Читать книгу Без имени - Ольга Манскова - Страница 7

– Блин! – Эйджен смотрела на Марию с досадой. – Скучно… Снова – трудотерапия, клеить коробки… Потом – сон среди дня. Жрать три раза… Бурду всякую. Я тут скоро превращусь в толстую свинину!

– В свинью, хочешь сказать?

– Ага! А есть разница?

– Наверное, в этом случае – нет. Эйджен, а кто эта новенькая из общей палаты, которая всё время плачет?

– Это? Кажется, Ангелина зовут. А что?

– Мне её страшно жаль. Что с ней?

– Она… Политическая. Боролась против несправедливости. Кажется, что-то подожгла.

– А что с Галиной, тоже новенькой, из «надзорки»?

– Та – действительно без крыши. Её скоро в нашу палату переведут. Только в нашей есть кровать свободная. У неё, как санитарки между собой говорили, «сезонное обострение», а лечить её – бесполезно; это не лечится. Чуть-чуть притихнет – сразу отпустят. Дуракам везет.

Они сидели в так называемой «гостиной»: в обширном помещении, в котором «гуляли» более-менее свободные пациенты (не из общей, «надзорной», палаты). Тут же проводили так называемую «трудотерапию», тут же выдавали пищу в открывающееся в стенке окошечко. Огромный плазменный телевизор тоже висел тут, на стене. Непонятно, для кого он был тут установлен: днем он был всегда выключен.

– Эйджен!

– А?

– Ты… Помнишь, как мы вчера кино смотрели? Про психушку. Смешно в психушке про психушку смотреть, правда?

– «Пролетая над гнездом кукушки»… Нет, я такое не люблю. Мне больше мульт про гестапо понравился.

– Ну, всё равно… Как ты думаешь, если, действительно, всех, кто здесь сейчас, куда-нибудь на волю, на море, в лес, в нормальные условия жизни – быть может, у всех у них психика восстановилась бы?

– Не знаю. Вряд ли. Хотя… Кто его знает. Это был бы совсем другой мир.

– Иногда я хочу в другой мир. До того хочу, что даже согласна была бы умереть.

– Это – моя область. Это – я суицидник. А ты… Ещё помиришься со своим Николаем.

– Правда?

– Всё может быть.

– Сегодня – тоже попросимся кино ночью смотреть?

– Ага. Сегодня Настенька дежурит. Я её почти что люблю. Она разрешит.

– Смотри, кажется, снег падает!

– Действительно!

Они подошли к окну.

– Говорят, здесь стёкла особые. Бронебойные. Не вышибешь. Ты кромсала когда-нибудь тонкое стекло руками? Ну… Если бокал в руках сильно сжать…

– Нет, – Марию передернуло.

– А это – толстое… Или же – высокопрочное. Одна пациентка в «надзорке» подбежала к окну и успела удариться об него всем телом.

– И – что?

– А ничего. Оттащили и привязали к кровати. И магнезию вкололи. А стекло не разбилось.

– Хочешь, я тебе ещё одну тайну открою. О себе, – помолчав немного, сказала Эйджен. И, не дождавшись ответа от задумавшейся Марии, добавила:

– Я стихи пишу. Иногда. Сегодня тоже написал. О тебе. Прочесть?

– Наверное, не надо.

– Почему? Боишься, что не понравятся?

– Ага…

– Чушь. Слушай:

– Перестань, Эйджен! Ты фантазируешь, но я-то здесь при чем? Слова – это просто вода. И чувства – просто вода. Но, бывает, отрываешься от берега, и плывешь по ним вдаль; что напридумываешь, вообразишь – то с тобой и случается… Мы придумываем любовь. Иногда – так нелепо придумываем… Я не звезда и не роза, Эйджен. Я – пациентка психушки. Мы обе – пациентки психушки.

– Вот ты и проговорилась: «обе»… Ты считаешь меня обычной девушкой? Только, у которой поехала крыша… Ты скоро, наверное, посоветуешь мне, как это делали другие, одеть красивое платье и танцевать перед зеркалом, внушая себе, что я – принцесса?!

– Я не верю в вербальную мотивацию, в аффирмации там всяческие и подобную чушь… Я не знаю, что нужно тебе в этой жизни. И не хочу тебя учить. Будь собой. И делай, что хочешь, но не цепляй других, тех, кто абсолютно ни при чем. Я пройду мимо, и, когда это произойдет, то недели через две ты забудешь обо мне, что я вообще была. Просто тебе здесь скучно и нечем заняться.

– Противная! А если я отыщу тебя после, на свободе?

– Это будет – не к добру. Мне тут уже говорили, что ни с кем, когда выйдешь, лучше не поддерживать отношений, не встречаться: примета плохая. И, конечно же, ничего здесь не забывать.

– Это Люська из соседней палаты сказала?

– Наверное.

– Она – знает, она здесь – не первый раз. Её муж сдает. Сам доведет до истерики, а потом – сдает. В этот раз она деньги в окно швыряла. Жаль, меня тогда под тем окном не было… А ты сильно не хочешь сюда больше попадать?

– Конечно.

– Что, такая уж «нормальная»? А сама… Придумала себе своего Николая.

– Может быть. Ну и что? Зря я тебе свою историю рассказала…

– Прости. Кажется, ты сейчас и вовсе заплачешь. Я не хотел. Хочешь, лучше развлечемся? Давай, заключим пари.

– Какое?

– Что ты не проговоришь с Галочкой и получаса. Или – убежишь от неё, или – свернешь себе мозги.

– А… Зачем мне это?

– Если проговоришь с ней полчаса, то только тогда я упрошу Настю, чтобы мы сегодня ночью телек смотрели в гостиной. И… я обязательно потырю ключ.

– У тебя уже больше недели это не получается.

– Сегодня вахтерша из приемной пойдет день рождения отмечать в процедурку, они там соберутся. Стопудово ключ можно будет взять, легко. И главврач наша сегодня не дежурит, дежурит врач с мужской половины. Ну что, поговоришь с Галочкой?

– А если я не выдержу, и убегу от неё?

– Ну… Сейчас придумаю для тебя кару…

– Только, чур, если, наоборот, она от меня уйдет, ей надоест болтать – то это не в счет. Ничья.

– Ага! Только, она не смоется. Она будет лапшу тебе на уши вешать, пока не умрет. Или, пока санитары не оттащат. Она здесь уже три дня, и все её просто боятся. И пациенты, и санитары.

– Всё же, условие в деле. На всякий случай.

– Ага! И – да, я придумал: если проиграешь, то пишешь под мою диктовку любовное письмо парню из дурки по кликухе «физик», кажется, его зовут Альберт.

– Ладно; развлеку этим всю психушку?

– Ага!

– По рукам!

Галочку привели в их палату в полдень, и она сразу же «набросилась» на Машку, поскольку та её сразу не «отшила», а слушала вежливо, внимательно, изредка понимающе кивая. Вскоре они вместе вышли из палаты и сидели в гостиной, на диване, а напротив них, на дальнем кресле, пристроилась Эйджен, которая периодически ехидно поглядывала на стенные часы.

– Гитлер, Геббельс, Гимлер, Геринг – буквы «Г». Причем, их четыре… Они образуют устойчивый квадрат. Буквы эти похожи на виселицу… Но, ещё я тебе скажу, что существуют две земли, но другая находится строго напротив, и вращается с той же скоростью, что и наша, вокруг Солнца… А, как ты думаешь, что такое Солнце? Это – «С», полуокружность.

А Земля – это «З», две полуокружности. Значит, должно быть две Земли… Сатурн – тоже «С», но у него есть кольцо. А Марс – «М», мёртвая планета. Но, дело не в этом. Буква «С» – она, как Луна. А Луна, когда она – месяц, то у неё два рога. А что такое «рог»? Смотри: Сварог, творог, пирог, единорог… Единорог – это, понятно, один рог, творог – это «сотворенное» – «тво», рогом – «рог». Рогатый скот дает нам творог. А пирог – это число «пи» от рогатых: то есть, три целых, четырнадцать сотых – та часть «рогатых» продуктов в пироге, то есть, масло и молоко, которые кладут в пирог, а остальные части составляют мука, яйца и прочее… Это же так просто! Древняя мудрость зашифрована! А Сварог – это бог скота, то есть объединяющее «сва», как в слове «свадьба», плюс «рог» – то есть, рогатый. Сварог – рогатый бог. А рога – это мудрость. Буква «Р» – это закругленная буква «Г». Она побеждает «Г», и потому Россия победила Германию. Вот тебе и Сварог! Мудрые были древние, они свою энергетику за слова спрятали!

– Ага! Открываешь слово, а там – два отделения, – пошутила Машка, процитировав «Алису». Она с надеждой посмотрела на часы. Оставалось ещё пять минут.

– Вижу, что ты меня понимаешь! – оживилась Галина, не заметив шутки. – А многие от меня убегают. Почему? Потому что боятся понять, что я права. Они нас боятся, и потому заключают нас сюда. Боятся! Значит, мы сильнее их. Мы – больные, они – здоровые. Им здорово, а нам – больно. Потому, что мы сильнее чувствуем этот мир, но не всегда можем об этом чувстве сказать. Мы бьемся в стекло, которое нельзя пробить.

Машка не смогла скрыть удивления. Фраза показалась ей вполне осмысленной и даже правдивой. Она взглянула на Галину широко распахнутыми глазами.

– Ну да… Ты всё думала, что я – дура? Знаешь, как я сюда попала? Приехала к тётке, стою на вокзале… И вдруг… Внезапно ощутила всё вокруг. Что думает каждый человек, проходящий мимо, что чувствует пробегающая собака, о чем птицы щебечут… Я не смогла всё это – одновременно – переработать, осознать… Мой мозг перегрелся, и я упала на пол и стала биться в судорогах… А у меня в это время сумку украли. А там – деньги, документы… Хорошо, плейерфон в кармане остался. Врачи тётке позвонили. Она меня скоро заберет отсюда… Да. Вот так… А врачи… Смешные! Они думают, что я – идиотка. Спрашивают, где, мол, я думаю, я сейчас нахожусь… Да знаю я, что в дурдоме! Тоже мне, Америку открыли. Ну… Ладно. Пойду я спать. Потом еще поговорим, – и Галина встала и, слегка стиснув Машку за плечи на прощание, заковыляла к палате.

Мария глянула на часы. Их разговор длился тридцать две минуты. Она победила!

– Ну ты, Машка, даёшь! Мозги не поплавились? – Эйджен смотрела на неё с некоторой ехидцей.

– Нет. Вроде. Это было сильно… Неплохо для эксперимента. Теперь только – скинуть бы всё это с себя…

– Лапша пригорела? Ха-ха. Но её, похоже, ты привела почти что в норму.

– Беседой?

– Пониманием… Снимаю шляпу.

– С тебя теперь – ключ.

– Ага!

Они смотрели в эту ночь какую-то слезливую мелодраму про колонию на Марсе и любовный треугольник ученых – озеленителей.

Но, почти ровно в полночь, мимо них прошествовала вахтерша к «дежурке».

– Пора! Она ушла! Я иду на дело. Жди, и пожелай мне удачи.

– Удачи!

Эйджен соскользнула с кресла и отправилась к входным дверям, поглядывая на пост «дежурки».

Вскоре она вернулась и показала ключ.

Они двинулись по коридору в сторону туалета. У «дежурки» никого не было. Больные в «надзорке» спали, а медсёстры, наверное, действительно пошли все в процедурную – отмечать День Рождения.

Эйджен подошла к кабинету врача и вставила ключ в замок. В полной тишине явственно раздался скрежет металла о металл. Дверь открылась, и они вошли вовнутрь. На столе, конечно, был комп.

– Я знаю пароль, – сказала Эйджен, – Ура! Машка, закрой плотно дверь!

Прежде всего, Эйджен засела за комп сама. Она ввела пароль, а затем закричала: «Ура! Работает!» Эйджен вошла во все социальные сети, в которых только была зарегистрирована, слала всем знакомым приветики, сообщала, где она и обещала «не сдаваться», при этом «непременно и обязательно, несмотря на препятствия, вскоре продолжить дело суицида и непременно переправиться в мир иной».

«Это у неё – игра такая», – подумала Мария.

Вскоре, всё же, и она сама оказалась за компьютером.

– Спасибо! Я уже и не надеялась, – сказала она Эйджен.

– Да, не прошло и полгода, – ответила та.

«Здравствуй, Фрэд. Это – Мария», – тут же набрала она прямо в поисковике. И он отозвался мгновенно.

«Где ты?» – появилось на экране.

«В больнице. А конкретно – в психушке. Объяснять долго».

– Ну, так не интересно: я думал, ты со своим Николаем будешь беседовать, а ты с каким-то Фрэдом, – комментировала сзади Эйджен.

«Мне нужно тебе кое-что сообщить. Это – важно. Зайди в почту. Там – письмо от Николая тебе. Ты не сможешь в это поверить, но его, похоже, с кем-то поменяли телами. Он теперь в теле совсем другого человека, инвалида», – сообщал Фрэд.

«Бред… Зачем и кому это нужно?» – набрала Мария, но у самой похолодело внутри.

«Зайди и прочитай его письмо. Я обещал его удалить и сделал это, как попросил Николай. Но сам до этого скопировал его тебе. Даже мы, интелы, не всеведущи, но похоже, это правда. Дело попахивает криминалом. С тобой в последнее время не происходило ничего необычного?»

«Происходило. Пропал паспорт, чуть не вырезали почку. Или не случилось чего и похуже. Поэтому, я специально „сдалась“ сюда. Не знаю, что делать. Плейерфон у меня отобрали со всем остальным при входе. Не смогу быть в сети снова. Сейчас я стучу из кабинета главврача, куда мы проникли тайно. Фрэд, SOS!»

«Еще бы не SOS… Если бы я только мог помочь… Но, читай письмо. Боюсь, что всё сказанное в нем – правда. Твой Николай теперь в теле инвалида и в большой опасности. Войди в майл. Я прикрепил тебе в своём письме файл. Файл „Без имени“. Это – письмо Николая».

Мария тут же вошла в почту и вскоре читала: «…Люблю тебя. Прощай, родная, милая. Прощай навсегда… Твой Николай».

Слёзы текли по её щекам. А она всё сидела и сидела, тупо уставясь в экран.

Наконец, она вздрогнула и оглянулась.

За спиной её стояла Эйджен с лицом бледным, как мел.

– Уходим отсюда… Выключаем комп, – только и сказала она, – Мы и так задержались. Дела…

Вскоре они обе потихоньку вышли и закрыли кабинет. И тут же застыли…

Дверь на другую, мужскую, половину, обычно закрытая, только что была распахнута. В её проеме стоял молодой врач в синем халате, с капельницей в руках. Челюсть у него отвисла от удивления.

Но потом он отставил в сторону капельницу и подскочил девчонкам, тут же хватая обеих за шиворот. Он оттащил их к дверям на мужскую половину, втянул их за эту дверь и только там ослабил хватку.

– Тихо! Не будем шуметь, но вы должны всё мне объяснить, – при этом, он отпустил их, вернулся, забрал капельницу и указал рукой по направлению к своему кабинету.

– Я сегодня – дежурный врач и должен знать обо всём, что происходит. Я отвечаю за территорию всей больницы, а не только мужской территории. Что случилось? И… давайте ключ!

Эйджен полезла в карман, и вскоре протянула ключ ему.

– Хорошо. Итак…, – он уставился на неё, требуя рассказа, как на главную зачинщицу происшествия, – Рассказывай.

И тут Эйджен стала сбивчиво говорить о том, что хотела помочь Марии помириться с Николаем, из-за ссоры с которым и истерики, как она подумала, Мария и попала в психушку. Эйджен теперь говорила о себе по нормальному, в женском роде

– Но Мария, как оказалось, рассказала мне не всё, и Николай оказался вовсе не Николаем, а каким-то инвалидом. Так сказал интел, – продолжила она. – А обмен телами, возможно, кем-то и был осуществлен: я слыхала об экспериментах, связанных с «подсадкой» интелов на тело человека-хозяина, правда, неудачных и без ущерба для этих людей, в чьи тела собирались подсадить интелов. Я считала, правда, что это всё – фантастика. Короче, если такой обмен и возможен, то непонятно, кому он нужен…

Врач выслушал этот поток речи, не перебивая её, и заговорил, только когда Эйджен замолчала.

– Так, – сказал он, – Я сейчас отнесу капельницу, верну на место ключ и отведу её – и он указал на Эйджен, – В палату. А с тобой, – и он посмотрел на Марию, – Мы побеседуем отдельно. И… чтобы никто из вас никому и ничего об этом беспорядке, иначе у вас будут очень большие проблемы. Поняли?

– Ага, – сказала Эйджен, а Мария лишь кивнула.

– Жди меня и не дури, – сказал врач и вышел, прихватив капельницу и поманив за собой Эйджен.

Та, с жалостью взглянув на Марию, вышла.

А врач вскоре вернулся, тихо вошел и сел за стол, возле которого, на стуле, сидела Мария. Он посмотрел на неё очень внимательно и тихо сказал:

– А теперь, Маша, рассказывай. Ты… не знаешь, насколько это может быть важным. Пожалуйста, расскажи всё с самого начала.

И она сбивчиво рассказала обо всём, начиная с той самой вечеринки, когда Николай стал чужим ей человеком. Особенно внимательно этот странный врач выспрашивал о той самой «больнице», в которой Маше чуть не вырезали почку и о том учреждении, в котором ей должны были продать какое-то вещество, необходимое для рентгена. Но как раз об этом она почти ничего не помнила: где, в каком районе города это происходило, как выглядели люди, которые с ней там общались…

После рассказа Маши врач долго молчал. Потом сказал:

– Знаешь, что… Я тебя выписываю. Сейчас же. Мы идем вниз и забираем твои вещи. Ты выходишь за ворота больницы, я тебе их открою, и ждешь там машину. Она вскоре подъедет, это будет черный внедорожник. Водитель спросит тебя: «Девушка! Вы продаете цветы?», и ты ответишь: «Нет, сейчас еще не цветут орхидеи…» Запомнила пароль?

– Да.

– Ничему не удивляйся. Верь мне. Тебя повезут в хорошее место, к хорошим людям. И… ты им всё расскажешь, как сейчас – мне. Поняла?

– Да.

– Тогда – вперед…

– Единственная проблема… У меня из вещей – только халат и тапочки.

– Дам тебе свою куртку и подыщу что-нибудь из старой обуви персонала, в чулане. Уходить тебе отсюда нужно срочно. Согласна?

– Да.