Читать книгу Книга за месяц: миф или реальность? Фасткнига, или Волшебный пендель для начинающего, и не только, автора - Ольга Фатум - Страница 11

*

Осенний ливень застал писателя врасплох: он думал, что на улице еще лето, а в душе его вообще цвела весна. Отчасти причиною этого недоразумения послужило его длительное творческое заточение, на которое писатель сознательно обрек себя с единственной только целью – перевоплощения, перерождения из простого пописывающего графомана в значительного автора с собственным именем и местом под солнцем литературного сообщества. Он вынашивал идею своего нового романа уже давно, и только теперь, после долгих бессонных ночей и творческих схваток, на свет появилось нечто, претендующее на обладание формой и содержанием.

И хотя писатель едва улавливал в нем черты родственной связи, тем не менее он бережно запеленал плод своей душевной страсти в картонный переплет и прильнул к нему дрожащим сердцем. Как и всякое другое новорожденное существо, оно хотело кричать и быть услышанным, поэтому писатель, как и всякий другой заботливый родитель, сразу же понес его к издателю.

Он неторопливо шел вдоль набережной, и глядя на искрящуюся рябь реки и протянувшиеся к ней нити солнца, в его воображении внезапно вспыхнул образ тысячи ангелов, которые вдруг разом закинули в воду удочки, и на них клюнула стая невидимых рыб. Писатель спустился к воде и, несмотря на прилипший к телу, мокрый плащ и хлюпающие ботинки, остановился на мгновение в задумчивости. Обеими руками он обнимал папку со своим творением и только об одном молил бога: дабы какой-нибудь неопытный ангел по ошибке не лишил его смысла жизни, который отныне был целиком и полностью сосредоточен в исчерканной чернилами стопке бумажных листков. Точно загипнотизированный, смотрел он на воду и ужасался той мысли, которая блуждала в его сознании: «Если сейчас, сию минуту что-нибудь случится с моим романом, я умру мгновенно, не сходя с этого самого места». Однако по счастливому стечению обстоятельств ничего не случилось. К тому же небесная рыбалка подошла к концу, солнце вынырнуло из-под свинцовых туч и на мгновение повисло над зеркальной гладью реки, прихорашиваясь перед уходом за горизонт очередного дня. Писатель очнулся, вздрогнув от прикосновения случайного ветра, и поспешил в издательство. Вечерело.

На лестнице по пути в заветный кабинет его чуть не сшиб с ног какой-то торопившийся тип, и если бы не стенка, на которую он вовремя облокотился, то, верно, потерял бы равновесие. Но в его воображении уже успела вырисоваться эта картина падения и выпадения из рук папки: десятки разлетевшихся и тут же сметенных и скомканных толпой листков романа… Несчастному сделалось дурно, и он сполз на корточки на пол, будто сосуд его тела вдруг треснул, а содержимое вытекло наружу. Его собрали кое-как прохожие и плюхнули на стул. Удача, несомненно, улыбалась ему сегодня, поскольку его спасителем оказался сам издатель и несколько его помощников, проходивших мимо.

– Ба! Да это ж писатель. Давненько его тут не было, – воскликнул один из помощников.

Писатель открыл глаза и еле слышно выговорил, отрывая от груди и протягивая папку издателю: «Роман».

– Да, да, – вздохнул измученный издатель, взял папку, прикинул на глаз, сколько там, прибавил в уме еще несколько таких же, что томились в ожидании с утра на его рабочем столе, и понял, что до дома сегодня опять не доедет. Ежедневно через его несчастную голову, точно сквозь мясорубку, прокручивался десяток безымянных текстов, знаков и символов, и ничего, кроме мертвого фарша, взамен не оставалось. Однако массам этого было вполне достаточно: слепишь из этого месива пару котлет на потребу вкусовым запросам толпы, а те все съедят, да еще и добавки попросят с подливочкой.

Пока издатель искал место принесенному роману на своем столе, писатель, напротив, никак не мог найти свое, нервно теребя платок в кармане: «Возможно, он уже начал читать или вот-вот начнет». На выходе из редакции он чуть повременил с уходом и, в который раз окидывая взглядом привычное глазу здание, погрузился в ностальгические воспоминания о своем первом приходе сюда.

Тогда он еще был просто пишущим, а его мысли – просто текстами, набором символов и букв, и никому они не были интересны, никто не хотел их читать и слушать. Немало кровавых жертв пришлось положить ему на алтарь своей гордости и самолюбия, чтобы стать писателем, хотя бы и одним из многочисленных, но все же на одну ступень выше и ближе к заветной цели, и это согревало его душу и тело. Однажды он выделится из безликой толпы и возвысится над самим собой, и от осознания того, что, возможно, это происходит уже сейчас, его передернуло и окатило нервной дрожью – колкой, но приятной.

Последний раз он испытывал нечто похожее в самый первый раз, в момент инициации в писатели. Однако тогда его письмо было далеко от совершенства во всех отношениях и не шло ни в какие сравнения с тем, что лежало теперь на столе у издателя. Все прежние абортированные мысли мертвым грузом ложились на бумагу по принципу «лишь бы успеть к сроку хотя бы что-нибудь» и не оставляли в памяти по прочтении ничего, кроме пустого разочарования и скуки. То, что вышло из-под пера писателя на этот раз, было живым, живительным и живородящим. Он сам еще не понимал, что это было такое, но предчувствие никогда не обманывало его прежде, и уж конечно, не могло подвести сейчас.

Шаг за шагом. Слово за слово. Писатель, сам того не замечая, уже давно оставил позади редакцию и шел теперь в неизвестном направлении, тихо разговаривая сам с собою лишь ему известно о чем. Позади он оставил то, чем в последнее время дышали его легкие, билось сердце и функционировал мозг. Минуты разлуки действовали на него разрушительно, хотя бы он и был уверен, что детище его в надежном месте и верных руках. Однако тревога и волнение не покинули его даже тогда, когда, сам не понимая как, он все-таки добрался до своего дома и постели и, скрутившись слизкой улиткой в раковину одеяла, уткнулся лицом в подушку.

И только когда в полудреме к нему начали возвращаться долгожданные страницы и, точно карточная колода, раскладываться в пасьянс-роман, писатель вздохнул с облегчением. Капкан нервных мускулов разомкнулся, высвободив наружу его измученное тело, и он забылся беспробудным сном, бормоча под нос единственное только слово – «автор». Именно это слово произносил теперь издатель, дочитывая последнюю страницу романа и восклицая: «Автор, родился автор!»