Читать книгу Кафедра - Ольга Иконникова - Страница 7

Я помню то время. Особенно ярко – один день, когда Вадим примчался ко мне в универ и, едва дождавшись окончания занятий, отыскал меня в толпе и, взяв за руку, завел в пустую аудиторию. Он был мрачен и небрит.

– Мы с Дашей расстались, – сообщил он, прежде чем я успела возмутиться.

На свой счет я это не приняла. Понимала, что это расставание случилось не из-за большой его любви ко мне, а по каким-то совсем другим причинам. Выяснять эти причины мне показалось не удобным.

Он тогда достал сигареты из кармана, но вспомнил, что находится в учебном заведении, и с сожалением убрал их обратно.

– Мне кажется, я только тебе могу доверять, – ошарашил он меня еще одним признанием. – Ты ведь простишь меня, да?

Он всё еще не выпускал мою руку из своих ладоней.

– А как же свадьба, гости, ресторан?

Он усмехнулся:

– Это всё, что тебя интересует?

Мне стало стыдно. Вместо того, чтобы поддержать его, приободрить, я про какой-то ресторан спрашиваю.

– Прости, – пролепетала я.

Мы вышли в коридор. Я шла рядом с Кирсановым и мне хотелось танцевать.

Нет, это было не злорадство. Мне просто всегда казалось, что они с Дашей ничуть не подходят друг другу, и я считала, что их расставание – к лучшему.

Нужно ли говорить, что это ощущение счастья продлилось недолго. Оно продлилось ровно полчаса и закончилось в маршрутке, в которой мы с Вадимом ехали. Ему кто-то позвонил, и по виноватому выражению его лица я поняла, что это – Даша. Он отвечал ей односложно, и я надеялась, что он останется со мной. Но нет – он вышел на ближайшей остановке.

А на следующее утро он позвонил и сказал, что приглашение на свадьбу остается в силе.

***

Мы с Сашкой проглатываем письма залпом.

– Ну, и сволочь ты, Кирсанов! – выдыхаю я.

– Я знаю, Алиса! – откликается он.

Он курит сигарету за сигаретой, уже не вспоминая о том, что когда-то зарекся курить. Сашка тоже тянется к пачке «Marlboro». Кажется, их совсем не волнует, что курят они в моей квартире! И что курение вообще-то сильно вредит здоровью.

– Может, ты всё-таки объяснишь? – требую я.

Но Вадим не в состоянии ничего объяснить – он даже сигарету затушить не в состоянии, и она выскальзывает из его дрожащих пальцев и падает прямо на новую скатерть. Я вздыхаю и кладу ее в пепельницу.

– Ты тоже был в курсе? – обращаю я на Сашку строгий взор.

Он кивает и начинает оправдываться:

– Это была обычная история. Он пожалел девочку. А она увидела в этом нечто большее.

Как всё, оказывается, просто!

– Всё так и есть! – хрипло говорит Вадим. – Роман у нас был сугубо виртуальный. Да и романом это трудно назвать. Я никогда не объяснялся ей в любви, она мне – тоже. Обычная, ни к чему не обязывающая переписка. Правда, длилась она несколько месяцев и вполне могла перейти во что-то большее. Но не перешла.

Он взглядом ищет у меня поддержки, но я молчу. Сама я про эту историю ничего не знаю, хотя в то время, о котором идет речь, мы с Кирсановым были довольно близки.

– Да не хотел я ее обманывать! – срывается он на крик. – Понимаешь ты это?

На Вадима жалко смотреть, и, пожалуй, нужно сказать хоть несколько ободряющих слов – дескать, да ладно, ты ни в чём не виноват. Но что-то мешает мне это сделать – должно быть, еще большая жалость к той, незнакомой мне девочке. Собственно, наши с ней истории очень похожи – мы обе совершили ошибку, влюбившись не в того человека.

– Значит, в кафе ты тогда не пошел?

Вадим сидит, ссутулившись, опустив голову.

– Ты разве забыла? Я в тот день женился на Даше.

Он спотыкается, произнося имя жены, и замолкает. Я его не тороплю. И не заставляю рассказывать то, что он никогда и никому не рассказывал – он хочет это сделать сам.

– Я не хотел обидеть ее. Я просто забыл о ней. Письмо с приглашением в кафе я отправил ей в среду. Она ответила мне в четверг. И я был уверен, что пойду на это свидание. Я, правда, этого хотел – хотел начать всё сначала.

Интересно, с кем из нас он тогда хотел начать всё сначала – со мной или со Светлячком?

– А потом позвонила Даша – плакала, просила прощения, говорила, что любит меня.

Он заметно смущается – наверно, вспоминает, что Даша позвонила как раз тогда, когда он был со мной. В маршрутке.

– Словом, мы помирились. И сразу же потребовалось сделать столько дел, что ни о чём другом думать я уже не мог. С тех пор она не написала мне ни разу – до сегодняшнего дня.

Он чувствует себя виноватым – это видно. Но меня волнует другое.

– Что она написала сегодня?

– Вот, я распечатал: «Здравствуйте, дядя Киря. Вы, наверно, уже забыли меня. А вот я Вас – нет. Не правда ли, Вы сожалеете, что кто-то сумел подобрать пароль к Вашему компьютеру? И Вы, наверно, подумали, что это случайность? Так вот, заявляю Вам, – нет».

Я беру протянутый листок.

– Должно быть, очень сильно она на тебя обиделась, если не забыла за столько лет.

– Глупо, – хмыкает Сашка. – У нее не было причин для столь жгучей ненависти. Да, виртуальный друг не пришел на свидание. Ну, и что?

Я представляю девочку, сидящую с подружкой в кафе и беспокойно глядящую на часы. Она уже понимает, что он не придет, но еще хватается за соломинку. Еще надеется, что вот-вот распахнется дверь, и покажется он – ее придуманный принц. А подружка не подбадривает, наоборот – называет лгуньей или дурой.

Нет, мужчинам этого не понять.

Вадим хватается руками за голову и начинает раскачиваться из стороны в сторону.

– Если бы я мог объяснить ей, как сожалею о том, что тогда произошло.

Внешне он полон раскаяния. Надеюсь, что не только внешне.

– Напиши ей! – советует Сашка.

– И напишу! – с жаром соглашается он и тут же снова сникает. – Только мне кажется, это для нее уже не важно. – И совсем шепотом добавляет: – Для всех было бы лучше, если бы я тогда пошел не в ЗАГС, а в кафе.

Он так близко подходит к запретной теме, что я сижу, затаив дыхание.

А он заглядывает в лежащую на столе пачку сигарет и с удивлением обнаруживает, что она почти пуста. Он достает сигарету и долго нервно чиркает спичкой, высекая огонь.

– У вас с Дашей всё настолько плохо? – решаюсь-таки спросить я.

Вадим передергивает плечами:

– Мне сейчас кажется, у нас изначально что-то было не так.

Каждое слово дается ему с большим трудом – ошибки нелегко признавать. А я вспоминаю его самого восьмилетней давности – веселого, глупого, влюбленного.

Сашка молча смотрит в окно. Он осведомлен об их семейной жизни гораздо лучше, чем я.

– Прости, что спрашиваю, но почему вы тогда едва не расстались? Этого ты так и не сказал.

Он долго собирается с мыслями.

– Я никому этого не говорил. Только ей, Светлячку. Впрочем, теперь это уже неважно.

Я ругаю себя за любопытство, но, тем не менее, спрашиваю:

– И всё-таки?

Ему неприятно рассказывать, но он же сам начал разговор.

– Мы с Дашей тогда пошли выбирать обручальные кольца. Ей понравилось из белого золота, с изумрудом. Но разве я мог позволить себе такую покупку при моей аспирантской стипендии? Я предложил кольцо поскромнее. Она обиделась, сказала, что если я не могу купить любимой девушке кольцо, которое ей нравится, то мне вообще не стоит жениться.

Сашка по-прежнему делает вид, что его вовсе тут нет – ему Даша нравится ничуть не больше, чем мне. И, в отличие от меня, восемь лет назад он даже пытался отговорить Кирсанова от этого брака – мне это тогда казалось неудобным.

– Может быть, она была права? – предполагаю я. – Извини, если это звучит жестоко.

– В том-то и дело, – с горечью соглашается Вадим. – Мне кажется, она до сих пор жалеет, что вышла за меня замуж. Я же ей горы золотые обещал. А как мы рассчитывали на нашу фирму! Питер так и сказал – прибыль пятьдесят на пятьдесят делить будем. Знаете, я только теперь, кажется, понял, почему Даша вернулась ко мне. Сразу как-то не сообразил. Она на дядюшку моего купилась. Помните, когда он впервые в Россию, на родину своего отца приехал да десять тысяч долларов дому ветеранов подарил, все городские газеты писали о щедрости заграничного миллионера? Приврали, конечно, для красного словца. Не был он никогда миллионером – обычный обеспеченный американец. Ну, а она, должно быть, из тех статей соответствующие выводы сделала. Детей у него не было, и я вдруг его самым близким родственником оказался. Но и тут я ее разочаровал. Дела на фирме пошли не блестяще, и дядя в моих деловых способностях разуверился. Ну, а после того, как прошлым летом Питер женился, наши отношения с Америкой и вовсе стали прохладными, – он вдруг замолкает, открыв рот, а потом спрашивает шепотом: – Неужели это она? Через столько лет? Я думал, она забыла давно о той глупой истории. Ну, кто я был для нее? Друг по переписке? Она даже имени моего не знала.

С этим я не соглашаюсь:

– Наверно, всё-таки знала, раз сумела тебя отыскать.

Вадим мотает головой:

– Не понимаю, как. Мне казалось, я всегда был для нее дядей Кирей. Невозможно же найти человека по придуманной им кличке.

Я снова беру в руки письма, прыгаю взглядом по строчкам.

– Вы долго переписывались с ней. За это время ты вполне мог написать что-то такое, что позволило ей раскрыть твое инкогнито.

Вадим морщит лоб.

– Нет, не было ничего такого. Она лишь однажды спросила, как меня зовут, да и то не настаивала на ответе.

Ехидный смешок заставляет нас вздрогнуть. Сашка стучит по столу пустой сигаретной пачкой и смотрит на нас, как на неразумных детей. В его карих глазах прыгают веселые огоньки.

– Ты дал ей целых три путеводные нити! – голос его звучит чересчур покровительственно, но мы и не думаем обижаться. – Во-первых, она читала в «Комсомолке» твою статью. Или ты писал ее под псевдонимом?

Вадим ахает:

– Нет, я подписался, как обычно: В.Кирсанов.

– Вот и ответ! – подтверждает Сашка. – Но даже если «Комсомолка» ее не вывела на след, то это могли сделать наши местные газеты. О твоей победе на всероссийском конкурсе они писали? А об американском миллионере, который, наконец, нашел своего российского племянника? Тоже писали! Ты никогда не задумывался, сколько Вадимов Кирсановых живет в Санкт-Петербурге? Думаю, не так много. Да она легко могла тебя вычислить даже по социальным сетям.

Я сердито кусаю губы. Моей репутации сыщика нанесен ощутимый удар. И как я сама до этого не додумалась?

Вадим кивает, признавая разумность Сашкиных доводов.

– Наверно, так оно и есть. А я, дурак, думал, что остался для нее дядей Кирей.

А я спрашиваю у Давыдова:

– Хорошо, тогда скажи – как?

– Что «как»? – не сразу понимает Сашка.

– Как она это сделала? – уточняю я. – Посторонний человек не смог бы узнать о диссертации Вадима и подобрать пароль к его компьютеру.

Кирсанов вздрагивает и бледнеет еще больше.

– Значит, – произносит Сашка то, что явно боится произнести сам Вадим, – она работает на вашей кафедре!

Мне кажется – Вадим сейчас расплачется – у него и губы уже дрожат.

– Вся эта история не стоит выеденного яйца, – фыркаю я. – Ты когда-то обидел ее, она сейчас насолила тебе. Вы квиты. Я понимаю, что если она сольет твою диссертацию в интернет, тебе придется доказывать свое авторство, но думаю, ты с этим разберешься.

На щеках Кирсанова проступает румянец.

Я смотрю на часы – почти два часа ночи. Несмотря на всю занимательность этой истории, мне хочется спать – сказываются дневные переживания и выпитая валерьянка. И я пытаюсь сообразить, как бы потактичней намекнуть Кирсанову, что завтра – отнюдь не выходной.

– Но если мы работаем с ней на одной кафедре, я должен об этом знать, – он снова сыплет соль на рану. – А если мои извинения ее не устроят? Если она продолжит мне мстить? Вы только представьте, как это может сказаться на работе университета?

Сашка не может удержаться – он улыбается.

– У вас что, секретная организация? Какие еще тайны она может выдать конкурентам? Информация о том, сколько двоек ваши студенты получили на экзаменах, вряд ли кого-то заинтересует.

Мне тоже это кажется смешным, но сам Вадим относится к вопросу куда серьезнее.

– Ты зря думаешь, что у нас не может быть секретной информации. Конечно, коммерческих тайн у нас нет, но вот служебных – сколько угодно. В этом учебном году у нашего университета – государственная аккредитация. Приедет серьезная комиссия из Москвы, и мы должны будем подтвердить, что соответствуем всем предъявляемым к вузам требованиям. А требования эти, ох, какие жесткие! И у каждого вуза, в том числе и у нашего, есть слабые места, о которых проверяющим знать необязательно.

– Ну, – машет рукой Сашка, – вряд ли твоя виртуальная подружка ненавидит тебя настолько, чтобы вместе с тобой утопить весь университет.

– Допустим, – кивает Кирсанов. – Но и у меня есть слабые места. Я собираюсь защищать докторскую. А если она не только выложит диссертацию на каком-нибудь сайте, но и отправит анонимку в диссертационный совет и обвинит меня, например, в плагиате? Конечно, я сумею оправдаться, но сколько времени это займет? А на защите любая мелочь может иметь огромное значение! Есть и еще одна история, о которой знают многие на нашей кафедре, но которая не должна стать достоянием общественности. В нашем университете учился один человек, который сейчас сделал неплохую политическую карьеру, а я, как бы потактичнее сказать, во время учебы немного ему помогал.

Обычное дело – уважаемый человек хочет иметь диплом, но не хочет учиться.

– Он хоть раз был на лекциях или экзаменах? – интересуюсь я.

– Честно сказать, нет, – признает Вадим. – Вернее, на государственном экзамене он был. И на защите дипломной работы тоже. А остальные оценки он получил заочно.

– То есть ты ходил с его зачеткой и просил преподавателей не быть слишком строгими к полезному человеку? – ухмыляется Сашка.

– Приблизительно так, – совсем сникает Кирсанов. – Ну, понимаете, меня попросили помочь молодому перспективному политику, которому для хорошей карьеры не хватало только диплома о высшем образовании. А так всё решилось к обоюдной выгоде – он стал дипломированным специалистом, а университет обрел выпускника, которым может гордиться. Но если история о том, как он на самом деле у нас учился, когда-нибудь всплывет, это серьезно повредит и ему, и нашему вузу, и мне самому. И я чувствовал бы себя увереннее, если бы знал, что девочка, с которой я когда-то переписывался, не имеет к нашему университету никакого отношения. Или если бы, по крайней мере, знал, кто она.

– Тупиковая ситуация, – с комичной серьезностью признает Сашка. – Ты хочешь ее найти, но у тебя нет ни одной зацепки. О ней не писали в газетах (по крайней мере, тебе об этом не известно), у нее нет американского дядюшки.

Вадим шарит по карманам, надеясь найти непочатую пачку сигарет, но не находит и разочарованно хмурится.

– Вы должны мне помочь! – жалобно взывает он. – То есть, не должны, конечно, но…

– Ладно, старик, – Сашка хлопает его по плечу, – мы всё поняли.

Я буравлю его взглядом – не ночью же разбираться в этом непростом деле! Но он не хочет проявить благоразумие.

– Алиса! – Кирсанов поворачивается ко мне, и во взгляде его такая мольба, что я проникаюсь к нему сочувствием и понимаю – сегодня ночью не удастся поспать.

– А что? – устало улыбаюсь я. – Это даже интересно!

– Конечно, – подмигивает мне Сашка. – Инстинкт сыщика. Помнишь, как в пятом классе ты искала дневник Зои Николаевой? Ты допросила каждого и у каждого осмотрела и парту, и портфель.

– А потом оказалось, что она забыла дневник дома, – уже хохочу я.

– Точно! – подтверждает Давыдов. – А все с тех пор стали называть тебя Шерлоком, а меня Ватсоном – потому, что во время твоих допросов я записывал ответы подозреваемых в блокнот.

Он уже увлечен этой историей. Он уже водит носом, как предвкушающий охоту пес. Мой милый, славный доктор Ватсон.

Но я быстро снова становлюсь серьезной:

– Понимаете, мальчики, в школе это было игрой, в которой все участвовали с удовольствием. Это было весело! Сейчас всё гораздо серьезней. Моих способностей тут будет недостаточно. Невозможно стать сыщиком, только читая детективные романы.

– А я, Алиса, и не требую от тебя ничего, – тихо говорит Вадим. – Только немного внимания. Ты достаточно наблюдательная. У тебя может получиться! Понимаешь, у нас на кафедре, большей частью, женский коллектив. Возможно, женщине тут будет проще разобраться.

Я в этом отнюдь не уверена. Но участвовать в авантюре соглашаюсь. Просьба друга о помощи, легкий привкус детектива и возможность выступить в роли Шерлока Холмса и доказать, что женская логика всё-таки существует, – могу ли я устоять? Тем более, если об этом меня просит Вадим.

– Только учтите, – предупреждаю я, – даже если она виновата в истории с паролем на твоем компьютере, не могу сказать, что я ее осуждаю. Так и знайте – я сейчас на ее стороне.

– Я знаю, Алиса, знаю, – бормочет Вадим. – Я сам сожалею о том, что тогда произошло, и хочу лишь постараться всё исправить.

– Ну, хорошо, – я доливаю в чайник воду, – давай вычислять твоего Светлячка вместе. Только сначала выпьем по чашке кофе, а то я уже ничего не соображаю.

Кофе, кажется, бодрит не только меня. Кирсанов выглядит заметно веселее. Меня удивляет только, что за то время, что он сидит у меня, Даша ему ни разу не позвонила. Хотя, возможно, он ее предупредил.

Заправившись кофе, переходим к делу.

– Выкладывай всё, что может быть полезно, – требую я. – Что ты знаешь о своей загадочной подружке? Может быть, она хоть раз подписалась своим настоящим именем? Или сообщила о дне своего рождения? Ну, вспоминай же, вспоминай!

– Нет, – пожимает плечами Вадим, – ничего такого я о ней не знаю. Да вы теперь знаете столько же, сколько я сам. Ничего, кроме этих писем, у меня нет.

– Хорошо, – я снова возвращаюсь к распечаткам и стараюсь взять след. – Одна зацепка тут есть – восемь лет назад она училась на первом курсе Санкт-Петербургского государственного университета.

Эта ниточка кажется мне вполне реальной – для заведующего кафедрой узнать, какие вузы оканчивали его подчиненные, – пара пустяков.

Но Вадим вздыхает:

– Диплом СПбГУ есть только у одной из наших сотрудниц – Вари Задориной, но она поступила туда двумя годами позже интересующего нас времени. Это не снимает с нее подозрений, но и не делает основной подозреваемой. Кстати, Светлячка могли отчислить из университета на первом же курсе. Или она могла перевестись в другой ВУЗ. Так что эти сведения нам ничего не дают. Я даже не знаю, на каком факультете она училась.

Но Сашка с ним не согласен:

– Ты не прав, Вадя, это – один из путей решения задачи. Даже если мы не знаем, на кого и как она училась, и окончила ли она университет, мы знаем, в каком году она туда поступила. А это – уже кое-что! Разве у тебя не осталось знакомых среди сотрудников СПбГУ? Ты учился там шесть лет! Я не говорю о преподавателях – тут лучше подключить к делу работников архива. Не так сложно просмотреть списки зачисленных в университет за определенный период.

– Ну, не знаю, – сомневается Кирсанов, – станет ли кто-нибудь изучать архивные данные по моей просьбе? Столько лет прошло! К тому же, приказов о зачислении за учебный год издается несколько – на дневное отделение, на заочное, потом еще бывает дополнительный набор на платное обучение.

– А ты постарайся выйти на того, кто сможет найти нужную информацию, – советую я. – Думаю, у них есть электронные архивы. По крайней мере, ее учеба в СПбГУ – это единственное, что мы знаем точно. Хорошо, давай думать дальше. Сколько лет ей было в то время?

– Не знаю, – опять сникает он. – Мне казалось, что лет восемнадцать. Ну, может, двадцать.

Еще один след! Мне кажется, эти сведения могут серьезно нам помочь, и я не понимаю, почему так растерян Кирсанов.

– Кто из твоих сотрудниц не подходит под этот критерий? Думаю, мы можем отбросить тех, кто моложе двадцати пяти, – они-то восемь лет назад не могли учиться в университете.

Вадим снова вздыхает.

– Таковых у меня нет. Самой младшей из наших сотрудниц двадцать пять лет.

– Ну, ничего, – пытаюсь подбодрить его я. – Когда ты начал с ней переписываться, она училась в колледже на дневном отделении, и она поступила туда сразу после школы. А значит, ты прав – ей тогда было не больше двадцати. Сколько женщин работает на твоей кафедре?

– Пятнадцать. Кто-то состоит в штате, кто-то работает по совместительству.

– А скольким из них от двадцати пяти до двадцати девяти?

– Я уже думал об этом, – сообщает Кирсанов. – Светлячком может быть одна из семерых. Все остальные сотрудницы гораздо старше.

– Таких на кафедре семеро? – изумляюсь я. – Да, ситуация непростая. Непонятно, как мы будем ее разыскивать. Не можем же мы расспрашивать о Светлячке напрямую?

– Конечно, нет! – вздрагивает Кирсанов. – Это выставит меня в роли идиота.

Я ловлю веселый Сашкин взгляд и достаю из сумочки листок бумаги.

– Ладно, теперь рассказывай о каждой. Должна же я знать, с кем имею дело.

– Ты лучше записную книжку возьми, – ехидно советует Сашка. – А то несолидно как-то. Сунешь куда-нибудь листок, а потом найти не сможешь.

Он скользит взглядом по заваленному бумагами и учебниками подоконнику. Я обиженно закусываю губу, но решаю промолчать. Да, я не идеальная хозяйка и знаю это сама. Зато я симпатичная, добрая, с чувством юмора. И IQ у меня высокий. Ой, и чуть не забыла – еще я скромная очень. А скромность, говорят, женщину украшает.

Из той же сумочки я извлекаю потрепанную записную книжку. Я готова записывать каждое слово Кирсанова. Но Вадиму хочется курить и прежде, чем приступить к рассказу, они с Давыдовым идут в киоск за сигаретами. Я за это время успеваю заправить постель, и когда они возвращаются, мы перебираемся из кухни в комнату – сидеть ночью на диване гораздо удобнее, чем на табуретке.

Вадим закуривает и начинает рассказ:

– С большинством наших преподавателей ты уже познакомилась в День знаний.

– Ага, познакомилась, – цежу я сквозь зубы. – Я ни одного имени толком не запомнила.

– Ну, как же? – возражает он. – А Алла Сергеевна? Ты очень долго с ней разговаривала.

Воспоминания эти приятными не назовешь, и я хмурюсь. Кирсанов этого не замечает.

– Так вот – Алла Сергеевна Прудникова. Двадцать семь лет, одна воспитывает сына Антона. Любит классическую музыку и серьезную литературу. Красивая, интересная – ну, это, думаю, ты заметила и без меня. Живет с родителями и младшими сестрой и братом. Умна, целеустремленна. Другие девочки считают ее заносчивой, но мне кажется, что они не правы – просто она не набивается им в подруги. Как-никак, она мой заместитель, а должность, как говорится, обязывает.

Насчет ее ума и интересности я ничего не могу сказать. А вот в ее высокомерии уже имела возможность убедиться.

– К тому же, – продолжает Вадим, – она очень требовательна – и к себе, и к другим. Но зато надежна и ответственна. Хотя кое-кто считает, что после защиты диссертации она стала смотреть на всех свысока, я с этим не согласен.

– Конечно, – фыркаю я, – ты – ее непосредственный начальник, на тебя она смотрит по-другому.

– Возможно, – признает он, – но даже если степень кандидата наук сделала ее немного другой, я не нахожу в этом чего-то плохого. Она (в отличие, кстати, от большинства наших сотрудников) всерьез увлечена наукой, с удовольствием выступает на конференциях, активно публикуется.

– Ну, просто, идеальный работник! – умиляюсь я.

– Да, – Кирсанов не замечает издевки. – Ты согласишься со мной, когда узнаешь ее получше.

Говорить о Прудниковой мне совсем не хочется.

– А кто та милая девушка, что угощала меня конфетами? Такая улыбчивая, с длинной светлой косой.

– А-а, – лицо Вадима тоже светлеет, – это та самая Варя Задорина, о которой я говорил. Она по диплому – преподаватель истории. Сейчас получает второе образование – экономическое. У нас на кафедре она читает историю бухгалтерского учета и историю финансовой системы. Варвара Степановна из деревни (кажется, из Новгородской области), в Питере вместе с подругами снимает квартиру. Старательная, трудолюбивая, ответственная. Немного наивна, но работе это не мешает.

– С Варей понятно, – киваю я. – Поехали дальше.

– Юлия Андреевна Кондратюк – преподаватель статистики. Ей двадцать шесть лет, носит короткую стрижку, всегда ходит в брюках, увлекается велосипедным спортом. Вполне возможно, что с ориентацией у нее что-то не то. Во всяком случае, на мужчин никакого внимания она не обращает. Впрочем, мне – всё равно. Это – ее личное дело. В университете она ведет себя как подобает преподавателю.

Я едва успеваю записывать – имена, фамилии, должности.

– С этим я, вроде бы, разобралась, – одобрительно (то ли его хвалю за умение рассказывать, то ли себя за умение воспринимать) говорю я. – Скажи, а эти семь человек, которые нас интересуют, работают на кафедре давно?

– Кто два, кто три, кто четыре года.

– А за последние, скажем, полгода, вы приняли кого-нибудь на работу?

Кирсанов качает головой:

– Нет.

Я смотрю на него с удивлением.

– То есть, по-твоему, она проработала в университете несколько лет, прежде чем решила тебе отомстить? Не слишком правдоподобно.

– Может, удобного момента ждала? – предполагает Вадим. – Может, боялась себя выдать. А может, у нее сейчас личная любовная драма, вот и вспомнилась старая обида.

Я ободряюще ему улыбаюсь.

– Хорошо, идем дальше.

– Женя Калинина – преподаватель бухгалтерского учета – работает у нас по совместительству. Высококлассный специалист. Студенты-заочники постоянно у нее консультируются. А об ее человеческих качествах не могу сказать ничего – близко я с ней не знаком.

Кирсанов вдруг начинает кашлять – поперхнулся? – и я подозрительно прищуриваюсь.

– Ну-ка, с этого места поподробнее.

Он принимается оправдываться:

– Да ничего такого, о чём ты подумала. Ну, ухаживал я за ней на первых порах. А кто бы смог устоять? Да это и ухаживаниями-то назвать трудно – так, пригласил пару раз в ресторан. Первый раз она приняла приглашение, но откровенно скучала. А второй раз и вовсе отказалась. Она – деловая женщина и зарабатывает, судя по всему, гораздо больше, чем я, имеет крутую машину (которую я себе позволить не могу), квартиру на Невском и несколько раз в год ездит отдыхать за границу. Ну, что я могу ей предложить? Так что давай не будем об этом.

– Да, продолжим, – соглашаюсь я.

– Лаборантом на кафедре работает Таня Рогозина. Тихая, скромная девочка. Ничем не блистает – так называемый «синий чулок». Учится в торгово-экономическом колледже. Преподавателя маркетинга Веронику Сташевскую мы называем Барби – она миниатюрная блондинка. Мечтает о светлой любви и даже на кафедре ухитряется читать женские романы. Со студентами у нее полное взаимопонимание. А вот Настя Степанцова – преподаватель экономического анализа – бой-баба. Как говорится, коня на скаку остановит. Была замужем, мужа выгнала, воспитывает двоих детей. На этой неделе один студент написал на нее докладную из-за того, что она назвала его идиотом. Непедагогично, но по существу.

Я снова мрачнею – интересно, что он скажет о моих педагогических неудачах? И, чтобы он не вздумал вдруг спросить, как прошла моя первая лекция, спрашиваю его о другом:

– И всё-таки постарайся вспомнить, не было ли у тебя недавно конфликта с кем-нибудь из них? А может быть, ты увольнял кого-нибудь в прошлом учебном году?

Кирсанов разводит руками.

– Да не было ничего такого. Ни конфликта, ни увольнения. У нас на кафедре хороший коллектив. Хотя странно, что ты спросила про увольнение. Мы сейчас готовим документы для участия в международном конкурсе. Если получим грант, то наша кафедра сможет сотрудничать со скандинавскими университетами. Это очень интересно, но требует оформления множества документов на английском языке. Пока нам с этим помогают преподаватели кафедры иностранных языков, но с получением гранта бумаг придется писать гораздо больше. Нам на кафедру потребуется сотрудник, хорошо знающий английский – хотя бы на полставки. Но директор категорически отказывается увеличивать штат. Мне был предложен другой вариант – сократить должность лаборанта и ввести должность помощника заведующего кафедрой, в обязанности которого, помимо той работы, которую прежде выполнял лаборант, будет входить и оформление документации на английском.

– Значит, вы увольняете лаборантку! – потирает руки Сашка.

– Ну, да, – признает Вадим. – Я уже разговаривал с Рогозиной – посоветовал ей подыскивать другую работу – с английским у нее туго. Она как раз оканчивает колледж – будет дополнительный стимул устроиться по специальности.

– Она расстроилась? – спрашивает Давыдов.

– В общем-то, да. Но грант наша кафедра может и не получить – а если так, то и должность лаборанта сокращать не придется. Заявку на конкурс мы должны отправить до первого ноября. Результаты конкурса будут известны в декабре. Так что Рогозину мы пока не увольняем.

Честно говоря, как выглядит эта лаборантка, я понятия не имею – за праздничным чаепитием я ее вовсе не заметила.

– Ты зря надеешься, что я ее найду, – я не считаю нужным давать обещания. – Согласись, глупо надеяться, что кто-то из них проговорится в случайном разговоре.

– Ты просто попробуй! – Вадим волнуется и говорит, проглатывая окончания слов.

– Тогда облегчи нам задачу, – вдруг подает голос Сашка.

Мы с Вадимом смотрим на него, открыв рты.

– Ты о чём? – выдыхает Кирсанов.

Сашка усмехается:

– Для начала скажи честно, с кем из них ты спал?

Я, кажется, краснею. Не скажу, что меня волнует эта тема, но обсуждать любовниц Вадима мне всё-таки неловко.

Кирсанов долго кашляет. Потом хмуро бросает.

– Не говори глупости! Они – всего лишь мои коллеги. У нас исключительно деловые отношения.

Но я чувствую, что он говорит неправду. Думаю, Сашка – тоже.

Я кручу в руках записную книжку. Интересно, что скажет Кирсанов, когда узнает, что я хочу уволиться из университета? Вот схожу еще на одну лекцию, убедюсь (или всё-таки убежусь?), что педагог я никудышный, и напишу заявление.

А за неделю я вряд ли вычислю его Светлячка. Так что извиняйте, Вадим Александрович, но сыщик из меня не получится. Хотя вслух я этого не говорю – спор можно вести долго, а я уже снова вовсю зеваю.

– Мальчики, сейчас – половина пятого, – напоминаю я.

Они виновато улыбаются.

– Да, прости, – извиняется Кирсанов. – Завтра, то есть сегодня, всем на работу. Так мы договорились?

Я киваю, и он радостно жмет мне руку.

Не успеваю я закрыть за ними дверь, как в нее снова звонят.

– Алиса, извини, совсем забыл – Даша в субботу небольшую вечеринку устраивает по случаю ее повышения по службе. Так что мы тебя ждем в пять часов.

Кирсанов смотрит на меня совсем, как раньше – пристально и как будто с тайным смыслом. Смысл этот мне совершенно непонятен, да, может, и нет вовсе никакого смысла, но уже даже малая толика вероятности, что он есть, действует на меня завораживающе. Глупо – мы с ним давно уже чужие люди. Или всё-таки нет?