Читать книгу Шоколадные туфельки. Рассказы - Ольга Борисовна Шлыкова - Страница 8

Когда у Пелагеи Фёдоровны погиб старший сын Валериан, она и не знала, как жить дальше. Из старой квартиры их выселили ещё в восемнадцатом – освобождали дом, под какое-то учреждение, и с тех пор они ютились в полуподвальном помещении у вдовы брата мужа. А у той своих – мал, мала, меньше. Сын был членом ревкома и ему обещали подобрать жилье. Но теперь его не стало, и про Пелагею Фёдоровну забыли. Дело было к зиме, и уже отчаявшись дождаться вызова в ревком, Пелагея пошла сама.

На удивление, её очень хорошо приняли и направили посмотреть квартиру в новом доме на Розочке. «Какой ещё Розочке?», думала Пелагея Фёдоровна, пока не вспомнила, что переименовали Магистратскую в Розы Люксембург. И вот она стоит в комнате, где ещё никто не жил и вдыхает запах свежераспиленного дерева. «Надо поскорее вселяться, чтобы успела просохнуть до зимы. Ничего, что только комната и кухня, всем места хватит». Пелагея не хотела вспоминать про свою четырёх комнатную квартиру на Миллионной, где они жили до семнадцатого. Новое начальство железных дорог переселило её большое семейство сначала в соседнюю двухкомнатную, а потом и вовсе выставило на улицу. Никому не было дела, что её муж Николай Владимирович, считался пострадавшим во время черносотенного погрома в пятом году. Старое руководство Сибирской железной дороги платило ей пенсию, после того, как бывший главный бухгалтер управления Сибирской железной дороги Николай Владимирович Баранов тронулся умом, а потом застрелился. Но после семнадцатого про пенсию пришлось забыть. Только старшие дети работали, и семья почти не бедствовала. Пока не погибли мальчики… Пелагея облокотилась на новую, добротно сложенную печь и закрыла глаза.

В тот день Николай пошёл навестить свою сестру Марию, по мужу Вронскую, которая приехала на осень в Томск с сыновьями. Дети звали её тётя Маня. Вронские постоянно жили в Омске, а в Томске держали небольшой дом и контору. Глава семьи владел несколькими пароходами, которые возили грузы по Оби, Иртышу и Томи. Начался сезон охоты, и племянники почти каждый день уходили в охотничьи угодья отца за рекой. Когда старший сын Марии Константин вернулся домой, он поставил своё ружьё за дверь в кухне и пошёл переодеваться. Как Николай оказался на кухне, за минуту до этого распевавший с сестрой песни под гитару, никто не заметил. Выстрел грянул, как гром среди ясного неба. Бедняга подставил двустволку к подбородку и спустил оба курка. Он разнёс себе голову, и мозги вылетели в потолок.

Потом, сколько потолок не скоблили и не белили, Николаевы мозги всё равно проступали. Мария так и не успела разобрать потолок и поставить новый, как собиралась. Наступило смутное время, когда власть переходила из рук в руки, злополучный дом сгорел. А Костя Вронский, погиб на Иртыше, когда уводил из под носа у белых свои пароходы, которые Вронский старший передал советской власти. Теперь в Омске есть улица его имени. «Но что толку от того, что люди живут на улице имени молодого талантливого человека – инженера по пароходам. – Думала Евдокия Фёдоровна. – Он то погиб во цвете лет, как и мой мальчик. Его мать Мария не справилась с горем и умерла, не дождавшись сорокового дня со смерти сына. А вот я живу. Кому кроме меня нужны мои младшенькие Таська и Кенка?»

Новоселье справили скромно. Из старой мебели, что хранилась в сарае, в квартиру всё не поместилось, и Пелагея раздала родне остатки былой роскоши.

Младшие дети уже спали, когда Пелагея и её старшие дочери Агния и Мария сидели в кухне и вспоминали, своё былое житьё – бытьё на Миллионной. Школу, где все ученики собирались на завтрак у большого самовара, который кипятил дворник, сумочки для тетрадок, которые отец смастерил из своих старых портфелей. Собаку Динку, большую верную дворнягу, и детдом, где целый год трое младших детей – Маруся, Тася и Кена переживали голод в восемнадцатом.

Пелагея всплакнула и опустила руку в карман фартука за платком, утереть слёзы.

– Смотрите, девочки, что в кармане завалялось. Откуда не знаю. – И Пелагея Фёдоровна выложила на стол колоду игральных карт.

– Мам, а ну давай погадаем на новом месте – на сейчас, через час, к вечерочку, на всю ночку! – Засмеялась Агния.

– А давай! – И Пелагея ловко стасовав карты, со совами: – На сейчас! – Выкинула одну на стол.

– О, Господи! – Сказали хором мать и дочери и перекрестились. Выпал пиковый туз. И тут звякнуло и разбилось оконное стекло, и погасла керосиновая лампа над столом. Кто-то выстрелил в лампу с улицы.

– Вот мы горе новосёлы. – Сказала Агния. – Окно не занавесили.

– Нет, дочка, – отозвалась Пелагея Фёдоровна. – Быть в этой квартире чему-то похожему на этот случайный выстрел. Но раз мы все остались невредимы, то и в другой раз, никто не пострадает.

В сорок четвёртом году, когда Пелагеи Фёдоровны уже не было в живых, её внук, старший сын Агнии Юрий, чуть не убил своего младшего брата Бориса, офицерским кортиком, в этой самой кухне.