Ярун вдруг оказался, громадный, черный, рядом, а его ладони – у Сташки на плечах:

– Что-то ты имеешь в виду ужасное, – наклонился Ярун. – Глаза безумные, еще хуже, чем вчера.

– Ярун, ну… Я же все понимаю… Я согласен и не боюсь.

– Что ты понимаешь, чудовище?

– Когда надо будет стать звездой, я стану.

– Не смей так говорить! – Ярун вдруг схватил за бока, поднял перед собой и встряхнул. – Ты что, опять в жертву себя собрался приносить? Ты жить, ЖИТЬ должен!

Его крепкие ладони больно сжимали грудную клетку, удерживая высоко над бездонным черным полом. Сташка терпел, вдруг подумав, что Ярун никогда-никогда не допустит, чтоб он вдруг упал. Не уронит. И – он разом забыл и про смерть, и про Сеть. Перестал стискивать широкие запястья, за которые уцепился, едва Ярун схватил его. Посмотрел в глаза и улыбнулся:

– Не надо жертву?

– Надо, – усмехнулся Ярун. – Жертвуй жизнь, а не смерть. Издохнуть любой может. А ты – выживи в конце концов.

– Я постараюсь, – подумал вслух Сташка. – Ты теперь всегда, чуть что, будешь меня на руках таскать?

– Меня это успокаивает, – усмехнулся Ярун.

– Меня тоже, – буркнул Сташка. Хотел обнять Яруна и не решился.

– Я жалею, знаешь ли, что в младенчестве тебя носили на руках другие люди… Да ты и до сих пор кажешься мне маленьким. Но это не важно. – Он вдруг развернулся и посадил на трон, отступил: – Это место долго ждало тебя.

Сердчишко заколотилось так, что ребра заболели. Он возмутился:

– Это – твое место! Не надо мне раньше времени! Сам – живи!

– Примерься, – улыбнулся Ярун. – А так – еще подождет… Ну, каково?

– Холодно, – Сташка, больше от слабости, прислонился затылком к резному камню спинки, осмотрелся: – Очень высоко и очень холодно. Как в стратосфере…Ой. – он посмотрел на Яруна: – Это еще хуже одиночество, чем мое в башне. Ярун. Прости меня. Я не хочу, чтоб тебе было так одиноко. Я…Ладно. Я попробую. И выживу, и все остальное.

– Обещаешь наследовать? – усмехнулся Ярун.

– Еще в Лабиринте пообещал. Или как-то надо торжественно обещать?

– Надо честно. Давай так, Сташек. – Ярун свел страшные брови: – Ты обещаешь быть верным Дракону?

– Это созвездию, что ли? Да, – чуть удивился Сташка. – Я и так уже… Чешуей обрастаю. Ну… Я и тебе весь верный, ты знаешь.

– Знаю, – Ярун взял его руку и странным жестом на секунду прижал костяшки Сташкиных пальцев к своему лбу. – И ты тоже… Знаешь.

Потом он снял с себя и осторожно надел на Сташку платиновую цепь с тяжелым сверкающим драконом.

– Это всерьез, малыш. И это навсегда, до самой смерти… Все, брысь, – усмехнулся Ярун. – Успеешь еще… Пойдем-ка, – он пошел в угол зала за трон.

Сташка спрыгнул с трона и побежал догонять. Ярун ждал у высоких дверей в зеркальной стене, и Сташка, подбегая, удивился себе – этот со сверкающей зверюшкой на груди мальчик, маленький, такой быстрый, резкий, лохматый, с горящими щеками и яркими глазами – он сам? И вдруг он увидел: как похож на Яруна! Замер. Не только такие же серебристые, с темной полосой волосы и синие глаза, но и – еще что-то, отчетливое и сумрачное в чертах лица, в выражении – родственники. А волосы-то! В жизни ни у кого он не видел таких же волос…Эта странная, похожая на седину масть и черная полоса ото лба к затылку – ни у кого так не бывает, только у него да у Яруна! Ярун тоже посмотрел в зеркало и встретился со Сташкой глазами. Слегка нахмурился и сказал:

– Я знаю, о чем ты думаешь. Забудь, что был бастардом, – положил руку Сташке на голову и еще повторил: – Забудь. Я даю тебе теперь свое имя. Но не отцовство.

Сташка кивнул. Отцы и сыновья…предки… Да в общем, это все неважно. Или нет? Вот было бы хорошо, если… И вдруг опять что-то ринулось изнутри, его качнуло, как вчера, невидимым огнем вспыхнули волосы, и из темного колодца своей недоступной памяти хрипло и яростно сказал он настоящий:

– Ты знаешь, что мне все равно!

И голоса этого, и древних тяжелейших, гневных чувств Сташка не вынес. Успел еще почувствовать себя тонкой оболочкой на тяжкой, какой-то вневременной, разозленной и страшно нервной сути, и, рассыпая ярко-синие искры, упал в черное.

Пришел в себя спустя миг – даже упасть не успел, а Ярун не закончил подхватывать его на руки. Подхватил и не даст упасть… А сам он был всего только дрожащим в ознобе Сташкой. Ребенком. Но он все помнил. Тот, изнутри – соврал!! Соврал… Понятнее, почему Ярун не говорит прямо, что отец. Той нервной зверюге, что таится у Сташки внутри – быть отцом? Ужас какой…Потер лицо ладошками. Пожаловался громадному надежному Яруну:

– Опять это. Пусти меня… Ты будишь во мне какого-то нервного звероящера. Каждый раз все глубже в прошлом. Он, кстати, соврал.

– Ты не ври, вот что важнее.

– Я не буду. Потому что… Ну, мы с тобой… Я… То есть мы со зверюгой – это ведь твое продолжение.

– …Ты правда это понимаешь?

– Скорей, чувствую.

– Так даже лучше, – хмуро кивнул Ярун. – А что ты о нашем родстве – думаешь?

Сташка уткнулся в него лбом, потому что обнять боялся. Ярун погладил по спине и попросил:

– Говори давай. А то сил нет тебе в глаза смотреть.

– Ты даешь имя, но не называешь сыном, хотя когда-то я рожден от тебя. Это, наверное, потому, что у меня эта …Всезнающая звездная зверюга внутри… которая, чуть что, огрызается…

– Нет, – улыбнулся Ярун. – Зверюгу я тоже люблю.

– Тогда… Дай подумать… Чего бы проще: отец и сын…Ты ждешь, чтоб я сначала что-то вспомнил? Мы ведь волочим за собой столько всего прежнего. Наверное, плохого тоже много было. Я чувствую вину.

– Не ты один. Подними глаза. Ну, Сташек!

Сташка послушался. Посмотрел в глаза: сколько тревоги! Скорей сказал:

– Только когда я буду все помнить и понимать, да? Яр? Да? Тогда только ты меня сыночком назовешь?

– Если ты сам назовешь меня отцом несмотря на все, что вспомнишь, – Ярун поставил Сташку на ноги. – Зараза упрямая. Знаешь, какая у нас тобой первая самая главная цель? Да чтоб ты уцелел в конце концов, чудовище. Чтоб перешагнул порог и жил дальше. Я ни во что тебя посвящать не буду, пока ты этого не сделаешь.

– …Яр. А что… Я еще никогда… Никогда не вырастал?

– Сам же чувствуешь… Сташка. Доверься мне. Тебе необходимо быть ребенком. Играть. Окрепнуть. Еще поумнеть. Накопить побольше силы жизни. Чтоб все время очень-очень хотел жить. Понятно?

В настоящем, а не парадном кабинете Яруна было светлее, чем в любой из комнат дворца, потому что стены были не черными, а серебристо-светящимися. И огромное окно, и мальчик каменный в углу – Сташка узнал эту комнату. Он здесь был в первый день, когда ослепительно сияло за окном солнце. И когда-то очень-очень давно раньше. Теперь за окном снег. Одну стену в кабинете занимал огромный, пугающе сложный терминал, тихонько мурлыкавший. Ярун, приложив ладонь к сенсору, включил большой пульт. Усмехнулся:

– Терминал – как пульт управления крейсером. На самом деле – Империей. Понимаешь меня? – он глянул на Сташку. – И никто другой не может тут работать. Кроме тебя. Иди сюда… Приложи ладошку.

Хотя сенсор на ощупь был холодным, от него шло тепло. Терминал пиликнул. Ярун похлопал Сташку по лопаткам:

– Все, признал. Теперь у тебя тоже есть выход не только в общую сеть, но и в сеть, управляющую всеми системами государства, и во все закрытые сети. Тебе понадобится, когда начнешь работать.

– Наша Сеть контролирует их все?

– Само собой. Но в основном она отслеживает тебя.

– Чтоб ты знал, не намерен ли я развеять рутину твоих обычных забот?

– О, она первым делом меня о твоих фокусах извещает. Ты уж… Давай без фокусов. Я должен знать, что ты в безопасности, – улыбнулся Ярун и потрепал по лопаткам. – Так что, пока мал и слаб, сиди в башне.

– Я не хочу… У меня начнется эта… Пространственная депривация, – растерялся Сташка. – Никогда? Почему? Меня убьют?

– Нет. Сеть сама убьет любого, если увидит прямую угрозу твоей жизни. Так что тебя невозможно убить, если ты этого не хочешь. Другой вопрос, что ты легко сдаешься… После об этом. Выходить нельзя, потому что тебе нельзя контактировать с другими людьми. Ни с кем. Сейчас самая большая опасность в том, что ты мал и сознание твое несовершенно – тобой легко манипулировать. Не доверяй никому.

– А ты…влиять и манипулировать?

– О, я буду, не сомневайся, – Ярун опять поцеловал его в макушку. – А уж ход событий… Путь Драконов, – он вздохнул. – Созвездие трясет, когда ты, с твоим норовом, являешься. Я надеялся какое-то время выдавать тебя за обычного наследника, но после твоего явления в Лабиринте уже узнали. Да и после того, как ты распотрошил Детскую башню, атмосфера во Дворце изменилась. Персонал молчит, конечно, дураков тут не держат, но…у них такие глаза… Да, сиди в башне. Постоянно. Иногда сюда приходи. Иногда я тебя с собой, если это будет безопасно, буду брать. Но вообще – да, башня. Чем дольше там просидишь, тем целее будешь… Учителей больше не будет, учись сам, дистанционно, ума хватит… Присядь-ка и подумай, каких игрушек или там чего тебе хочется. Да, кстати… У меня для тебя есть сюрприз… Потом. Успокойся пока. А я поработаю, дела ведь не ждут.

Сташка послушно отошел от Яруна и сел на краешек старинного огромного кресла у окна, в черной раме которого падал и падал снег. Кресло было покрыто сложной непонятной резьбой, и за несколько столетий темное дерево совсем почернело, стало похоже на камень. Сташка медленно водил пальцем по теплым узорам, которые будто бы помнил, а сам смотрел на падающий снег. Игрушки?

Ярун работал с документами, разговаривал на разных языках с разными людьми, делал еще что-то непонятное. Сейчас изредка Сташка чувствовал на себе его спокойный вдумчивый взгляд. Как странно. При взгляде на Кощея или оставшихся в прошлом учителей на острове мгновенно делалось ясно, что у них на уме. Да и раньше Сташка видел людей насквозь. А вот на Яруна сколько ни смотри – ничего не поймешь… Он закрыт. Заперт. Как сказал Кошей: «он бывает непостижим»? Ну-у… Да. Его мир куда больше Сташкиного, сложнее…Реальнее… Его мир – громадная вселенная. Реальное, трудное настоящее, через которое он превращает тяжелое прошлое в великолепное будущее. Любую мечту можно сделать явью, если хорошо постараться. Сейчас, в реальности, в настоящем. Что у него на уме и на сердце? Только изредка блеснет тепло в синих пристальных глазах, и все. Живи и догадывайся, лови каждый знак, слово, жест…. Сташка встал, подошел к Яруну и улыбнулся:

– Яр, ну на кой черт мне игрушки? Лучше поручи мне какое-нибудь реальное дело. Чтоб польза была.

– Польза будет. Вот подрастешь, начну натаскивать, – согласился Ярун. – Ах, да… Сюрприз, Ярчик-то.

– Ярчик?

– Понятно, не помнишь. Ну, что ты знаешь о Береге Яблок?

– Что рассказали, – Сташка хмуро посмотрел за окно, где под ленивым холодным, полным снега ветром за черными стенами лежала степь. – Что о нем почти никто не знает. А кто знает, не считает это пространство вполне реальным. В лучшем случае думают, что это зона аномалий, запретная искусственная среда или что-то подобное, и нормальному человеку там делать нечего. Более того, взрослый человек туда не может попасть, а те дети, что там живут, не взрослеют, пока там находятся, – Он наконец взглянул на внимательного Яруна. – Типа сказочной страны «Нетинебудет». Если бы я сам не встретил Гая, то не поверил ни в какой Берег Яблок… Но даже мне кажется, что эта слишком сказочная страна в одно и то же время и есть, и нет.

– Еще и как есть, – Ярун усмехнулся. – Это один из немногих реально удавшихся тебе проектов прежнего. Да, я помню, что ты мечтал о безопасной, запретной для взрослых стране вне времени. И у тебя хватило умения ее создать.

– Я думаю, это одна из зон вневременных портов Сети, – чуть слышно сказал Сташка. – Эталонное пространство, в котором хранится все самое ценное. Вот как ЛЕС – сердце Сети, ноль координат, да?

– Вспоминаешь что-то?

– Не отчетливо. Но и Берег, и ЛЕС – это не иммерсивное игровое пространство, нет, они материальны. Просто вынесены из истинного времени и в то же время прикованы к каждому его мигу. Думаю, такие пространства еще есть. Это якоря Сети, что ли… Точки входа в нее, точки, где есть доступ к ее коду. Понятное дело, никто кроме нас не должен иметь туда доступ.

– Берег открыт. Его видно с неба и с моря. У него есть границы. Но в реальности истинного времени он пуст: берег и берег. Море и пляжи. Государственный заповедник, вход всем запрещен.

– Для детей открыт, – кивнул Сташка. – Надо только выйти из этого времени, истинного, обычного, во время Всегда. Гонцы знают, как и где это можно сделать. Это Берег для непростых детей, для нужных…Сеть знает, кому туда нужно, притягивает…Ее гонцы знают, кого надо туда уводить. Это такой отбор внутри популяции, – не сразу решившись, он положил обе ладони на его черный рукав: – Яр, а девочка? Помнишь, я спрашивал про девочку? Она уже там, дома?

– Нет.

– Почему?!! Как же Яська-то без Берега?! Она же – фея…

– Не волнуйся, – мягко сказал Ярун. – Никто ни ее, ни Гая не обидит.

– Где она?

– Тебе не надо знать. Они под защитой и ни в чем не нуждаются.

– Мне надо ее увидеть!

– Не надо. Сташ. Спокойно. Ну, какие феи? Ты уже вырастаешь из сказок…– Ярун вдруг смолк. Вгляделся: – Что свирепеешь? Э-э… Да ты не фею крошечную в ней видишь… Что, правда? Сердце задела?

Сташка отвернулся.

– Извини, – тихонько сказал Ярун. – Это… Неожиданно. Ты и сам-то малыш… А она – не выше травы…

– Ну и что, – буркнул Сташка.

– Повернись. Давай решать… У нас есть Девичья башня, и твоя девочка… Твоя девочка?! Сташка, ты – малявка, да и она – кроха, как можно об этом всерьез говорить?!

– Всерьез-то можно, – вздохнул Сташка. – Она у меня из головы нейдет. Дело в другом… Она, кажется, про меня больше знает, чем я сам про себя… Но ведь не все же. Вдруг, когда я стану самим собой, в полной памяти – она отвернется?

– Все может быть. Если ты станешь прежним психом и опять начнешь вытворять черт знает что… Ох, нет. Сташка, чтоб твоя настоящая девчонка от тебя не отвернулась – ты стань собой настоящим. Стань лучше, чем раньше. Сильнее, умнее. Понял? Если правда сердечко задела – не смей ее предавать. Живи. Может, она правда – твое будущее. Растите. А пока… Если не в Девичью… Дай мне подумать. Обещаю, все с ней будет хорошо. Так… Главное – их сейчас нельзя отпускать на Берег. Тогда ты окажешься в опасности.

– Почему?!

– Не сможешь противостоять притяжению Берега. А если появишься там, еще вот такой маленький… Гай и даже сам Лигой недооценивают опасность, не знают, какой у тебя …склад ума и характера… А вот позже, как будешь в полном разуме – сам тебя туда отпущу. Тебе видней, что с Берегом делать.

– Позже… Ну, ладно… А Лигой – это кто?

– Наместник Берега, – усмехнулся Ярун. – Ему больше пятисот лет, а выглядит он на пятнадцать. Рассуждает примерно так же – юн. Да, – задумчиво кивнул Ярун. – Юн он слишком, чтоб с тобой совладать. Ты, мой родной, пока – доверься мне, ладно? Все узнаешь в свое время. Я тебя десять лет назад в лесу расти и не оставил главным образом из-за Лигоя, и уж во вторую очередь потому, что ты должен был обыкновенную жизнь узнать, вжиться в новое время… А Берег – это сказка, а не жизнь. Старая сказка. Иногда я бываю и в том твоем лесу, и на Берегу. У них там своя жизнь, они шастают по планетам Дракона и по сопредельным мирам, уводят-приводят волшебных деток, путаются под ногами у Ордена, у Службы Безопасности, безумно злят Макса, но больших проблем не создают. И с тех пор как Берег возник, нам не составляет особого труда всех их кормить, одевать и защищать от внешних воздействий.

– Вот как, – Сташка преодолел удивление. – Не настоящая сказка-то.

– Да настоящая, настоящая, – усмехнулся Ярун. – Куда уж более. Твоя, кстати. Эту-то сказку тебе удалось сделать реальностью… Но еще есть и статья в скрытом бюджете, и караваны грузов.

– А как вы их туда доставляете? В другое время-то?

– Волшебные корабли, которыми управляет Сеть. Секретная логистика, автоматика. Тут грузятся контейнеры – Сеть контролирует погрузку и отправку, корабль уходит в море и где-то под присмотром спутников Сети совершает переход во время Всегда. Там доходит до Берега и встает под разгрузку. Потом так же возвращается, но Сеть ведет его уже в другой порт и заметает все следы в документах. Не так и сложно, если не задумываться о физике времени. Продовольствие, вещи, обучалки и детская одежда – в общем, это копейки, не жалко… Берег нужен, да, – Ярун взглянул мрачно: – Но… Гай едва не увел тебя у меня из-под носа к Лигою. Ярчика надо благодарить, что Лигой все-таки, когда ты был в Волшебном лесу у своих ребяток, так и не пришел и не сбил тебя с толку. А то опять бы… По тому же кругу. Увлекся бы сказками, игрушками.

–…А кто такой Ярчик?

– Скоро познакомишься, – улыбнулся Ярун. – Вот-вот. Завтра.

– Завтра?!

– Ему надо привыкнуть, – Ярун вдруг погладил Сташку по затылку. – Не беспокойся, без твоего ведома ничего с Берегом Яблок не случится. А пока… Знаешь, когда я стал наследником, ко мне оттуда прилетел один старый дружок. Я его узнал. Не первый раз он мне расти помогает. И потом прилетал и поиграть, и поиздеваться. Но сегодня утром он вернулся. Только не ко мне.

– Ярчик…– почему-то больно сжалось сердце.

– Ты его вспомнишь, родной. Это же Ярчик. Пусть с тобой поживет, сколько захочет, – он опять ласково погладил Сташку по макушке. – У тебя хоть будет компания в башне. Я знаю, тебе там одиноко.

– Да я привык, – растерянно сказал Сташка.

– Да-да, как же… Ярчик поймет, остаться ли… На рассвете явился, душу мне вынул, проглотил, молоком запил, пряниками заел и пошел спрятался в дальних комнатах. Дрыхнет сейчас, акклиматизируется. Ему тут не нравится, особенно зимой. Сказал, что завтра утром пойдет к тебе, что сразу – боится…

– Завтра…– никак не вспомнить что-то страшно важное, зловещее, связанное с именем «Ярчик».

– Да. А то у меня к нему еще есть разговор… А ты, смотри, с ним осторожнее, он, если говоришь глупости, кусается и пинается…Пойдем-ка обедать.

Сидение над красивыми тарелками, жесткие салфетки, тяжелые столовые приборы, запах блюд сначала тяготили, но точное подшучивание Яруна скоро заставило улыбнуться, потом засмеяться, – и он нечаянно попил молока. Спустя какое-то время под нос поставили тарелку с протертым супчиком, он возил-возил по нему тяжелую ложку, пока Ярун не сказал:

– Слушай, хищник, может, ты и предпочел бы вместо детского супа кабаний бок или оленя на вертеле, но нельзя ведь еще сегодня. Ешь, что врачи разрешили.

– Ладно, – Сташка попробовал – вкусно. – А когда ты возьмешь меня на охоту?