Читать книгу Без имени - Ольга Манскова - Страница 5

«Никогда не жалей о выбранном пути. Даже, если ты в темноте и путь завел тебя в тупик. Может, это не тупик поиска, а тупик твоего человеческого сознания», – возникла внезапная и будто сторонняя мысль в голове только что проснувшейся Марии. Четкая. Отшлифованная. Чужая. Прочитанная где-то, когда-то? Может быть…

Она села на кровати, и тут только осознала, что последние несколько дней пребывала в некоем мороке. Будто ей на мозг давили извне странные и страшные силы. И она действовала опрометчиво, наобум, не справляясь с ситуацией, которая заносила ее, как щепку в мутной воде грязного водоворота.

Вначале она заболела. Неожиданно, у нее разболелось буквально все тело: сердце, позвоночник, голова… Ей стало не до Николая, во всяком случае, не до выяснений с ним отношений. И не до чего вообще. И Мария, кроме того, прогуляла занятия, тупо смотря в потолок, лежа на кровати. И, уже в середине дня, решила, что ей необходимо взять хотя бы справку в поликлинике для оправдания прогулов. Она не спеша оделась и отправилась в поликлинику.

Врачи обычно бывают трех разных типов: худые и дотошные, основательно опрашивающие; толстые, которым на вас наплевать и …веселые. Худым вы интересны как экземпляр редкого животного. Толстые тетеньки непременно чем-то заняты, поскольку выясняется, что им срочно нужно заполнить очень толстую тетрадку весьма мелким почерком и обязательно во время вашего визита; всем своим видом они показывают, как они заняты и как вы им надоели. А веселые… Эти – самые опасные. Их особенно много среди зубных врачей. Ведут же они себя примерно так: «Откройте ротик! Зубик покажите. Ой, ой, ой! Я сейчас машиночку включу, вам не сильно будет больненько! Что-то вы позеленели… У вас – что, сердечко слабое? Сейчас я форточку открою, воздушек впущу!»

В общем, веселые – слегка над всем подхихикивают и очень заботливые. Очень. Вреда от них гораздо больше, чем пользы. Они совсем недавно работают.

Молодая и очень веселая врач неожиданно не ограничилась измерением температуры у Марии и открытием больничного листа, но решила послать ее в тубдиспансер.

Мария, продолжая болеть, принесла справку с тубдиспансера о том, что туберкулеза у нее обнаружено не было. Но молоденькая врач и этим не ограничилась.

– Не может целую неделю просто так держаться температура. Нет туберкулеза – значит, проверим теперь почки», – сказала она весело и выписала новое «направленьице».

В результате Мария, страдая от температуры и головной боли и потому неадекватно реагируя на события, вне системы защиты и контроля, попала, как теперь сама это осознала, в весьма мутную историю.

В почечном диспансере тетенька, толстая врач, внезапно при первом же взгляде на больную заявила, что у Маши больные почки, это несомненно – и потому, срочно надо делать операцию, а для этого вначале потребуется, причем очень срочно, сделать рентген. А для него купить некоторые препараты, причем не в аптеке, а в той конторе, в которую она ее направит. В контору нужно было явиться завтра и непременно с паспортом, а его предъявить в окошечке у входа.

Маша на следующий день поехала по указанному адресу, смутно испытывая чувство непонятной тревоги. В том самом странном окошечке вовсе не медицинского и не фармакологического учреждения без табличек и опознавательных знаков на фасаде ей выдали небольшую коробочку, по-видимому, с нужными ампулами и назвали цену. Она оплатила, положила коробочку в пакет и поехала на троллейбусе в диспансер.

По дороге, в транспорте, у нее из кармана куртки вытащили паспорт. Только выйдя на улицу, она обнаружила пропажу. «С кошельком перепутали», – подумала она, и это неприятное событие и вовсе ввело ее в состояние депрессии.

В диспансере ей в вену ввели принесенное вещество и «просветили» почки. После чего она вышла из кабинета рентгена на подкашивающихся ногах и еле-еле добрела до стоящей в коридоре кушетки.

– Посиди немного, голова кружится? – спросила ее толстая врач, – Передвигайся медленно, осторожно…

Когда она добралась домой, то сразу завалилась спать. На следующее утро ей предстояла встреча с тетенькой из диспансера. Она намеревалась повезти Марию в больницу, в которой ей необходимо сделать срочную операцию на почках. «Там тебя пока только посмотреть должны, – прокомментировала она, – Не бойся».

Поехали они почему-то на личном транспорте тетеньки, которая уже ждала ее у диспансера. А больница, в которую она ее привезла, оказалась огромным светлым зданием со множеством коридоров и кабинетов, представляющим собою в проекции, скорее всего, букву «П». Если бы Маше предложили самостоятельно в городе отыскать ее потом, она, скорее всего, сделать бы этого не смогла. Она не представляла себе даже, в каком районе города она находится. В больнице (впрочем, никаких опознавательных надписей учреждение над входом не имело) тетенька завела ее в лифт. На одном из этажей они вышли из лифта и направились по коридору в один из совершенно одинаковых кабинетов без номеров. Там за столом сидел только один на весь огромный кабинет человек в белом халате. Он только поднял глаза на вошедших, укоризненно покачал головой, а потом махнул рукой – и подписал протянутую тетенькой бумажку. Ее глаза при этом злобно и недовольно сверкнули.

После этого, не говоря ни слова, тетенька довезла Марию до одной из станций метро, до этого изрядно поколесив по городу. Попрощалась она с Машей немногословно, абсолютно не глядя на нее. Обращаясь теперь, как с неодушевленным предметом – явно читалось, что этот разговор для нее тягостен, но формально необходим. Она распорядилась, чтобы Мария пришла завтра к диспансеру к десяти, и они тогда вместе поедут на операцию.

– Что с собой брать? – спросила девушка, – Деньги? Документы?

– Ничего. Только – обязательно приходи. Обязательно! Операция срочная, – распорядительно дала последнюю установку тетенька, усаживаясь снова в машину. Она захлопнула дверцу, и, без всякого «до свидания», нажала на педаль газа. Машина тронулась.

Маша вернулась назад, в общежитие, пребывая все в том же, ватно-неконтролируемом, мороке. Ей вдруг стало бесконечно тоскливо. Так тоскливо – что хоть волком вой. «Не хочу я завтра никуда ехать, – подумала она. – Не знаю, почему, но я не доверяю этим врачам. Не хочу операции. Операция – это противоестественно, мой организм восстает против нее. Может, лучше умереть своей смертью? Просто – температура, боль… Зато – резать не будут. Да еще… наверное, под наркозом.» Она представила свое безвольное тело, беспомощно распростертое на операционном столе.

«Не хочу», – почти закричала она в голос. «Она сказала… ОБЯЗАТЕЛЬНО приходи. Значит, можно не прийти? И меня не найдут, и операции не будет? Да… но справка… Ее не закроют, не выдадут на руки, не будет оправдания прогулов, отчислят из института…» – от раздумий, что же теперь делать, Мария, в ее теперешнем болезненном состоянии, и вовсе проявила полную неадекватность. Она завалилась, уткнувшись лицом в подушку, и стала тихонечко выть.

В таком состоянии и обнаружили ее пришедшие с занятий соседки по комнате.

– Машка, ты чего? – спросила Ирка. Та не отвечала.

– Тебя – что, псих накрыл? Черепаху с крестом вызвать? – глумливо спросила Алина.

И тут Марию внезапно осенило: «Психушка! Туда берут бесплатно! И без документов. Отлежаться там с неделю – и будет ей справка. И почки там не вырезают». Подумав так, она попросила:

– Да, Ира, Алина! Вызывайте мне «скорую».

Ирка ошарашено уставилась на нее.

– У меня – голоса! И глюки! – простонала Мария.

И девчонки действительно вызвали «скорую». Вскоре в комнату ввалились два здоровенных дяденьки.

– Кто тут у нас заболел? – заботливо спросил первый.

Девчонки указали на Машу.

Та сидела на кровати, картинно завернувшись в простыню, и откровенно валяла дурочку:

– Доктор! Я видала тараканов, там, в углу! Здоровых таких. А еще – синий квадрат. Он за мной гонялся!

– Так…, – сказал санитар понимающе, – А травма головы в детстве была?

Его напарник тем временем уже достал направление и стал заполнять.

– Не знаю. Не помню. А вот видения… Красивые такие. Всегда были. Знаете, доктор, а однажды я видела ангела.

– Так, эта – точно наша, – подытожил первый санитар. – За носилками спустимся?

– Да я и сама могу пойти. Только, может, я вначале переоденусь? – спросила Мария.

– Никаких «переоденусь». Пойдем скорее, а то машина уедет, – подмигнул второй санитар первому. – Хочешь покататься?

– Прямо так и идти: в халате и тапочках?

– Да! На выписку – девчата вещи тебе принесут. Спускаемся! И – побыстрее, машина ждет!

В больнице ее «сдали» невысокой невзрачной санитарочке, которая что-то постоянно жевала. Или – делала вид, что жует. Та завела ее в маленькую комнатенку, спросила фамилию – имя – отчество – дату рождения, после чего скомандовала:

– Раздевайся!

– Зачем?

– Мыться будешь. И переодеваться. Ты хоть знаешь, где ты?

– Знаю. На Пряжке.

– На Пряжке, – неожиданно обиделась санитарка. – Нет, Пряжка – заведение грубое. А у нас здесь – хорошая больница. Мы вас не обижаем. Мойся. Только крестик-то сними.

– Зачем?

– Крестик – нельзя. Ничего нельзя.

Одежда, выданная ей после омовения в большой железной ванне, была старенькой, но чистой и выглаженной. Не полосатый, как почему-то представляла Мария, халат, а просто темно-серый пиджак или рубаха (по «фасону» было не определить), так сказать, «свободного» покроя и очень большого размера. И в придачу широкие – широкие брюки на «завязочках». Приняв ванну, более походившую на старое корыто, Маша облачилась в ЭТО, после чего последовала за санитаркой в палату.

В палате последние несколько дней она усиленно отсыпалась, и, наконец, почувствовала, что начинает восстанавливаться от депрессии. Пока ее до сих пор не водили к врачу и вообще не трогали, только «закармливали» таблетками. Она видела, что происходило в этой общей палате, называемой «надзорной», с теми, кто отказывался есть таблетки: их насильно кололи магнезией или же привязывали к койке (после того, как они бурно «отказывались»). И потому, свои таблетки в первый прием она дисциплинированно проглотила. И правильно сделала, потому что у нее тут же потребовали: «Покажи язык!» Но, будучи, таким образом, впоследствии на хорошем счету, она их прятала под язык и выбрасывала в туалете.

А сегодня ее, наконец-то, перевели из «надзорки», в которой постоянно дежурили две санитарочки, в одну из «общих». Перевели вчера вечером, и она сразу заснула.

Сейчас она сидела на кровати, припоминая сон. И никак не могла вспомнить хотя бы что-то; и, тем не менее, не вспомнившийся сон не давал покоя. Что-то там было важное, как ей казалось…

Теперь напротив нее на кровати лежала девушка примерно ее возраста, с короткой стрижкой. Она смотрела в потолок и насвистывала бравую мелодию.

Другая девушка, совсем молоденькая, вероятно, еще школьница, сидела на кровати у окна и расчесывала длинные волосы. У стены около двери дама постарше их всех пила кефир из тетрапакетика и ела печенье – вероятно, передачу из дома.

Та, что со стрижкой, вдруг перестала свистеть, чуть свесилась с кровати в сторону Марии и шепотом спросила:

– Ты тут за что?

– Так. Депрессия. А ты?

– Суицид, – важно ответила та. – А Сашку – мамашка сдала, – и она кивнула в сторону той, что с кефиром. – За то, что по ночам не спит. А не спит – так, дела сердечные… Грымза мамашка, в общем. Стерва. А Маринка, – и она кивнула в сторону окна, – и правда того… У нее «канал». С инопланетянами. Жуть!

Своего имени новая знакомая не назвала. И чуть позже Маша поняла, почему. В коридоре у окна соседка по палате ей призналась: «Знаешь, почему я не представилась тебе? Не хотела женским именем. А ты мне немного нравишься. Я… непонятно, что. Хотя, сложно об этом говорить. Я – среднего пола, в общем. И мысленно зову себя Эйджен. И ты меня так зови. Для подбодрения моего духа. В общем… я – девочка, которая хочет быть мальчиком. Смешно? Ну… вот, потому и суицид, – и она показала Марии порезанные до крови руки. Раны были уже слегка поджившие, но глубокие.

– Это – не выход, – ровным голосом заметила та.

– Я знаю. Я теперь это понял, – ответила Эйджен.

С этих пор Маша в разговорах с Эйджен стала уклоняться от употребления по отношению к ней глаголов в прошлом времени. Сказать «ты пошел» или «сделал» и т. п. она не могла: язык не поворачивался, но и обидеть женскими «пошла» и «сделала» – тоже. Приходилось словесно маневрировать. А сама Эйджен говорила о себе, как о мальчике, используя «мужские» глаголы.

– Ты куришь? – спросила после обеда в общей «столовке» Эйджен.

– Нет. А что?

– Тут у парней сигарет можно стрельнуть. Если к дверям подойти, что у туалета. Они ведут на мужскую территорию. А еще, наши – ну, те, кто нормальные, – записки под дверь подсовывают. Знакомятся, переписываются – от скуки. Я пойду, сигарет стрельну.

– А курить где будешь? Ведь засекут.

– Ночью все спят. Санитары – тоже, если только «новеньких» не завезли. Можно покурить даже здесь, в комнате, где обедаем. Сесть на диван и телек включить. Застукают – спать отправят, только и всего. И то, не все: санитарки есть добрые. Разрешают ночью телек смотреть.

– Обалдеть! А… компьютер здесь есть?

– Есть, но только в кабинете врача. А кабинет ночью заперт на ключ. Ключ – на вахте. Ну, там, где рядом «ванна», через которую все проходят. Это – на первом этаже.

– Давай, попробуем его стырить. На время. Ночью. Мне комп нужен.

– Он запаролен.

– Тогда… Отменяется.

– Не-а… Чушь. Я случайно пароль слыхал. При разговоре врачихи и новенькой медсестры. Она ещё пароля не знала. Я так и думал, что эта инфа мне понадобится. Даже записал его. Но сейчас уже наизусть помню. Хотел – днём, когда врачихи не бывает, войти в кабинет и послать всем приветик. Но, кабинет или закрыт, или кто-нибудь там есть.

– Пойдем ночью, стащим ключ? Кто-нибудь вахтершу чем-нибудь отвлечет, а кто-нибудь ключ стащит…

– А – что? Немного драйва! Согласен. Но я сам пойду, потырю, в одиночку. Одному из нас лучше не светиться, меньше будет проблем. И так – даже проще. Просто, надо выследить удобный момент. Ходит же она когда-нибудь в туалет, так зачем ей дверь каждый раз запирать, ночью-то? И… что мне за это будет? Если ключ принесу?

– Уважуха.

– Только и всего? А не чмокнешь в щечку?

– Не прикалывайся. Я – не сахар, не мед и не уксус, Ромео!

– Отбрила… Ладно, чего уж. Буду с нетерпением ждать ночи. Хоть какое-то разнообразие, занятие интересное, – хмыкнула Эйджен.

Мария поняла, что просто хватит уже валять дурочку, а пора предпринимать чего-то. Поиск возможен даже внутри тупика. Надо не мечтать о том, что можно сделать при других обстоятельствах, а действовать здесь и сейчас. Да, даже здесь, в психушке, она попробует узнать, как там Фред, Николай… С Николаем ей просто надо расставить все точки над «i»: или разорвать с ним навсегда отношения, больше не вспоминая никогда, или… Простить, помириться… Только бы он снова стал прежним, таким близким ей, Николаем…