Читать книгу Плохая примета - Ольга Баст - Страница 3

Воскресенье

Бегу по тропинке в лесу, ноги в резиновых сапожках с маленьким каблучком бодро перепрыгивают небольшие лужицы. Наверное, мне лет десять или двенадцать. Впереди маячит бабушкина фиолетовая кофта. Я не боюсь потеряться, крыши домов уже видны между деревьев.

Вдруг под деревом вижу ярко-оранжевый бугорок, а рядом ещё один и ещё – подосиновики, маленькие, крепенькие, самое то для яичницы. Сворачиваю с тропинки, нагибаюсь и аккуратно срезаю ножом грибы – один второй, третий. А за соседним деревом ещё больше. Моё пустое ведёрко быстро наполняется добычей. Вот бабушка удивится, когда я принесу ей столько грибов. А ведь и у неё, и у меня сегодня улов совсем никакой – вышли поздно, грибников много прошло. Надо же, найти такое грибное место прямо на краю леса. Ведёрко уже полное и я рассовываю грибы по карманам, бабушка ругаться будет, но не страшно. Всё, больше мне не унести, нужно хоть место запомнить.

Оборачиваюсь вокруг и не вижу ничего знакомого – ни тропинки, ни деревьев, не слышно гула электричек. Кидаюсь в одну сторону, в другую, а кругом лес сплошной стеной. Сердце бьётся быстро, ведёрко отброшено в сторону, грибы из него высыпались на землю. Быстро иду туда, где деревья растут реже, но и там попадаю в чащу с поваленным сухостоем. Кидаюсь в другую сторону – то же самое. Бегу, ветки хлещут по куртке, лицу, штаны пропитались влагой от высокой травы, но мне всё равно. Страх подгоняет и я бегу дальше – что угодно, лишь бы не останавливаться.

Проснулась в холодном поту. Волосы прилипли ко лбу, дыхание частое и сердце пытается выпрыгнуть из-за рёбер. Лежу, уставившись в потолок. Иногда мне снятся такие сны – слишком правдивые, не отличимые от жизни – они предвещают перемены. Знать бы только какие.

Кофе в щербатой кружке оказался горьким и оставил неприятный привкус на языке. Свет настойчиво бьёт прямо в глаза сквозь мутное оконное стекло. Лена с чёрными разводами туши на лице хрипло рассказывает о своих вчерашних похождениях. Знала, что она частенько ходит по клубам, но такого разгульного веселья от скромной студентки никак не ожидала. Безжалостный утренний свет выбелил маленькую скучную кухоньку, на подбородке начал ныть наливающийся прыщ, отчаянно захотелось оказаться дома. Я попросила телефон и позвонила маме.

Вчерашние злоключения были расценены как ещё одно доказательство моей неприспособленности к жизни. Но через пару часов мама уже стояла на площадке перед квартирой с ключами и моей сумкой в руках. Видимо, водитель оказался честным и отдал пропажу тёте Регине, а та передала маме. Уголки аккуратно накрашенных губ презрительно опущены. Смотреть на неё, свежую, в отглаженных синих брюках и шелковой блузке было невыносимо. Себя я почувствовала маргиналкой, не вылезающей из попоек.

В мою квартиру мама прошла с видимой настороженностью. Что, интересно, она здесь ожидала увидеть – батареи пустых бутылок вдоль стен или голого мужика, прикованного к кровати?

– Чаю хочешь? – спросила я.

– Нет, дочка, не хочу, – ответила мама, сбросила на пол мои вещи с кресла и с ровной спиной изящно села. – А тебе после вчерашнего стоит заварить себе покрепче.

– Мама, не придумывай мне лишних недостатков, я выпила всего-то пару бокалов вина.

– С которых тебя так развезло, что даже плохо стало. А потом ещё и сумку оставила в такси.

Глаза за модными очками выражают крайнюю степень осуждения, губы скривились, ровная спина говорит о явном превосходстве. Почему она такая идеальная? Почему я не такая? Может быть это с возрастом приходит?

– Я не много выпила, – начала оправдываться я.

– Мне было стыдно за тебя, – перебила мама и брезгливо подкинула ногой скинутую на пол кофточку.

Вчера я так и не прибрала в квартире. Тут и там валялась одежда, на ковре черными ниточками изгибались прилипшие волосы, а полки посерели от пыли.

– Стыдно, стыдно, стыдно, – проговорила я раздражённо, – только это и слышу от тебя. А тебе не стыдно было рожать меня неизвестно от кого? Где мой папа? Кто он?

Мама поражённо застыла, вцепилась нервно в край блузки, прикрыла рот рукой. От осознания того, что я наговорила, стало почти физически больно. Солнечное сплетение сдавило холодным железным обручем.

– Прости, мама, – заговорила я. – Совсем не то хотела сказать. Ты же знаешь, как я люблю тебя. И мне совсем неважно кто он.

Слёзы, испуг на грани ужаса отражается в стёклах модных очков. Промелькнул мимо поникший силуэт, застучали в прихожей каблуки, последним аккордом – грохот двери. Почему слова нельзя проглатывать обратно?

Громко тикают часы, рассылает солнечных зайчиков стекло циферблата. В комнате снова стало светло, пусто и одиноко. Впрочем, как всегда.

Остаток дня я ходила по комнатам, собирала и особенно аккуратно раскладывала вещи по полкам. Помыть полы, пропылесосить, стереть пыль, отчистить ванну. Мышцы начали ныть, но тугая пружина сожаления почти распрямилась. Во всём произошедшем за минувшие сутки было что-то неправильное. Отпустившее нервное напряжение включило мысли, ощущения, но умиротворение и спокойствие не возвращались. Так бывает, когда забываешь, к примеру, выключить свет в доме перед уходом на работу. И целый день тебя не покидает ощущение неправильности, незавершённости важного дела. Хотя, возможно, просто совесть всё не может успокоиться.

Ночью в пустой, гулкой квартире стало совсем жутко. Тени в углах напитались чернильной густой тьмой и колыхались бархатными текучими силуэтами. Непрекращающийся гул проживающего ночную часть своей беспокойной жизни города не умиротворял, как это обычно бывало. Гудки машин подчиняли биение моего сердца своему ритму, неровному, частому, тревожному. Простыни обвивались вокруг ног, сбивались комками, раздражали. Заснуть получилось лишь под утро.

Понедельник

Понедельник показался каким-то особенно тяжёлым. На работу не хотелось идти совершенно. Опять эти сочувственные или злорадные взгляды отовсюду. Хотелось стать совсем незаметной. Моя обычная одежда вдруг показалась нелепой. Зато блузка и джинсы, оставшиеся ещё со времён института, соблазнили своей простотой и уютом. Я усиленно пыталась настроиться на плодотворную работу, но получалось плохо. И всё же пришлось плестись в редакцию.

Деревья щедро усыпали асфальт и припаркованные машины пожелтевшей листвой. Сквозь шум города еле слышно шелестели редкие листочки, из последних сил цепляющиеся за ветки. Моя синяя мазда поблёскивала лакированными боками в ожидании хозяйки. Но за руль не хотелось садиться совершенно. Права я получила меньше года назад, и водила пока ещё не слишком уверенно. К тому же на первоначальный взнос мы сбрасывались вместе с Владиком. Кредит было решено оформить на меня. Но полностью своей я её не чувствовала. Вот и сейчас она стояла и хищно следила за мной узкими фарами. Бред какой чудится. Да, переживания последней недели уверенности в себе не добавили. Постояв перед машиной в нерешительности, я всё же решила ехать на метро. Утренняя толкучка оказалась совершенно непробиваемой и тоже не способствовала поднятию настроения. Со всех сторон, казалось, на меня направлены злые, напряженные взгляды.

В результате в редакцию я входила с опозданием на полчаса, обиженная на мир и обозленная на всех понаехавших в Москву. О том, что и сама такая, старалась всё же не думать. Но неприятности не желали заканчиваться. Прямо перед входом в редакцию меня уже ждала Юлиана. Густо прорисованные брови хищно изогнуты, острые носы красных туфель нацелены точно в моё не успевшее отдохнуть после выходных тельце.

– Милена, лапушка, ты не рано звездой себя почувствовала? – зло говорит Юлиана. – Что хлопаешь глазками своими голубыми? Я могу принять опоздание и даже невыход на работу журналистов с именем, многолетним опытом и безукоризненной репутацией. Достигнешь ли ты таких высот ещё не известно.

За стеклянными перегородками показались заинтригованные лица моих коллег. Ждут, жаждут скандала или хотя бы перебранки – хоть ничтожного повода для сплетен в курилке и у кофейного аппарата. Увы, сегодня спектакля не будет. Не в настроении я.

Расслабиться, думать только о хорошем. Луг. Цветастое разнотравье полощется на ветру лоскутным одеялом. А теперь нужно представить, что и начальница находится на лугу. Она спокойна, ей хорошо. Этому приёму когда-то давно научила меня бабушка. У неё мастерски получалось успокаивать агрессивных соседей. Я же никогда так не умела. Но хотя бы сама начинала думать более трезво.

– Извини, Юлиан, у меня машина неожиданно сломалась, – наклеиваю на лицо беззаботную и чуть виноватую улыбку. – Ты даже не представляешь, какая сейчас давка в метро.

Хотя откуда ей знать. Я даже в самых смелых фантазиях не смогу представить Юлиану в метро.

– Да и на дорогах пробки адские, – сварливо говорит начальница, но черты лица уже разгладились. – Ладно, приступай к работе. Сегодня готовим материалы к выпуску.

Под цепким взглядом главного редактора наши штатные сплетницы попрятались за мониторы. Выдохните, красотки, сегодня я не стану темой номер один.

Окончательно удалось успокоиться лишь за своим столом. Рабочее место у меня особенное. Когда-то давно бабушка научила меня маленьким хитростям. Сама она занималась знахарством, разбиралась в растениях, знала несколько ритуалов, которые, бывало, проводила при мне, умела чувствовать гармонию окружающего мира. Эти знания ей передала её мать. По слухам, прабабка была настоящей ведьмой. Такой, что и сглазить могла, и порчу снять, и со света свести, и вытянуть почти безнадёжного больного. В войну только своим даром и выжила. Сколько пришлось ей пережить даже страшно представить. А как тяжело она уходила в мир иной. Соседки шептались, что пришлось дыру в потолке пробить, чтобы дух покинул тело. Но, по-моему, они со скуки всё это придумали.

От сглаза, порчи и другой пакости, которую люди производят своими мыслями и словами, на неровном подоконнике в нашем домике на окраине Белоомута, стоял горшок с геранью. Поэтому и край моего стола был занят благоухающим кустиком, одним из отростков от тех, бабушкиных. Коллеги поначалу возмущались противным запахом, советовали завести коллекцию кактусов – это же стильно и не пахнет. Но возмущения хватило лишь на день, вскоре все привыкли. В ящике под замком у меня хранятся высушенные веточки полыни и лапчатки – помогает от интриганов и манипуляторов, и «чёртов палец» – от порчи и сглаза.

К чему мне всё это? Я ведь окружена такими милыми людьми.

Три года назад, когда я только пришла работать в редакцию, окружающие казались такими дружелюбными, приятными людьми. Но вскоре я поняла, чего стоят добрые улыбки, участие, задушевные разговоры за чашкой кофе. На меня пытались свалить ошибки, обвиняли в плагиате, устраивали бойкот, сталкивали лбами с начальством, придумывали гадости. В первый месяц я почти постоянно жила в ожидании подвоха, приходилось каждый день сдерживать готовую поглотить истерику. Это выматывало, к вечеру я чувствовала себя так, словно не разгибаясь работала грузчиком. Долго не могла понять, почему не замечаю, когда человек лжёт, пытается подставить, говорит гадости. Открыл глаза наивной дурочке Владик. Он однажды сказал, что это просто рабочая обстановка. Сначала я не верила, пыталась понравиться, расположить к себе. Позднее, когда влилась в коллектив, поняла, что для журналистов это просто нормальная среда обитания. Они не ненавидят, не презирают, просто каждый хочет быть лучшим, каждый хочет сенсаций, восхищения и зависти коллег, признания, наконец. Работать в дружелюбной атмосфере им просто скучно. Причём во всех конфликтах с внешним миром редакция выступает единым фронтом. Такая профессиональная деформация.

День проходил обычно, народ вяло делился впечатлениями о прошедших выходных. Возле кофейного аппарата случались небольшие митинги, на которых обсуждались необходимость повышения гонораров и оплата внеурочных. Кто-то громко выяснял отношения с мужем по телефону, гудели принтеры, стучали каблуки по плиточному полу – обычный офисный шум. Но мне совершенно непостижимым образом чувствовалась угроза со всех сторон. В наэлектризованном, как перед грозой, воздухе витало предчувствие беды. Часто я ловила изучающий, внимательный взгляд Светы поверх монитора. Вот она шепчется с подругами, а когда прохожу мимо, тут же замолкает.

Работы сегодня как на зло мало. Чтобы хоть как-то отвлечься я решила заняться сортировкой того, что накопилось в ноутбуке, снова перечитала всё, что сделала на прошлой неделе – свои ошибки часто не замечаешь сразу. Нудная монотонная работа неожиданно затянула.

На обед я не пошла и, когда все разошлись, осталась спокойно сидеть в кресле. Солнце словно чувствовало, что скоро придёт время дождей и длинных ночей, поэтому светило ярко, весело. В огромном пустом кабинете вдруг сделалось удивительно уютно. Я побродила между столов.

Удивительно, но рабочий стол говорит о человеке больше, чем внешность, машина, он сам. Стол Вики завален разноцветными ручками, маленькими разномастными блокнотиками, фигурками кошек. У Владика край столешницы украшают коричневые следы от стаканов, хотя понедельник только начался. В коробке из-под обуви разнокалиберные крышки от объективов, по краям неровными стопками возвышаются бумаги и фотографии. При всём этом почти уверенна, что ящики в столе у него полупустые. Я всегда замечала эту его особенность – всё держать под рукой. Раньше такая лёгкая небрежность вызывала умиление. А сейчас… Он же фотограф, откуда у него вообще столько бумаги? Да и зачем распечатывать фотографии? А вот рабочее место Светы идеально аккуратное, из личных вещей только блокнот в кожаном переплёте, симпатичный деревянный органайзер с тремя ручками и электронная фото-рамка, на которой сменяются изображения пары в возрасте, вероятно, родителей.

Почему-то я успокоилась. Странно иногда действует одиночество. Можно по-новому, непредвзято взглянуть на мир. На коллег, возвращающихся после обеденного перерыва, я смотрела не как на потенциальных друзей или врагов. Они стали просто людьми, разными, непохожими друг на друга, но совершенно обычными.

А ближе к вечеру жизнь доказала, что за тёмной полосой всегда следует светлая.

Я с азартом приводила в божеский вид очередную нетленку от стажёрки Анечки. В отличие от Светы, та была удивительно работоспособной. Писала много и даже темы выбирала интересные. Но как же скучно. И именно в тот момент, когда я поняла, что мне проще было бы самой переписать всё, зазвонил телефон.

– Привет, это Артём, – прозвучал из трубки знакомый обволакивающий голос. – Помнишь меня?

– Не знаю никого с этим именем, – ответила я. Стало вдруг весело и захотелось пошалить.

На другой стороне явно впали в замешательство.

– Мы встречались у моей мамы на юбилее в субботу, гуляли, танцевали. Помнишь?

Шутки – явно не моё. Теперь хороший человек будет считать меня жутко легкомысленной девицей, которая совершенно не ценит добра.

– Артём… Конечно, помню. Я так благодарна тебе и тёте Регине за помощь. И прости, что доставила вам неудобства.

– Ты не доставила неудобств, – уверенно сказал Артём, – Я как раз хотел пригласить тебя вечером в кафе, пообщаться и забыть о всех прошлых неприятностях.

Сердце принялось отбивать чечётку.

– Конечно, с удовольствием.

Договорились о встрече в уютном грузинском ресторанчике неподалёку от редакции. Ни о чём кроме предстоящего ужина думать уже не получалось. Казалось, я уже чувствую терпкий вкус красного вина, ощущаю пряные запахи и наслаждаюсь приятной беседой с интересным мужчиной. Вечер обещал быть дивным. Конечно, я успела поругать себя за непрезентабельный вид. Я же теперь снова свободная девушка и должна заботиться об устройстве личной жизни. А для этого нужно даже в булочную ходить так, словно возле кассы меня может ждать судьбоносная встреча. Но слишком долго страдать из-за внешнего вида было скучно. Поэтому я старательно накрасилась и решила, что выгляжу вполне достойно для конца рабочего дня

Между тем коллеги начали расходиться. Очень хотелось тоже уйти и подождать немного в ресторане. Приходилось уговаривать себя не спешить, ведь приличные девушки не приходят на свидание заранее. В том, что мне предстоит именно свидание, а не дружеские посиделки, я была почти уверена. Дружба возможна только с тем, кто совершенно не интересен, кого не хочется изучать, кем не тянет восхищаться. Артём не тот вариант.

Ресторан оказался не таким уж и маленьким. Белые стены, старинная национальная посуда на полках, удобные кресла с яркой обивкой создавали ощущение уюта и праздника. Артём уже ждал за столиком у большого окна. В белой футболке-поло и джинсах он выглядел неофициально и в то же время крайне привлекательно. Очки в массивной оправе совершенно его не портили, наоборот, делали ещё интереснее.

– Замечательно выглядишь, – сказал Артём, оглядывая меня с теплотой во взгляде.

– И ты, – стало очень приятно. Обычно, когда мужчины буквально ощупывают глазами, так и тянет сказать: «Может ты ещё и в зубы мне заглянешь?». Сейчас же хотелось выпрямится, принять красивую позу. Со мной такое не часто бывает.

– Ты и в детстве была симпатичная.

– Я была пухлой и брекеты носила, – отвечаю со смешком.

– Просто ты ничего не понимаешь в симпатичных девчонках, – подмигивает Артём.

– Нет, не понимаю, – соглашаюсь я, – но тогда показалось, что ты меня как девушку и не воспринимаешь.

– Так ты же девчонкой была, – смеется мой собеседник, – да ещё и несчастной такой, просто маленькая плакса.

Интересно, а сейчас я не такая? Или стоит случится чему-то плохому, и я тут же снова стану плаксой.

Принесли меню. Артём заказал вино и мясо с овощами на гриле, а я – сациви и тушёные овощи.

– Ты так непохожа на других, – сказал Артём, пристально разглядывая меня.

– Почему же?

– Другая девушка постаралась бы произвести на меня впечатление возвышенной особы и заказала лёгкий салат из какой-нибудь травы.

– Просто есть хочется, и желательно чего повкуснее, – хмыкнула я. – Знаешь, а ты тоже необычный?

– А я почему?

– Другой парень не сказал бы о том, что я недостаточно женственна на первом свидании.

Взгляд моего спутника стал виноватым.

– Извини, я не то имел в виду.

– Шучу, – расхохоталась я в голос. Люди за соседними столиками начали оборачиваться. Пришлось зажимать рот рукой. В итоге рассмеялся и Артём, правда тихо и очень интеллигентно, в отличие от меня.

Стало совсем легко. Не было больше натянутости, разговор шёл легко и непринуждённо. Я рассказывала о своей работе в журнале без стеснения, как маме, но и без превосходства, как подругам. Просто хотелось поделиться какими-то интересными случаями, наблюдениями, а Артём слушал с таким вниманием, что и самой себе я стала казаться интересной. Хотелось просто слушать глубокий спокойный голос, смотреть в тёмные глаза, замечать новые черты в лице напротив и никуда не уходить.

Наконец, принесли еду. Сациви оказался замечательным. Вкусная еда, хорошая компания и – вуаля! – жизнь стала прекрасной и удивительной. Потом я заметила, что Артём как-то странно на меня смотрит – буквально рассматривает с блеском в глазах, словно я – новейшая разработка в области ракетостроения. Стало как-то неудобно от подобного внимания и восхищения. Ну не настолько я всё же хорошо сегодня выгляжу, на самом деле.

– Знаешь, – говорит Артём, – а ты ведь светишься.

– Что? – попыталась спросить я, но от неожиданности поперхнулась.

Кусок курицы встал поперёк горла. Не получалось сделать ни вдоха. Я натужно закашлялась. Стало действительно страшно. Да что же это такое! И снова то самое противное ощущение, будто я – не я, а только сторонний наблюдатель в собственном теле.

Артём подбежал сзади, схватил поперёк живота, наклонил мне голову вниз и с силой потянул вверх. Противный кусочек выскочил на пол. Обессиленная я опустилась на стул. Подбежали официанты, принялись убирать, пихать мне под нос стакан с водой. Пришлось попить, чтобы отвязались. Стыд и позор! Люди за соседними столиками оглядывались, ерзали, пытались рассмотреть мой провал в деталях. Изящная блондинка в белом костюмчике брезгливо морщила нос и с видимым сочувствием посматривала на Артёма.

Не в силах выдерживать больше косые взгляды, я помчалась в туалет. Там заперлась в кабинке и вдоволь наревелась. Когда получилось успокоиться, я вышла и решилась наконец посмотреть в зеркало. Караул! Хотя чего я ждала? Тушь растеклась по пунцовым щекам, волосы всклокочены и торчат вокруг головы извилистыми антеннами. Честное слово, из зеркала на меня смотрел домовёнок Кузя, только с тёмными волосами. Я, конечно, не красотка, но и не так ужасна. Вяло умылась, причесалась. Лицо всё ещё красное, но хотя бы выгляжу как человек.

Когда вышла в зал, Артём совершенно спокойно сидел за столом и что-то смотрел в телефоне.

– Ну как ты? – спросил он, обеспокоенно заглядывая мне в глаза.

– Всё нормально, – попыталась улыбнуться я. – Извини, кажется я снова испортила тебе вечер.

Он досадливо поморщился.

– Тебе не за что извиняться. Давай я отвезу тебя домой.

Мы вышли из ресторана и Артём усадил меня в большой черный Лексус с хромированными вставками. Внутри вкусно пахло кожей и немного сигаретами. Очень по-мужски, но Артёму не подходило.

– Какая машина у тебя большая, – сказала я, чтобы разбавить чем-то молчание.

– Это не моя, – ответил Артём. – Дядя дал пока я здесь в отпуске.

Дальше ехали молча. Я ругала себя за невезучесть. А что ещё мне оставалось делать? Когда фары осветили лавочки перед подъездом моего дома, я совершенно уверилась в том, что Артёма больше не увижу. От этого стало почти физически больно. Промелькнула шальная мысль позвать его в гости на чай. Но потом я вспомнила, как пыталась откашлять проклятый кусочек курицы, как смотрела та блондинистая девица в ресторане и поняла, что просто не могу опуститься ещё ниже. Сбивчиво попрощалась с Артёмом и почти бегом бросилась ко входу в подъезд. Как только получилось открыть тяжёлую дверь, за спиной послышался рык резко сорвавшейся с места машины.

Дома показалось как-то особенно пусто и холодно. Моя обычно такая уютная квартирка показалась пустой, всё в ней кричало об одиночестве хозяйки. Огромные тапочки в виде поросят в углу, гора косметики занимает весь столик в прихожей. Прав был Владик, хозяйка я никакая. А ещё собиралась Артёма сюда пригласить. Могла бы хоть шторы повесить, чтобы стало немного уютнее. Но тогда моим растениям не хватит света. Так и проживу всю жизнь в этих джунглях одна. Повздыхав и поругав себя, я тем не менее размешала в лейке удобрение и подкормила драгоценные цветочки. Стало немного легче. Всё ещё чувствуя подавленность, легла в постель, сил думать о чём-либо не осталось. Уснула почти мгновенно.