Читать книгу Золото - Ольга Асанова - Страница 5

Утро началось как обычно. Мама начала греметь посудой в шесть утра, а встал я в шесть сорок. В окно бьется синица. Сегодня я иду к психиатру.

Обычно сеансы проходят каждые три дня, старичок в очень широких штанах в клетку здоровается со мной и просит присесть в красное плюшевое кресло-мешок. Потом он задает одни и те же вопросы вроде самое яркое событие за прошедшую неделю, как я оцениваю свое состояние, что я помню и чего нет. Все это очень скучно и длится полтора часа, но сказать, что бесполезно я не могу. Я действительно перестал забывать. Но мистер Петерсон никогда не спрашивает о Боре, а это волнует меня побольше, чем какого цвета шторы на кухне.

Но перед больницей я еще должен сходить в школу, сегодня суббота, не воскресенье. Хочу признаться. Это последнее место куда мне действительно охота идти. Пусть Петерсон добивает своими скучными расспросами, это все-таки получше, чем вечные издевательства Квинта и его приятелей-шестерок. От этого никуда не денешься, по крайней мере ближайшие четыре года. Собираю книги в рюкзак. В средней школе они стали совсем не сносными – скучные, толстые и без картинок.

– Завтракать, дорогой! – мама зовет.

Без Бора я чувствую себя центром вселенной. Он был ее любимчиком.

– Доброе утро. – говорю я по дороге в душ.

– Ты что, только проснулся?

– Да.

– Странно. – мама выглядит рассеянной. – обычно ты встаешь очень рано, иногда даже до рассвета… с тобой все в порядке?

– Да.

Мама приложила свою руку с длинными ногтями к моему лбу. Очень рано встает Бор, а мне тяжело по утрам просыпаться. Я предпочту не акцентировать на этом внимание. Папа едва ли не считает, что я душевно больной, но мама помнит что-то, я знаю это наверняка.

«Этим утром белый кролик по лесу бежит…» – знакомая песенка играет из соседнего дома. Рилли, моя соседка, слушает ее каждый день. Машу ей из окна в коридоре. Рилли почти девять, у нее очень кудрявые рыжие волосы. Мы дружили раньше, да и сейчас иногда играем в бейсбол. Рилли машет в ответ. Я иду в сторону ванной.

Чищу зубы очень горькой взрослой пастой с ментолом. Я уже не маленький для клубничной. Потом набираю полную горячую ванну, такую горячую, что кожа мгновенно краснеет и едва терпит. Я люблю представлять, будто кругом снег и горы, а я купаюсь в горячем источнике. Кажется, будто я и взаправду там. Мое полотенце я забыл, придется взять какое-нибудь другое. Беру белое и колючее. Наверное, папино.

Окно в ванной запотело. Рисую сердечко там, где находится мое лицо. Здорово. Брюс Колтон сказал бы, что я педик, если бы увидел. Хотя, он всегда так говорит. В углу на стекле что-то странное. Какие-то крошечные пятнышки. Зрение меня подводит, я едва ли могу что-то разглядеть. Это что, буквы? Мне становится не по себе. Я хочу уйти, но хочу сначала прочитать это. Буквы начинают исчезать, мой страх изо всех сил гонит меня отсюда, но я остаюсь. Наконец, прочитать удается. Здесь написано: «Выручи меня» и подпись – Бор. Я бегу на кухню изо всех сил, роняю полотенце, спотыкаюсь о собаку и натыкаюсь на отца. У него на усах повисли частички пепла от сигарет.

– Что-то случилось?

– Нет.

Папа смотрит на меня строго и уходит. Я иду на кухню, параллельно вспоминая все, что связано с моим братом. Бор почти всегда говорит загадками. Его настроение меняется в течение доли секунд. Он очень умный, но может не знать элементарных вещей, вроде того, сколько дней в неделе. Он любит подшучивать надо мной, и пугать особенно. Этот факт не дает мне покоя. Возможно все это – просто розыгрыш…

Насколько безумна эта теория по шкале безумности? Ответ – самая безумная. Я подхожу к часам. Даже странно боятся какой-то коробки с механизмами, когда тебе двенадцать лет. Но и в двенадцать лет это еще и нормально. В тринадцать – нет. Хорошо, я попробую. Встаю на цыпочки и пытаюсь достать до часов. Слишком высоко. Придется взять стул. Встаю на него, сняв перед этим тапки. Вот они, те часы. Их не снимали уже сто лет. Они уже были здесь, когда мы переехали. Под толстым слоем пыли видны железные завитки, изображающие виноградную лозу, и надпись. Я не знаю, что тут написано. Кажется, латынь.

Я дотрагиваюсь до циферблата. Где-то что-то упало. Стрелки без стекла, железные, и острые, как бритва. Можно порезаться, если не знать этого. Я знаю. Откуда-то. Нужно торопиться, в любую минуту кто-нибудь может зайти на кухню. Мама терпеть не может, когда встают ногами на стул, папа терпеть не может меня. С того момента, как исчез Бор. Давай, сними их.

Я пробую снять часы с гвоздика. Не поддаются, как приклеенные. В коридоре слышны голоса. Давай же, раз уж я решился… Получилось. Часы тяжелее, чем я думал, гораздо. Сзади ничего. Только пыль. И паук. Я не боюсь, люблю пауков. Видимо, придется повесить их на место… Нет, здесь есть что-то. Надпись? Да, красные выцвевшие буквы. Прочесть трудно. Кажется, здесь написано «не сегодня. жди».

Я понимаю, что это не может быть посланием для меня, надписи лет тридцать, но все равно не по себе. Особенно после того, что Бор все-таки исчез. И никто его не может вспомнить. Иначе я бы просто позабыл о ней. Так кто тогда оставил эту жуткую надпись? Тот, кто жил здесь до нас. Это все объяснят. Поэтому родители не убрали часы, хотя избавились от всех остальных вещей. Почему бы просто не переклеить обои? Мы переклеивали! Конечно, совсем недавно, светло-голубые полоски. Здесь тоже светло-голубые полоски, но им будто лет сто… До этого были красные тюльпаны на зеленом. Мои мысли в тупике. Придется рискнуть сегодня разговором с психотерапевтов и остаться дома, с мамой. Только скажет ли она мне что-нибудь?

– Собирайся, Кай. Сегодня я подвезу тебя. – папа поправляет усы.

– Но мне еще слишком рано.

Папа смотрит на меня, как будто хочет ударить.

– Я хочу сказать, спасибо, но сегодня я лучше останусь дома. Кажется, я начинаю что-то вспоминать… не хочу чтобы все пропало. Тем более, там новый врач…

Слишком много слов. В книге «Искусство лжецов» Лора Патриксона это самое главное правило. Много слов – считай дело потеряно. Отец смотрит на меня, кажется, уже секунд двадцать, за это время я успел сосчитать все его морщинки (их восемь) и заметить, что оказывается один глаз у него зеленый, а другой голубой, издалека этого совсем не видно. Я сделал это, потому что нив коем случае нельзя отводить взгляд, это четвертое правило.

– Хорошо. Делай, как считаешь нужным. Но в следующий раз я не позволю тебе пропустить занятие.

Это правда. Потому что он сказал «пропустить занятие», а не «пропускать занятия». Одно и то же? Все дело в формулировке, она говорит об очень многом, для поклонников книг сэра Патриксона. Или мистера? Не знаю, как правильно. Мне больше нравится сэр.

Папа уходит. Я остаюсь в коридоре на несколько секунд. С улицы пахнет акациями после дождя. А еще Рилли только что уехала на велосипеде с подругой. На бампере сзади у нее висит бумажка от шоколадного батончика «Драконье яйцо». Мне он не нравится, слишком много карамели и орехов. Я больше люблю изюм.

Я уже сказал маме, что никуда не еду. Теперь она на кухне, читает мою книгу, ту, которая про путешествия сквозь время. Она про людей из будущего, развившихся до такой степени, что им не нужен ни воздух, ни вода, ни пища, ни семья, ни общение. Они путешествуют туда-сюда, совершенно без цели, пока биологические тела не потеряют жизнеспособность, и тогда перемещаются в информационное пространство. Некоторые перемещаются сразу. Не знаю, что такое это информационное пространство, но вроде бы там не ахти как весело. Существование потеряло смысл. Они находят развлечение в том, чтобы… изучать чужие души. Разделять их на атомы, пытаясь ответить на вечные вопросы: Как? Зачем? Почему?

У них ничего не получается, душа – великая тайна, не подвластная никому. Мне эта книга понравилась, только, финал мрачноват. Когда я предложил Фостеру, моему другу еще с начальной школы, он спросил, что курил автор и где достать такое же.

Я иду на кухню. Мама сидит, нахмурив лоб, в очках и с пакетиком ванили в руках. И напряженно читает.

– Мам?

– Да, прости? Хочешь покушать?

– Нет.

– Твои рубашки я постирала, они в прачечной.

– Спасибо, но я не за этим пришел.

– Может быть…

– Мама, тебе нравится?

– А? Книжка? Очень занятная. Ты хочешь ее обратно?

– Нет-нет, читай. Я просто хотел спросить кое о чем. – я выхожу в коридор. – Ладно. Спрошу попозже.

Мама не слушает меня. Пока она занята можно попробовать нарисовать что-нибудь из воспоминаний. Это работает, если надо вспомнить что-нибудь важное. Надо думать по другому. Не словами, а образами. Иногда помогает.

Я рисую. Сначала просто выливаю на квадратный белый лист воду, потом начинаю разводить краски. Беру черную. Широкое пятно, похожее на морскую звезду. Добавляю красной. Это похоже на дым. Теперь желтая. Кажется, готово. На что это может быть похоже?

– Что это, Кай? Драконы?

Это мама, смотрит из-за моего плеча.

– Ты меня напугала, мама.

– Прости, дорогуша.

– И правда, похоже.

Это три дракона. Красный, черный и желтый. Красный дерется с черным, а желтый, самый большой, смотрит на них свысока.

– Мама, там, за обоями.

– Что за обоями?

– Надпись. Ее оставил кто-то. Там, за часами. Ты видела?

Мамино лицо изменилось.

– Ты что, трогал часы?

– Да… этого нельзя было делать? На них какое-то проклятие?

– Нет, нет. Спокойно. Просто, меня это немного удивило.

– Почему?

– Просто когда мы только переехали нам сразу не понравились эти часы. Старинные, темные громоздские. Ты заметил, что они совсем не вписываются в интерьер кухни?

Вообще-то я никогда этого не замечал. Это было так привычно, что и не подумаешь, что-то не так. Теперь очевидно, что персиковая кухня с розовыми занавесками с темными старинными часами совсем не вяжется.

– Да. Мамочка, не отвлекайся, пожалуйста.

– Прости. Уже половина десятого. Разве ты не идешь к психотерапевту?

– Нет. Сегодня я дома.

– Хорошо. Ты знаешь, в нашей в нашей семье не существует слова «нет». Твоя свобода никак не ограничена. Так что, если хочешь, оставайся.

Да. только вот когда отца нет дома. И Бора тоже.

– Спасибо. Я… ценю это. Мама, давай вернемся к часам. Что с ними?

– Так вот, мы почти сразу же решили их снять, но ничего не вышло. Они как будто вросли в стену. Ни папа, ни твой дядя так и не смогли снять их. Я не представляю, как тебе это удалось. Ты спрашивал что-то про надпись?

– Нет, мама. Кажется, мне все понятно.

– Отлично. Тогда я пойду на почту. Хорошо, загадочный мастер?

Меня как будто ударили по голове. Мама сказала «загадочный мастер». Так она звала Бора, за то, что он все свободное время посвящал изобретениям, но никогда никому их не показывал и ничего о них не говорил. Даже мне.

– Мама, ты только что сказала «загадочный мастер»?

– Да. Тебе не нравится, когда тебя так называют?

– Нет. Дело совсем не в этом. Ты назвала меня прозвищем брата.

Лицо мамы меняется. Я снова коснулся запретной темы. Зря.

– Кай, вспомни. У тебя нет никакого брата, и никогда не было.

– Нет, это ты не можешь вспомнить! Он был, был, был! Длинные бесцветные волосы, красная куртка и кучи книг по физике! Все время сидит дома, почти не с кем не разговаривает, только со мной, и иногда убегает из дома…

Я начинаю плакать, к своему позору. Если бы Гари сейчас увидел меня, жизнь никогда не стала бы прежней. Мама пытается меня успокоить.

– Ты тогда волновалась, очень… когда он исчез. А папа пообещал прогнать его из дома. Он был даже злее, чем обычно…

Мама заглянула мне в глаза. У нее глаза светло зеленые, как у меня. У Бора желтые. Почти как у папы. Сейчас она даст мне успокоительное, и остаток дня пройдет как в тумане.

– Я тебе верю?

– Что?

Мне сложно в это поверить. Я правда слышу это.

– Я верю тебе, Кай. Это может показаться странным, да. В последнее время все мы будто проживаем не свою жизнь, как рыбки в аквариуме… как под общим наркозом. Скажи, тебе это знакомо?

– Да.

– Я думаю, это из-за магнитных бурь. Они влияют на наше самочувствие. Я покажу тебе потом эту телепередачу.

Мама целует меня в щеку. Мой мир рухнул. Рухнула надежда на то, что кто-то может понять происходящее. Я не схожу с ума. Весь остальной мир сходит с ума. Но разве это не одно и то же?!