Читать книгу Женщины в пустоте - Ольга Боочи - Страница 7

Я ехала в метро, поставив дорожную сумку у ног.

Я была посреди города с вещами, и это не было похоже на возращение из туристической поездки. Я везла с собой хрупкие домашние неприспособленные вещи – те, которые не должны были бы покидать стен дома. Это казалось мне странным теперь, как будто я только приехала в этот город и была здесь чужой и бездомной, была беженкой и переселенкой.

Это чувство было мимолётным, но мне хотелось удержать его, как иногда раньше порой хотелось удержать последние минуты неподнадзорности и свободы, когда я ехала на одно из случайных своих мест работы, вскоре уже – ненавистных мне, куда я устраивалась и откуда увольнялась спустя несколько месяцев или даже недель; я тогда старалась не думать о том, куда я еду, старалась хотя бы последние минуты, хотя бы немного ещё, в мыслях, побыть свободным человеком.

Теперь я ехала домой.

Большая часть моих вещей ещё оставалась в чужой квартире, и я боролась с желанием бросить оставшееся там. Вещи, казавшиеся мне когда-то нужными, которые я выбирала и покупала, когда мы с А.Д. были вместе, теперь не вызывали во мне ничего, кроме чувства усталости. Я не хотела ими владеть. Я хотела о них забыть.

Поезд мчался через тоннель, в окне, в мелькании огней, я видела своё лицо, неподвижное, застывшее и бледное.

И в детстве, и подростком я была стеснительной и тихой. Молчаливой. Ничем не примечательной, во всяком случае, внешне.

В школе я была незаметна, и в классе на меня никто не обращал внимания, я терялась среди более ярких девушек. Но Якоб этого не знал, ему не было до этого дела. Он считал меня красивой, я ему нравилась. То, что так не нравилось мне во мне самой – кажется, это его как раз и привлекло.

***

Уже тем летом я стеснялась того, что выгляжу скромной.

Потом, в старших классах и после, я тратила много сил, чтобы не выглядеть так просто и блёкло. Скромность и робость казались мне язвами, которые нужно было скрыть во что бы то ни стало.

Я помнила, как два года спустя я познакомилась с тем человеком, врачом, который вскоре стал моим первым мужчиной.

Он мне сразу не понравился, и внешностью, и тем, как он держал себя со мной. У него была какая-то насмешливая и полная лёгкого презрения манера держаться, и я тоже стала насмехаться над ним в ответ. Его это не обижало и не выводило из себя. Помню, мы дошли до какого-то парка. Совсем близко, на соседней аллее, был павильон с напитками и едой, и он, хрустя гравием, направился туда, оставив меня на скамейке. Перед тем как уйти, он сказал, что, наверное, уже не застанет меня тут, когда вернётся. Я, конечно же, собиралась сбежать, но после его слов осталась и дождалась его.

Я не сбежала, как мне кажется, не потому, что он так уж сильно задел моё самолюбие, с лёгкостью разгадав мои намерения. Скорее, в тот момент я играла роль, и эта роль требовала от меня – как мне казалось – такого поведения. Помню, что я смеялась не переставая. Я играла роль легкомысленной и беспечной девушки, должно быть, немного пропащей.

Этого моего смеха, кажется, хватило до третьей нашей встречи, и он тут же бросил меня, как только я перестала смеяться.

Может быть, такое с девушками не так уж и редко случается: когда они притворяются не такими, какие они есть. Эта роль была не единственной, потом я играла другие роли, разные, и совсем не похожие на эту. Даже А.Д., знавший меня совсем недавно и, казалось бы, знавший меня хорошо, считал меня совсем другим человеком, такой, какой я хотела казаться.

Я и теперь постоянно ловила себя на мысли, что не знаю, как должна реагировать даже на самые простые столкновения с реальностью, не знаю, кто я и какая я есть. Словно я всё ещё боялась, что меня разоблачат.

Я смотрела на своё отражение в оконном стекле. Подробностей было не различить, только очень бледное пятно лица, тёмные провалы глаз.

Я подумала: Якоб заметил меня такой, какой я была на самом деле. Какой, наверное, и осталась.

Странно было думать, что я была настоящей, когда была незаметной, молчаливой и блёклой, такой, какой я себя так не любила; странно было думать, что это не противоречит моей природе, как я считала долгие годы потом. Скорее, хотела считать, чем считала на самом деле – стоило признаться себе в этом наконец.

Можно было, наконец, перестать бороться с собой.