Читать книгу Ангел, архангел, архай - Ольга Рёснес - Страница 5
I. Человек, мир, познание
3. Между восприятием и мышлением.
ОглавлениеЯвляются ли мыслительные рассмотрения чем-то «привносимым» извне и не имеющим связи с объектом исследования? Есть ли какие-то гарантии истины в чисто математическом рассмотрении «физических объектов»? Сложность феномена «человек» заключается в его двойственности: это существо пространственно-временное и в то же время духовное. Как первое, ограниченное определенной частью мира, человек воспринимает вещи как нечто отдельное, локальное, самостоятельное, хотя никакой «отдельности» в мировом процессе не существует. «Отдельность» есть своего рода «удобство рассмотрения», субъективный акт обособления рассматриваемой области явлений от мирового целого. И установить связь между «отдельностью» и мировым целым можно только через самого человека: через его мысленное самоопределение, включающее посредством мышления в мировой процесс и восприятие, касающееся его самого[17]. Тут речь идет о том самом «надличном», на которое неоднократно ссылается А. Эйнштейн: это не ограниченная личностным область «земного я», но не знающая никаких границ область мирового Я, в которой Я выступает уже не как «персона», но как «носитель деятельности, которая из более высокой сферы определяет мое органическое существование»[18]. Мышление и есть тот единственный род человеческой деятельности, что соединяет индивида в одно целое с космосом. «Когда мы ощущаем и чувствуем (а также воспринимаем), – пишет Рудольф Штейнер в «Философии свободы», – мы суть отдельные существа; когда мы мыслим, мы все – единое существо, которое все проницает… в нас получает бытие прямо-таки абсолютная сила, имеющая универсальный характер…»[19]. В своем мышлении каждый в отдельности поднимается навстречу этой «абсолютной силе», тут не может быть и речи о «коллективном разуме», исключающем свободу индивида. Заключенный в пространство-время, человек выходит с помощью мышления за его пределы, и само это мышление «вторгается» в него из мирового целого. Именно этот факт выхода мышления за пределы «пространственно-временного континуума» и есть, как указывает Рудольф Штейнер, основа «влечения к познанию»[20]. Исследуемая вещь перестает быть для мыслящего только «внешней», в нее вливается из самого мыслящего та часть мирового содержания, которая соответствует понятию. Явление и понятие – две стороны единого целого, и только вместе они составляют полную картину исследуемого объекта. Содержание мыслей как бы «оплодотворяет» восприятие, и этому соответствует акт «вспыхивания» интуиции, восполняющей недостающую в восприятии долю действительности[21].
Познавательный процесс предстает с духовно-научной точки зрения как «возврат» исследуемого объекта в общую мировую связь, из которой он вычленен в силу пространственно-временной организации человека. «То, что в наблюдении предстает нам как отдельности, – пишет Рудольф Штейнер, – почленно соединяется благодаря связному, целостному миру наших интуиций, и через мышление мы снова сводим воедино все, что мы разделили через восприятие»[22].
Естествознание не стало еще на этот путь, видя свою цель лишь в еще большем обособлении «физического объекта»: оно вопрошает к материи и ищет ответа в материи, в этом, хотя и обширном, но только ведь фрагменте действительности. «Космологический принцип Маха, – пишет И.А Акчурин, – определяемости локальных характеристик объектов (их масс, зарядов и т. п.) полной совокупностью всех их возможных взаимодействий с лежащими вне их объектами внешнего мира – несет в себе, с точки зрения единства физической науки, разумеется, весьма и весьма глубокое материалистическое содержание. Он указывает на постоянную необходимость все более и более утонченных поисков новых физических связей выделенных локально (и чем-то интересных нам) материальных структур со всем остальным материальным миром»[23] При этом научное мышление зачастую осуществляет «искусственные процедуры» (так называемые «перенормировки»), вводит из чисто формальных соображений принцип локальной калибровочной инвариантности, и с этими не наполненными реальным содержанием представлениями подступает к «физическому объекту», при этом оставляя неясной физическую картину восприятий. А.Пуанкаре прямо указывает на условность как способов наблюдения, так и способов осмысления результатов: «Нет способа измерения времени, который был бы правильнее другого; способ вообще принятый является только более удобным… Основные принципы геометрии суть не что иное, как условия… геометрия не истинна, она удобна»[24].
Теоретическое прогнозирование, дедукция, аналогии – вот та мыслительная опора, на которой строятся естественнонаучные модели мира. Истинность каждой из них выверяется принципом «вложения» предыдущей модели в новую (к примеру, в десятимерном пространстве «сворачиваются» шесть измерений, получают частный случай четырехмерного квазиевклидового пространства-времени), что дает возможность двигаться бесконечно на пути «локализации» все более и более «тонких» объектов, в полном согласии с ленинским тезисом: «… природа бесконечна». Если бы дело обстояло только так, наука рано или поздно пришла бы к факту бессмысленности собственных построений: одностороннее углубление в материю никогда не привело бы к познаванию сути исследуемого объекта (так, сегодняшняя астрофизика «видит» с помощью приборов, что происходит на поверхности Солнца, но не может ничего сказать по поводу причин происходящего). Суть «физического объекта» духовна, и она познается иным, чем к этому располагает естествознание, строем души. Определенный намек на это дает уже А. Эйнштейн в своем очерке «Физика и реальность»: «Критический ум физика не может ограничиваться рассмотрением только его собственной теории. Он не может двигаться вперед без критического рассмотрения значительно более сложной проблемы: анализа природы повседневного мышления»[25]. Мышление активизируется, как только на горизонте наблюдения всплывает какое-то восприятие, и с этим восприятием соединяется в мышлении интуиция, она и есть идеальный «результат» процесса наблюдения. Говоря о тех «общих элементарных законах», из которых дедуктивно выводится картина мира, А. Эйнштейн подчеркивает, что к ним ведет «не логический путь, а только основанная на проникновении в суть опыта интуиция»[26]. То же относится и к пониманию соотношения теории и чувственного опыта: это происходит интуитивно[27].
Отнесенная к определенному восприятию, интуиция становится представлением, «индивидуализированным понятием»[28], репрезентирующим наблюдаемый объект. Только в этом смысле и следует понимать высказанную А. Пуанкаре в «Ценности науки» мысль: «Невозможна реальность, которая была бы вполне независима от ума, постигающего ее, видящего, чувствующего ее»[29]. С этим высказыванием перекликается и замечание А.Эйнштейна об отраженной в научных понятиях, принципах, теориях физической реальности: «… она является не материальной субстанцией, а идеальным человеческим отражением объективного мира»[30]. И только слияние в момент наблюдения, в момент «вспыхивания» интуиции, чувственного и идеального и есть полная действительность «физического объекта», его истинное содержание.
Интуитивный элемент играет в построении современных физических теорий беспрецедентную роль: в условии «ненаблюдаемости» исследуемых объектов, теория утверждает их существование. Так обстоит дело с суперсимметричной теорией одномерно протяженных (с линейными размерами порядка планковской длины) релятивистских объектов, суперструн: вводятся новые фундаментальные физические объекты (суперструны, суперструнное поле, суперструнный вакуум), являющиеся основой для концептуального описания пространства-времени[31].
Четырехмерный эйнштейновский континуум пространства-времени расширяется в теории суперструн до десятимерного, тем самым позволяя ставить вопрос о «глубинном единстве физического мира»[32]. Тем не менее, в этой концепции «единства» налицо кантианское различие «физического объекта», с которым имеет дело теория, и «вещи в себе», никак с точки зрения теории не объяснимой, как это обстоит, например, с гравитацией. Кантианская «непознаваемость» переходит «по наследству» и в следующую, еще более общую теорию Великого объединения, включающую в себя единое описание сильных и электрослабых взаимодействий на основе идеи локальной калибровочной инвариантности в рамках обычной квантово-полевой теории[33]. Несмотря на произвол выбора параметров, теория Великого объединения считается «успешной», и успех этот заключается главным образом в том, что возникает ряд будящих воображение вопросов: есть ли основание различать чувственно созерцаемые и интеллектуально созерцаемые материальные объекты?.. наблюдаемое четырехмерное пространство-время и ненаблюдаемое многомерное пространство-время? Здесь налицо определенный дуализм, разводящий мир чувственных восприятий и мир идей и ищущий принципы объяснения «ненаблюдаемого», этой «вещи в себе», в рассудочной игре понятий. О какой реальности идет в «ненаблюдаемом» речь? В.Н. Дубровский говорит прямо: о реальности материальных объектов и связей между ними, которые лежат за пределами практической деятельности человека[34]. Тем самым допускается такой род бытия (к примеру, суперструн и суперструнного вакуума), который лежит вне области человеческих всприятий и объясняется «гипотетически принятым мировым принципом»[35]. При этом невозможно найти связь между гипотезой и опытом, в связи с чем сама гипотеза, в том числе и «успешно работающая», лишается реального содержания, становится мнимым понятием, имеющим лишь форму понятия[36]. Фундаментальные физические объекты полагаются в теории существующими, но при этом невозможно сказать, что именно существует. Гипотетически строится своего рода иерархия фундаментальных объектов современной физики: суперструнный вакуум – суперструны, взаимодействующие друг с другом и с вакуумом, возникающие из него и поглощаемые им – элементарные частицы. Эту иерархию можно гипотетически продлить и дальше, присоединяя к имеющимся уже динамическим теориям частиц и суперструн еще и динамику вакуума, описывающую процессы его самоорганизации. С вакуумом, этой «вещью в себе», связываются сегодня гипотетические представления о его «умении дышать», самовозбуждаться, флуктуировать: «вакуум оказывает как бы отрицательное давление на возникающие в нем виртуальные образования, – пишет Г.Б. Жданов, – Как следует из термодинамики, отрицательное давление приводит уже не к охлаждению, как у обычного газа при его расширении в пустоту, а наоборот, к очень быстрому (десять в минус тридцатой степени секунды) и резкому разогреву материи. Так можно объяснить и само возникновение Большого взрыва нашей Вселенной и вполне естественным образом возможность хаотичного нерегулярного возникновения других, сколь угодно разнообразных по своим свойствам Вселенных»[37]. Измышленный мир супервакуума «наделяется» свойствами мира восприятий, и получаемая таким образом картина мира есть еще одна, «следующая» гипотеза. Наиболее крайней гипотетичностью отличаются как раз «вариации на тему Вселенной»: возникновение похожего на земной мира возможно, как полагает Г.Б. Жданов, лишь при «исключительном, крайне редком сочетании физических констант»[38], и в этом случае «отпадает и основание удивляться тому, как можно было бы в одном, уникальном случае именно нашей Вселенной заранее «запланировать» тот набор физических параметров, который позволяет доводить развитие материи до уровня, определяющего ее способность к самопознанию»[39]. Здесь наконец-то замыкается дуалистический круг: сама материя мыслит и познает себя. К этому прямо-таки ленинскому выводу неизбежно устремляется всякая попытка исключить из акта познания человеческое Я. Строя «науку вообще», как некое абстрактное мировое дело, современное естествознание безнадежно разрывает единство познаваемых объектов с законами мышления, постигаемыми самопознающим Я. Именно в человеческом Я содержится сила, сила мышления, позволяющая находить дополняющую восприятие часть действительности: «лишь когда Я соединяет и для себя оба неразрывно связанных в мире элемента действительности, – подчеркивает Рудольф Штейнер, – только тогда наступает удовлетворение познания: Я снова достигает действительности в целом»[40].
В ряде предельных случаев, как с суперструнным полем при шести скрученных с большой кривизной размерностях, встает вопрос о «реальности» уже нематериальных объектов, «присутствие» которых «наблюдается». Так, суперструнное поле оказывается не «вездесущим», ибо в «дырах» его нет материального содержания[41], а нематериальное в нем остается «вещью в себе». Здесь, принимая к рассмотрению «нематериальное», сверхчувственное, «не только осуществленную, но и неосуществленную, потенциальную, виртуальную данность»[42], мышление «вычеркивает» свою собственную сверхчувственную природу, тем самым лишая себя доступа к рассматриваемой реальности. Это как раз тот случай «маленького, запыхавшегося карлика», который, «пыхтя и отдуваясь», никак не угонится за опередившим его фактом. А ведь это постепенно признаваемый современной наукой факт: наряду с материальным существует и нематериальное. Этот факт настоятельно требует самого серьезного к себе подхода, это факт решающего значения.
«Предварительные условия для возникновения познания, – пишет Рудольф Штейнер, – существуют через Я и для Я. Последнее само задает себе вопросы познавания. И притом берет оно их из совершенно ясного и прозрачного в себе элемента мышления. Если мы ставим себе вопросы, на которые не можем дать ответа, то содержание вопроса не во всех своих частях может быть ясным и отчетливым. Не мир ставит нам вопросы, но мы сами ставим их»[43].
В условиях физической ненаблюдаемости псевдоевклидового пространства-времени, которое, как отмечает В.Н. Дубровский, «никогда не может быть само в себе сущим, но лишь атрибутом того или иного деятельного материального субстрата»[44], противоположность объекта и субъекта переносится на измышленную сущность вне области восприятий: есть «воспринимаемые» свойства вакуума, но есть и «вакуум как таковой», сущность которого остается неясной. Это пример своего рода «воздержания» от мышления, преодолевающего субъективную разделенность объекта и субьекта. Мышление не «рискует» при этом затронуть область нематериального, то есть область сверхчувственную. Здесь «научное мышление» оказывается в ситуации наивного реализма, полагающего всякий мыслительный «продукт», идеи и теории, «нереальным», но «всего лишь» идеальным «примышлением» к реальности вещей (физических объектов). Наряду с восприятием (действительностью), современное «научное мышление» принимает в себя еще и нечто «недействительное», не воспринимаемое чувственно, но мыслимое по аналогии с чувственным (термодинамические свойства суперструнного вакуума, силовые линии магнитного поля, абсолютно твердое тело и т. п.) Здесь мышление «тормозит» перед новой, вставшей перед ним задачей: выйти за пределы пространства-времени, в область духовных мировых свершений. Вместо этого «научное мышление» наделяет присущей чувственно воспринимаемым объектам формой бытия такую область (область представлений, идей), где нет никакой возможности чувственного наблюдения. Область сверхчувственного остается «закрытой зоной» для современной науки.
Конструируя «невоспринимаемую» реальность, современное «научное мышление» становится своего рода метафизическим реализмом, для которого «мир составлен из объектов восприятия, которые находятся в вечном становлении, появляются и исчезают, и пронизаны невоспринимаемыми силами, которыми производятся объекты восприятия и которые суть пребывающие»[45]. К таким «пребывающим» силам современная физика относит тот «деятельный материальный субстрат», атрибутом которого является пространство-время: «пребывает» порождающий «всё» вакуум. И само это «пребывание» может оказаться рано или поздно «атрибутом» еще более фундаментального начала, в глаза которому «научное мышление» пока не осмеливается смотреть. Относя к существенным характеристикам материи на глубинном уровне такие гипотетические «свойства» суперструнного вакуума, как способность к самодвижению и самоорганизации, современное «научное мышление» не располагает никакими возможностями познать суть того, что самоорганизуется: это одна из бесчисленных «вещей в себе», полагаемых в основу теории Большого взрыва.
Принимая к рассмотрению духовно-научную картину происхождения мира, отраженную в духовной «хронике» мировых свершений, невозможно связать что-либо похожее на «взрыв» с актом возникновения пространства-времени. Собственно довременное, каким оно предстает высшему, сверхчувственному познанию, «нельзя сравнить решительно ни с чем, доступным внешнему чувственному ощущению»[46]. Довременное есть всецело духовное: душевная, внешне не воспринимаемая теплота, духовный свет, внешне проявляемый как тьма, законченное в самом себе духовно сущностное[47]. Довременное есть некая покоящаяся на себе внутренняя жизнь, и первым выступившим из этого духовного бытия физическим феноменом является теплота, в связи с чем и появляется время. Время приходит из вневременного, из «области пребывающего»[48]. Теплота и время – это некие «срединные» характеристики самого первого планетарного воплощения «Земли», ее «сатурнического» периода: с ними связана возможность отражения тепловыми человеческими телами окружающей «Сатурн» духовной атмосферы. Три последующие планетарные воплощения «Земли», разделенные периодами чисто духовного бытия (пралайя), в известной степени повторяют, уже на более высокой ступени, «сатурничесий» период: время как бы «творится» заново. И в случае собственно Земли, в ее нынешнем планетарном воплощении, время выступает из пралайи уже в четвертый раз, и на этот раз уже вместе с газо-жидкостным элементом, с тем «лунным» и «солнечным» наследством, которое человек обрел в ходе своей предыдущей эволюции.
Нет никакого смысла, говоря о «начале мира», игнорировать самого человека: начало мира и есть человек, в его самой первой, тепловой форме. Ведя речь только о «материи», пусть даже в виде гипотетического «вакуума», теория Большого взрыва остается беспомощной при определении «нуля» Вселенной: никакими имеющимися в современном естествознании средствами невозможно установить, что было «до того». И сколь бы точны и скрупулезны не были космологические измерения, они не приблизят исследователя к истине, но лишь бесконечно ее отодвинут. Лишь изучая человека духовно-научно, в целом его, телесно-душевно-духовном существе, можно найти верный подход к рассмотрению явлений макро- и микромира. Это нисколько не умаляет выдающуюся роль современного математического аппарата, равно как и способов современного физического эксперимента: это вносит в них недостающую им действительность. В серии своих докладов «Отношение различных естественнонаучных областей к астрономии», Рудольф Штейнер наметил ряд исследовательских направлений, призванных прояснить нераздельную связь человека с космосом. В основе этого подхода лежит требование дополнить существующие уже математический и экспериментальный способы изучения «физической реальности» способом качественным, феноменологическим, в котором происходящие во Вселенной процессы соотносятся с процессами в самом человеке.
17
Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 540.
18
Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 540.
19
Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 541.
20
Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 541.
21
Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 544.
22
Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 545.
23
Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 26.
24
А. Пуанкаре. Ценность науки. О науке. М., 1983, с. 158.
25
А. Эйнштейн. Собр. научн. тр., т. 4, с. 200.
26
А. Эйнштейн. Физика и реальность. М., 1965, с. 58.
27
А. Эйнштейн. Физика и реальность. М., 1965, с. 46.
28
Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 554.
29
А. Пуанкаре. Ценность науки. О науке. М., 1983, с. 158.
30
А. Эйнштейн. Собр. научн. тр., т. 4, с. 102.
31
В. Н. Дубровский. Новая концепция пространства-времени на планковских масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 120.
32
В. Н. Дубровский. Новая концепция пространства-времени на планковских масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 122.
33
В. Н. Дубровский. Новая концепция пространства-времени на планковских масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 123.
34
В. Н. Дубровский. Новая концепция пространства-времени на планковских масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 128.
35
Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 559.
36
Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 559.
37
Г. Б. Жданов. Частицы, поля и вселенные. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 162.
38
Г. Б. Жданов. Частицы, поля и вселенные. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 162.
39
Г. Б. Жданов. Частицы, поля и вселенные. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 162.
40
Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 561.
41
В. Н. Дубровский. Новая концепция пространства-времени на планковскихъ масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 128.
42
В. Н. Дубровский. Новая концепция пространства-времени на планковскихъ масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 128.
43
Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 561.
44
В. Н. Дубровский. Новая концепция пространства-времени на планковских масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 118.
45
Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 566.
46
Р. Штейнер. Очерк тайноведения. М., АСТ, 2000, с. 126.
47
Р. Штейнер. Очерк тайноведения. М., АСТ, 2000, с. 126.
48
Р. Штейнер. Очерк тайноведения. М., АСТ, 2000, с. 127.