Читать книгу Изгой - Ольга Черенцова - Страница 5

В воскресенье отец отправился играть в покер. Карты были его второй после стрельбы страстью. Мать тоже куда– то собиралась. «Поеду в центр, прошвырнусь по магазинам», – обманула она, когда я спросил, куда она идёт. Её выдавал наряд. Она надела костюмчик – вроде деловой, но с вырезом на груди, за который как бы невзначай мог залезть взглядом любой мужик. И цвет был слишком броский – арбузный, как и помада на её губах. Не на свидание ли спешит? За покупками она, как правило, ходила в джинсах.

– Пойду прогуляюсь с Ваней, – обманул и я. Заврались мы все. Говорим одно, а делаем другое. Следим друг за другом. Слежкой я как раз думал заняться. Хотел застукать её с любовником.

Я вывел Ваню на улицу, посадил в джип. Отъехав, притаился за углом и стал ждать. Зная мамину рассеянность, я был уверен, что следить за ней будет несложно. Так и оказалось. Она не заметила меня ни на дороге, ни в ресторане, куда я вошёл следом за ней. Она пристроилась за столиком у окна, а я – у стойки в баре.

– Пива! – подозвал я официанта.

Он глянул на меня и попросил показать водительские права. Пошарив для убедительности по карманам, я сказал, что оставил дома.

– Придётся пить лимонад, – ухмыльнулся он.

– Говорю же вам, что дома забыл. Не верите, что мне двадцать один? – заспорил я. Но скандалить не стал. Это привлекло бы мамино внимание. Пришлось пить колу.

Пока я пререкался с официантом, к маме подсел неприметной внешности человек. Такого в жизни не запомнишь, даже если видел сто раз. Я был в полном недоумении. Неужели этот безликий, кислолицый дядька и есть её любовник? Кто же тогда бизнесмен? Если бы можно было подойти и подслушать, многое бы прояснилось, а так приходилось на расстоянии определять по их поведению, в каких они отношениях. Мама с порхающей на губах улыбкой внимательно слушала мужчину. Тот, попивая не доставшееся мне пиво, что-то бубнил. Затем вытащил из портфеля какие-то бумаги и положил на стол. В эту минуту их перебил звонок маминого мобильника. Это был трюк с моей стороны.

– Привет! – сказал я. – Ты где? Я сейчас в центре, мог бы составить тебе компанию.

В ресторане было шумно, и услышать, что я звоню из бара, она не могла, но из предосторожности я шептал. Пока говорил, официант посматривал на меня с усмешкой.

– Ой, а я уже еду домой, – беспечно произнесла она, не догадываясь, что поймана с поличным. – Я тебя едва слышу.

– Пока! Увидимся дома, – оборвал я разговор.

Меня поразило, что она даже не растерялась. Сказала столь естественно, что невольно напрашивался вывод, что мать обманывала и раньше.

Наблюдать за ней больше я не мог: меня ждал Ваня. Хотя я приоткрыл в машине окна, чтобы ему было чем дышать, всё же беспокоился, как он там. Не допив второй стакан колы, с ухмылкой предложенный мне официантом, я незаметно проскользнул к выходу. Чаевых этому нахалу не оставил.

Когда я прыгнул в джип, Ваня радостно завилял хвостом и выдал целую речь. Да, да, не пролаял, а буквально произнёс. Только вместо слов были звуки – с интонациями и оттенками чувств. Я умилился. Собаки в сто раз преданнее людей, служат верой и правдой до последнего вздоха. Правильно я сделал, что спас Ваню, а то после переписки с Нолём начал сомневаться: может, он прав, что освобождать пса надо было по-другому?

Мамин обман меня ужасно расстроил. Раньше я был уверен, что она никогда не позволит себе солгать собственному сыну, да ещё запросто, без тени смущения. Лёгкость, с какой далась ей ложь, вызвала во мне незнакомое до этого чувство неуверенности в её любви. Самое страшное – это обман того, кого любишь и кому доверяешь. Чтобы как-то успокоиться, я отправился в кафе-мороженое. Избегая встречи с Арнольдом, поехал в другое кафе. Впрочем, тот мог оказаться и там. Копы – вездесущий народ.

На парковке была всего одна машина. Перед входом стояли пустые столики с гулявшими по ним воробьями и ряд пальм с иглообразными листьями. За один лист зацепилась непонятно откуда взявшаяся красная лента – как будто слетела с чьей-то коробки с подарком.

Внутри, кроме девчонки за прилавком, тоже никого. С удивлением узнав в ней свою одноклассницу Джен, я спросил, что она здесь делает.

– Не видишь, что ли? Работаю, – неприветливо бросила она. Иного обращения я и не ждал. За весь последний год мы обменялись всего парой фраз. Она меня сторонилась, хотя не кидала вслед «Хиляк и недоумок!», как делали остальные. К нам в школу Джен пришла два года назад и поначалу была со мной дружелюбна, но, не желая идти против толпы, вскоре переменилась. Боялась, что, если будет общаться с изгоем, сама станет изгоем. Только этим я мог объяснить её поведение. Трусиха!

– Держи! – протянула она мне двойную порцию. Смотри-ка, оказалась щедрой!

Расплатившись, я уселся и, уминая мороженое, уставился на неё. Она была обильно усыпана мелкими веснушками, точно её обрызгали аэрозольной краской. Но миловидная, ладно скроенная.

– Как ты всё успеваешь, учёба и работа? – спросил я.

– Я здесь только по выходным.

– Зачем тебе это? – подивился я, зная, что её отец был не менее состоятельным, чем мой.

– Нравится.

– После окончания школы будешь продолжать здесь работать?

– Нет, поеду в Бостон учиться. А ты будешь поступать?

– Не знаю, ещё не решил. Пока мечтаю побыстрее эту дурацкую школу закончить.

– Почему дурацкую?

– Что там хорошего?

– Хорошего хватает, друзей, например, – с недовольством произнесла она, словно я оскорбил её в лучших чувствах.

– Да уж, такие прекрасные друзья! – усмехнулся я. Интересно, чтобы она говорила, если бы и её обзывали хилячкой и уродиной? Вряд ли бы лопалась от восторга. Ненавижу их всех!

– Легко говорить тем, у кого друзей нет, – сказала она.

– Почему это – нет?

– Все знают, что нет. Ты же особняком держишься.

– Это они держатся особняком. Прикажешь мне всем навязываться?

– Да к тебе не подступишься! Чудной ты какой-то.

В эту минуту в кафе вошли двое полицейских. Обожают копы мороженое – что Арнольд, что эти. Они стрельнули в меня глазами, арестовав в уме, и спросили, чей это джип перед входом. Нет, определённо у полиции только одна цель – ходить за мной по пятам.

– Мой, – ответил я. – В чём, собственно, дело? Я ничего не нарушал, припарковался в положенном месте. Если же дело в собаке, так нет такого закона, что нельзя оставлять собак в машине…

– Попрошу водительские права, – перебил один, пропустив мимо ушей мою тираду. Прямо дались всем мои права: вначале официанту, теперь этим бугаям.

Затем началась волокита – проверка моей личности. Убедившись, что я не беглый и не в федеральном розыске, они наконец соизволили объяснить, что весь шум был вызван сущим пустяком – просроченным техосмотром машины. Как же я прозевал, ведь наклейка на переднем стекле! Отец тоже забыл, а теперь обвинит меня: «Всё из-за твоей халатности!»

Домой я приехал на взводе. Мало того, что оштрафовали, так ещё на глазах у Джен! Мать, оживлённая, в том же костюмчике, болтала по мобильнику. Не ожидал, что она так быстро вернётся. Я обрадовался – значит, этому дядьке с кислой физиономией не удалось затащить её в мотель. Увидев меня, она улыбнулась. Я сухо кивнул. Она округлила глаза, молчаливо вопрошая: что случилось?

Демонстративно топая по лестнице, я взбежал наверх. Пока поднимался, на меня, как обычно, с осуждением смотрел дед с портрета: мол, неблагодарный ты щенок, – то, что я слышал от него и от отца миллион раз. На брань дед не скупился. Порой я вспыхивал и огрызался, но всё же был терпим. Жалел его. Потому что он был стар, одинок и добр. Отец совсем перестал его навещать, хотя трубил о том, как заботится о нём. К деду ходил только я. Иногда заскакивала мать. Он радовался моим приходам, но виду не показывал. Такая уж у него манера. А в последнее время он стал мнительным. В любой заботе видел корысть, считая, что все только и мечтают завладеть его имуществом, когда его не станет. Видели бы вы его имущество! Покосившийся домишко. В отличие от моего отца, дед жил скромно. Нищим, конечно, он не был, а если бы был, то за помощью к отцу никогда бы не обратился. Гордый. Интересно, помог бы ему отец, если бы дед бедствовал? Он только говорил, что обожает деда, а в душе не мог его простить. Как-то он обмолвился, что тот жёстко его воспитывал. Копить обиды, молчать, ничего не обсуждать, а от этого ещё больше злиться друг на друга – наша семейная черта.