Читать книгу Персонал - Olga Ravn - Страница 13

Из всех Нобелевских лауреатов больше всего я преклонялся перед Питером Медаваром: он давно был моим кумиром, не только за свои научные достижения, но и за писательский стиль. В пугающе молодом возрасте его разбил инсульт, и за ним с неослабным тщанием ухаживала жена, Джин (узел его галстука был мягче и свободнее, чем завязал бы мужчина). Однако легкий дефект речи мало отражался на его остроумии и эрудиции. Лишь однажды мне довелось увидеть зазор в броне доблестного обаяния. Я спешил по коридору, почти опаздывая на лекцию, и обогнал Медаваров, которые тоже торопились, насколько это было возможно для Питера – то есть не слишком быстро. Паническим шепотом Джин окликнула меня (“Ричард! Ричард!”) и попросила помочь провести Питера через дверь в конференц-зал. Что я и сделал. Меня растрогала ее забота о нем и его явная тревога о том, чтобы не опоздать – момент утраченной бдительности, разоблачивший внешнюю царственную беспечность.

Как-то раз он упомянул, что они с моим отцом вместе учились биологии в школе-пансионе “Мальборо-колледж”. “Нас с вашим отцом объединяла ненависть к некоему Э.Г. Лаундесу”. Лаундес был их учителем биологии, пользовался всеобщим уважением и славился своими успехами. Я напомнил сэру Питеру, что в некрологе он отзывался о своем бывшем менторе очень тепло. “Ну знаете, я рассудил, что раз уж старый мерзавец сыграл в ящик, то с меня причиталось”.

Примерно в это время Редмонд О’Хэнлон, один из редакторов литературного приложения “Таймс”, предложил мне написать рецензию на одну из книг Питера. Я отправил восторженный отзыв, одну из самых хвалебных рецензий на своей памяти (и заодно несколько разгромных отзывов на другие книги – написанных, если подумать, в подражание стилю самого Питера)[26]. Единственным высказыванием с отрицательным оттенком было суждение, которое я вставил, чтобы сразу же опровергнуть: “Некоторые описывают Медавара как «человека взрывоопасного» – человека, от которого можно ожидать чего угодно, – но я готов горячо с этим поспорить… ” Мне так и не прислали гранки на проверку, так что, когда текст напечатали, я с ужасом обнаружил, что все мои славословия безжалостно вырезали, а рецензию озаглавили “Взрывоопасные рассуждения”. Я бросился к Редмонду; его кабинет располагался над знаменитым оксфордским магазином женской одежды Annabelinda, хозяйкой которого была жена Редмонда Белинда. Сидя в окружении своей коллекции: чучел рептилий, сморщенных обезьяньих лапок, амулетов и прочих диковинных вещиц, которые он привозил из путешествий и которыми забил весь свой кабинет, – он молча выслушал мою длинную тираду и вышел из комнаты, не говоря ни слова. Он вернулся, торжественно неся предмет, который все так же молча вручил мне. Это был двуствольный дробовик. Я никогда не узнаю, был ли он заряжен (Редмонд был эксцентрик и авантюрист, так что все возможно), но, как бы то ни было, этот жест парадоксальным образом меня обезоружил. Не думаю, что в той зловредной редактуре был повинен сам Редмонд, а Питер проявил великодушие, когда я написал ему и рассказал о происшествии.

Около десяти лет спустя, ближе к концу жизни Питера, Джин пригласила меня на ужин к ним домой, в Хэмпстед на севере Лондона. Со времен нашей встречи в Германии физическое состояние Питера ухудшилось, но его ум был все так же остер, и Джин каждую неделю приглашала двоих-троих гостей, чтобы развлечь его. Те, кто, подобно мне, мало был знаком с ним лично, воспринимали приглашение как особую честь, и такие вечера не забывались. Вместе со мной была приглашена знаменитая журналистка Кэтрин Уайтхорн, и подозреваю, что она развлекала хозяина намного лучше, чем это удавалось мне, скованному благоговением. Единственной уступкой недугу было то, что он извинился и рано ушел спать: “Боюсь, я совсем больной”.

Большая честь была вновь оказана мне в июне 2012-го: сын Питера, Чарльз Медавар, вручил мне бесценную книгу из библиотеки отца – юбилейный сборник статей, выпущенный в честь выхода на пенсию великого шотландского естествоиспытателя Дарси Томпсона; редактором сборника был Питер, и тот экземпляр подписали все авторы, в том числе В. Б. Уигглсуорт, Дж. 3. Янг, Дж. Г. Вуджер, Э. С. Р. Рив, Джулиан Хаксли, О. У. Ричардс, Э.Дж. Кавана, Н.Дж. Беррилл, Э.Н. Уилмер, Дж. Ф. Даниэлли, УТ. Эстбери, А.Дж. Лотка, Дж. Х. Бушнелл и, конечно, оба редактора – У. Э. Ле Грос Кларк и П. Б. Медавар. Там была и подпись самого Дарси Томпсона, вклеенная для полноты картины. Большинство авторов были притчей во языцех для студентов-зоологов моего поколения, а Дарси Томпсон был особенным героем, которого Питер Медавар описывал так:

Образованный аристократ, чьи интеллектуальные богатства вряд ли когда-либо еще смогут соединиться в одном человеке. Он так хорошо знал античную литературу, что стал председателем Ассоциаций филологов-классиков в Англии и Уэльсе и в Шотландии. В математике он разбирался на достаточном уровне, чтобы его математическую статью приняло для публикации Лондонское королевское общество. В качестве естествоиспытателя он занимал две важных профессорских кафедры на протяжении шестидесяти четырех лет. <… > Он был знаменитым рассказчиком и лектором (считается, что эти два свойства обычно сочетаются, но на самом деле это случается редко), а его работы по литературным качествам не уступают трудам Пейтера или Логана Пирсолла Смита[27] в несравненном владении словесным belcanto. Прибавим к этому шесть футов роста, фигуру викинга и горделивость, происходящую от осознания собственной внешней привлекательности[28].

Если бы меня попросили выбрать, кто из ученых больше всего повлиял на мой стиль письма, я бы назвал другого образованного аристократа, Питера Медавара – по приведенной выписке может быть понятно почему.