Читать книгу Мартовские истории - Ольга Дмитриевна Макарова - Страница 5

Он давно заметил, что она часто и подолгу смотрит на него, но стоит ему встретиться с ней взглядом, как она тут же опускает глаза или быстро отворачивается. «Хорошо, – подумал он, – Жаль, только что она такая высокая и нескладная».

Злата была счастлива: из всех пианисток он выбрал ее. Он попросил ее спеть. – У тебя приятный тембр, – сказал Он, – Но голос слабоват. Запишись на уроки вокала, может, будешь подпевать мне.

Мика собирал новую группу. В прежней ему отводилось второе место, а он хотел быть только лидером. Он решил, что опытные музыканты ему не нужны, у них всегда есть собственное мнение, которое может не совпадать с его мнением. Он наберет талантливых новичков, они будут ловить каждое его слово, подстраиваться под него, и все получится. Ему известно, как добиться успеха, ведь он – Гений. Он сам будет писать музыку и тексты, а им будет позволено только воплощать в жизнь его идеи, упорно трудиться, пока воплощение не станет тождественно его замыслу. За это их имена будут вписаны в историю музыки, рядом с его именем, высеченным в камне.

Скоро нашелся ударник, этого первокурсника Мика сразу заметил. Парень тонко чувствует ритм, легко импровизирует, техника немного хромает, но это можно исправить долгими и упорными репетициями. Однако Саша выставил условие: он будет играть только вместе с братом, они близнецы и самого детства неразлучны. Мика посмотрел на его брата и согласился. Паша – гитарист, играет недавно, такого таланта, как у брата нет, но парень старается. Главное, что Паша любит свой инструмет, Мика это сразу разглядел. Микаэль очень трепетно относился к своей Каллио. Черная четырехструнная бас-гитара – его гордость. Когда-то он купил ее серую и безликую, похожую на сотни таких же в тысяче других магазинов. Но его пленил глубокий низкий голос, не похожий ни на один из тысячи, попадающий в унисон с его собственным голосом. Мика, подобно Пигмалиону, сотворил свою Галатею. Каллио по-фински значит скала, ее гладкие лаковые изгибы плавные и крутые, как горные дороги, ее гриф венчает острие, подобное пику вершины, ее колки, как скальные камни, сочетают в себе ровную и острую форму. Ее толстые серебристые струны придают волшебному голосу таинственное бархатное звучание. Каллио стала для него частью недалекой, но потерянной страны. После смерти отца, его мать вместе с ним вернулась из страны Суоми в Ленинград, и через три года снова вышла замуж.

Первая репетиция прошла гладко, ребята сразу сыгрались, но чего-то не хватало. Может быть, добавить фолка, найти флейту или скрипку?

На вторую репетицию Злата пришла с подругой. Девушки делили комнату в общежитии. Злата приехала в Ленинград из захолустной польской деревушки, а Дина попросту сбежала в общагу из маленькой густонаселенной квартирки. Дина была дочерью еврея и цыганки, и подтверждением того, что в жизни случается всякое, а страсть и дружба народов бывают сильнее всех запретов и традиций. Конечно, ее папа в итоге женился не на ее маме, но дочку признал, помогал материально и наградил своей звучной фамилией. Дина Малевич была красива и изящна, как фарфоровая статуэтка. Кроме всего прочего она унаследовала от мамы певческий талант и скверный взрывной характер, а от папы большие хитрые глаза, черные и глубокие как бездна, и шикарные черные волосы, которые мягкими волнами струились по правильному овалу лица, ложились на плечи и текли по спине до самой поясницы. Ее никто не просил, но она никого и не спрашивала, взяла свободный микрофон и стала подпевать, придумывая интересные партии. Злата тут же стушевалась и замолчала, уткнувшись в свои клавиши. Микаэль тоже замолчал от восторга и изумления. «Такой чистый высокий, и в то же время сильный голос! Ноты звенят, как серебряные колокольчики». Он снова запел, два голоса низкий бархатный и высокий серебряный переплелись, рождая волшебное таинственное звучание, в котором были вопросы и ответы, пространство и время, тишина и крик. Микаэль понял, чего именно ему не хватает.

Он не мог не думать о ней. Она играла с ним, не подпускала к себе, но и не отпускала от себя. Дина крепко держала его на крючке неопределенности: «Я люблю тебя, и, может быть, я останусь с тобой, но вдруг мне все надоест, тогда я буду кочевать, я же цыганка». Он торопился: «Нужно записать альбом, пока Дина не передумала. Как только его песни увидят свет, к нему придет слава, и Дина уже никуда не денется… »

Злата даже не различала их. Близнецов это устраивало, они с детства привыкли все делить пополам. Она знала, что таким способом она не вызовет в Нем ревности – Дина полностью завладела Микой. И все же ей хотелось показать Ему, что и она может нравиться, что и ее тоже можно любить. Злата злилась на подругу, но не за то, что Дина была с Микой. Таков уж Микаэль, его чарам невозможно противостоять. Злата осуждала Дину за то, что она заставляет Его страдать. Бедный Мика, он так боится потерять ее, он посвящает ей свои песни, а она совершенно не ценит этого и только забавляется. Как бы Злата хотела быть на месте Дины, рядом с Ним!

Раздражение пульсировало в голове и отдавалось болью в сосудах. Злата решила пропустить занятие, ей надо отдохнуть: она должна быть бодрой и хорошо выглядеть вечером на репетиции. Девушка провернула ключ в замке и сильно толкнула дверь. Внутри натянулась цепочка, готовая вот-вот выскочить из петли.

– Златик? – Дина была удивлена, – Ты чего здесь? Я думала, ты на лекции. Я не одна, я с …

– С Микой? – Злата не дала подруге договорить.

– Нет, – полуголая Дина ехидно хихикнула. – Подожди минут десять в холле, я выпровожу гостя и все тебе расскажу.

Злата бежала к автобусной остановке: «Так нельзя, Он должен все узнать». Она не помнила, как добралась: на чем ехала, как долго шла через пролесок к берегу залива, пока не нашла нужный ей домик среди других маленьких и больших домов. Голова была занята только одной мыслью: «Микаэль должен скорее узнать правду».

Но он уже знал. Он открыл ей дверь и молча впустил запыхавшуюся девушку в дом. В комнате повсюду, как белые хлопья снега, лежали порванные на мелкие кусочки стихи и ноты. Часть из них улетела через настежь распахнутое окно во двор. Кассеты с записями репетиций были выпотрошены: смятые и растоптанные клубки лент от дуновения ветра катались по полу, как перекати поле. Каллио валялась тут же на полу избитая и растерзанная, с покореженными струнами и глубокими сколами по всему корпусу. Девушка в ужасе закрыла лицо руками. Микаэль посмотрел на нее безумным взглядом и сказал горячо и убедительно, больше для себя, чем для Златы: «Это все фальшивки, подделки. Нам этого не надо! Нельзя писать песни о том, чего не пережил, а я ее не любил, никогда не любил! Теперь я знаю! Все так быстро закончилось, значит, ничего и не было. Любовь не проходит, иначе это не любовь. Ее больше не будет с нами. От нее ничего не останется, даже воспоминания, даже голоса на пленке. А я еще напишу настоящие песни».

В маленьком домике на берегу залива гордый Микаэль рыдал, уткнувшись в колени верной Златы, которая одновременно жалела его и радовалась, что оказалась в нужное время в нужном месте.

На берегу залива высокие сосны и белый песок. Солнце быстро садится в вечернее море, ветер улетел, и скрипучие качели затихли. На качелях двое, всматриваются в исчезающее за горизонтом солнце, ждут темноты, но она не приходит. «Я не хочу быть один сегодня: – говорит он, не поворачивая головы. – Я боюсь тишины белых ночей. Ты останешься со мной?».

Прошел уже месяц, с тех пор как Дина Малевич покинула «Черные волны», и также, не попрощавшись, съехала из общежития. Дина не появлялась и в училище. «Ей, наверное, очень стыдно»: – думала Злата. Репетиции шли полным ходом, они готовились к своему первому выступлению. Мика написал новые песни, не похожие на предыдущие: тяжелые и мрачные, но такие мелодичные и красивые. Каким-то чудом ему удалось отправить кассету с записью организатору фестиваля в Финляндии, и группу пригласили выступить! Мика ликовал. До фестиваля всего неделя оставалась, они репетировали каждый день, но усталости не чувствовали – все были воодушевлены предстоящим успехом, только Саша был какой-то задумчивый, однажды он даже забыл свою партию и остановился в середине песни. Мика ничего не сказал, просто пристально посмотрел исподлобья, но этот тяжелый взгляд был весомее всяких слов: Саша больше не ошибался.

Она думала, что после той волшебной беззвездной ночи на пустынном пляже залива они будут вместе, но Мика решил иначе: «Близнецы могут уйти из группы, если узнают о нас. Не будем ничего менять пока. Сначала заработаем себе имя. Скажешь им после фестиваля, и пусть уходят, я найду музыкантов в Финляндии. Мы больше не вернемся сюда». Злата повиновалась, но старалась под разными предлогами избегать личного общения с Сашей-Пашей. Однажды ей не повезло: она забыла свои ноты в репетиционной. Все уже ушли, один ударник сидел за установкой, и, казалось, был полностью поглощен ритмом. Она тихо взяла тетрадь и хотела также незаметно уйти, но Саша вдруг прекратил играть и окликнул ее.

– Слушай, Дина уехала из-за меня?

– Что? Что за бред? Причем здесь ты?

– Ну вы же были подругами, а теперь она ушла, а ты избегаешь меня. Скажи, Мика знает про нас с ней? Он такой странный, злится постоянно, так что не поймешь из-за Дины или из-за чего другого. А Дина не сказала, куда уехала?

– В Антарктиду, – съязвила Злата. Она начала понимать причину его понурого настроения. – Так это ты приходил тогда к нам в гости!? – то ли вопрос, то ли злое утверждение.

– Ты разве не знала? – Саша был искренне удивлен. –Я, вообще-то, к тебе приходил, но тут Дина… В общем, так вышло. А она ничего мне не передавала?

– Привет! – ехидно отрезала она и вышла из комнаты, сильно хлопнув дверью.

Скоро Злату ждал еще один сюрприз – в вестибюле общежития ее остановил невысокий мужчина лет пятидесяти с кудрявой седой шевелюрой в сером полосатом костюме и рубашке в мелкую черно-желтую клетку.

– Здравствуйте, Вы, ведь, Войцеховская Злата? – он смотрел на нее снизу вверх.

– Да, а Вы?

– А я папа Дины, Сергей Борисович Малевич. Вы не очень торопитесь?

– Нет, не очень, – вообще-то она очень устала, и ей еще многое надо было обдумать, но Сергей Борисович выглядел так жалко.

– Тогда давайте присядем, – он показал рукой на одну из лавок, стоящих у входа…

Теперь уже он смотрел ей прямо в глаза, и взгляд этот был растерянным, словно, он не знал с чего начать: – Я Вас сразу узнал, – наконец заговорил он, – Мне Дина прислала снимок, – он достал из кармана пиджака знакомую фотокарточку, – Вот: «Две подруги Злата и Дина». А в жизни Вы красивее, чем на фотографии.

– Спасибо.

– Дело в том, что Дина на меня обижена, она считает, что я ее бросил, но это не так, я не мог жить с ее матерью, но дочку никогда не забывал. С недавнего времени я стал надеяться, что все у нас наладится. Дина прислала мне письмо, вложила фотографию, рассказала, что поет в группе и скоро будет знаменитой. Я был так рад, тут же написал ей, позвал в гости, сказал, что у нее есть брат, они почти ровесники, и он очень хочет с ней познакомиться, а моя жена Софья ничего не имеет против нашего общения, и радостно примет ее в нашем доме. Прошел месяц, но Дина так и не ответила мне. А вчера я, вдруг, получил от нее телеграмму, она пишет, что уезжает в Финляндию, и больше мы не увидимся. Она даже не хочет попрощаться, наверное, обида снова взыграла в ней, когда она узнала, что у меня есть сын. Ее можно понять, мальчик живет в семье, в любви и достатке, а она всю жизнь ютилась среди табора из многочисленных мужей и детей ее непутевой матери. Злата, я всю жизнь втайне от жены откладывал деньги для Дины. Вот, – он достал из кармана пиджака толстый конверт, и протянул его девушке, – Отдайте моей дочке, ей пригодится там, куда она собирается. Скажите Дине, что я ее люблю. Я знаю, Вы все передадите, Дина писала мне, что Вы добрая и честная девочка, я и сам теперь вижу. Попросите, пусть она черкнет мне пару строчек оттуда. До свидания, Злата. Спасибо Вам, – он с трудом поднялся, потер руками больные колени и, хромая, пошел к автобусной остановке.

Злата застыла, глядя ему вслед. Она знала, что Дина больше никогда не напишет своему отцу ни строчки – «оттуда» не пишут писем и не дают телеграмм. Слова Микаэля, как ядовитые иглы поднимались из глубины памяти и впивались в ее мысли, она с болью осознавала их истинное значение: «…Ее больше не будет с нами. От нее ничего не останется, даже воспоминания, даже голоса на пленке. А я еще напишу настоящие песни…». Теперь Злата знала цену «настоящим» песням, но она также знала: чтобы ни случилось, она никогда и никому не откроет Его тайну.

Микаэль был в доме один. И почему он так боялся одиночества? Оно, как сказочная страна, в которой ты правитель и которую ты можешь населить подвластными лишь тебе образами и мечтами. С наступлением осени мать и отчим уехали в город, а он остался здесь. В доме нет телефона, двери заперты накрепко, и никто не сможет вторгнуться сюда и помешать им. Он знал, что должен загладить свою вину перед Ней, но боялся снова встретиться с деянием своих рук. С того самого дня, как он нанес Ей эти раны, ему не хватало духу подойти к старому шкафу и достать оттуда черный чехол, где стыдливо прятала свое изувеченное тело его Каллио. Но сегодня он нашел в себе силы: взял ее на руки, бережно положил себе на колени и долго гладил ее и нежно перебирал струны, приговаривая: «Прости меня, Каллио. Прости меня, моя Айно*. Я все исправлю, и больше никогда и никто не встанет между нами». Каллио отозвалась ему жалобным звуком лопнувшей струны. Все произошло так быстро, острая боль прожгла руку, вены лопнули, красная кровь хлынула на острые колки, заструилась по длинному тяжелому грифу и оросила свежие сколы на черном лаковом теле. Каллио отомстила ему за предательство.