Читать книгу Ангел, архангел, архай - Ольга Рёснес - Страница 8

В отличие от грубой «гипотетичности» современных естественнонаучных теорий, духовно-научные сведения являются точными и недвусмысленными. При этом «доказательством» истинности этих сведения является сам способ их получения: способ сознательного духовного переживания. Требование же иного вида «доказательства» духовно-научных истин, логического или чувственно-экспериментального, говорит лишь о мыслительной ограниченности современного «научного мышления». Тому, кто видит дом и осознает, что это дом, нет нужды доказывать, что это дом. При всей своей экспериментальной оснащенности и проработанности математического аппарата, современное естествознание обречено лишь «подтверждать» духовно-научные истины.

Картина мира на основе теории Большого взрыва мыслится предназначенной лишь для восприятия пространственно-временной составляющей мира: здесь речь идет исключительно о материи. Мысля последовательно, следовало бы заключить, что из более ранних, материальных, фаз развития, реально происходят более поздние, мыслительные, и отсюда недалеко уже до «мыслящей материи». Именно к такому заключению и приходит сегодняшнее «научное мышление»: «Отпадут и основания удивляться тому, как можно было бы в одном, уникальном случае именно нашей Вселенной заранее «запланировать» тот набор физических параметров, который позволяет доводить развитие материи до уровня, определяющего ее способность к самопознанию[91]. Условиями, обеспечивающими возникновение как биологической, так и разумной жизни на земле, современное «научное мышление» полагает «исключительное, крайне редкое сочетание физических констант»[92]. Что же лежит в основе столь «исключительно редкого», современное «научное мышление» постичь не в силах: это доступно лишь мышлению созерцательному.

Будучи правомерным и «успешным» в пространственно-временной области действительности, современное «научное мышление» претендует еще и на «хозяйничанье» в области самого мышления, где у него отсутствуют средства духовного восприятия, в силу чего мыслительная форма бытия не признается им равноправной с «физической реальностью», картина мира оказывается половинчатой, ущербной.

Благодаря тому, что мыслительная картина мира остается для «научного мышления» всего лишь представлением, идеалом, неизбежно возникает вопрос о границах познания, в его кантовском понимании: объект познания есть чувственное восприятие плюс «объект в себе», тогда как содержание субъекта есть только более или менее сходный с «объектом в себе» образ. Чем больше сходства с абсолютным объектом, тем «точнее» познание.

С учетом же «равноправия» пространственно-временной и духовной областей, преодоление разрыва между субъектом и познаваемой вещью происходит лишь человеческим, определяемым его духовной сутью, способом: «как только Я, которое в восприятии отделено от мира, в мыслительном рассмотрении снова включается в мировую связь, тотчас же прекращается всякое дальнейшее вопрошание, бывшее только следствием разделения… Нашего познания вполне хватает для того, чтобы ответить на поставленные нашим существом вопросы»[93].

Избавление от «вещей в себе» может произойти лишь путем исключения из научного рассмотрения всего того, что не относится ни к восприятию, ни к понятию. Познавательный процесс разыгрывается между восприятием и понятием, на фоне изживающихся в мышлении сил интуиции: «то, что является недоступным для зрения содержанием, с необходимостью переносится физиком – в силу правильного познавательного инстинкта – в область восприятий и продумывается в понятиях, которыми оперируют в этой области»[94].

Познание мира, каким оно становится при включении в него познания духовной области, необходимо становится самопознанием. Деятельность человеческого Я разворачивается на просторах «ненаблюдаемого», в связи с чем концепции современной физики, очерчивающие гораздо большим кругом область «гипотетическую», чем непосредственно «физически реальную», дают простор самопереживанию-самопознанию.

Сущность духовного, в его непосредственно предстающем человеку образе, постигается в «покоящемся на себе самом мышлении»[95], в чистом мышлении, живущем по законам духовного мира. Пытаясь обойтись в своих теоретических построениях без этой решающей составляющей, современный естествоиспытатель неизменно оказывается в ситуации «беспомощности», когда теория «обещает», но опыт «не дает». При этом теория всего лишь «отражает» те или иные черты экспериментально установленных фактов, и само мышление полагается лишь «теневым послеобразом действительности»[96]. В статье «Физика и реальность» А. Эйнштейн подчеркивает, что «общие положения, лежащие в основе мысленных построений теоретической физики, претендуют быть действительными для всех происходящих в природе событий. Путем чисто логической дедукции из них можно было бы вывести картину, т. е. теорию всех явлений природы, включая жизнь, если бы этот процесс дедукции не выходил далеко за пределы творческой возможности человеческого мышления»[97]. Мысля жизнь как нечто чисто природное, подчиняющееся тем же закономерностям, что и не живое, современная наука априори допускает вопрос о границах познания: такого познания, которое заведомо ограничивает себя процессами в материальном мире и их логическим осмыслением (если бы, согласно А Эйнштейну, «творческие возможности человеческого мышления» позволяли осуществить дедукцию физический принципов в полной мере, все было бы в порядке; но признать реальной саму мыслительную область, причем, объективно реальной, на это даже А. Эйнштейн не решается). Логическое «научное мышление» противостоит мышлению созерцательному, интуитивному: логика имеет дело с «вещью среди вещей», тогда как интуиция есть «протекающее в чисто духовном сознательное переживание чисто духовного содержания»[98].

Логический путь, это путь условностей, путь несвободы. На этом пути человек поступает «как все», придерживаясь заранее установленных правил и норм. Каким бы «всеобщим» характером не отличались последние, они есть все же нечто для человека «чужое», навязанное ему наследственностью, традицией, «школой», его собственной телесной организацией. С духовно-научной точки зрения, телесно-душевная организация человека (мозг) не может оказать никакого воздействия на сущность мышления: она «отходит на задний план, когда начинается деятельность мышления; она упраздняет свою собственную деятельность; она очищает место – и на очищенном месте выступает мышление»[99]. Мозг, как орган логического мышления, несет на себе отпечаток мыслительного процесса, при этом не имея ничего общего с самой сущностью мышления, с человеческим Я. Логическая картина мира запечатлевает в себе и следы мыслительной деятельности человека (нервно-мозговые процессы), благодаря чему из мышления возникает самосознание, которое затем «присваивается» себе мышлением, становится духовным феноменом.

Из рассмотрения связи мышления, самосознания и воли вытекает понимание свободного человеческого поступка. Актуальность свободы как решающего познавательного фактора принимается естествознанием априорно, при этом «свобода» остается непознанной «вещью в себе», суть которой ученому не интересна. «Физика представляет собой развивающуюся логическую систему мышления, – пишет А. Эйнштейн, – основы которой можно получить не выведением их какими-либо индуктивными методами из пережитых опытов, а лишь свободным вымыслом»[100]. Здесь под «свободным вымыслом» понимается интуиция, с ее же помощью и устанавливается соответствие между теорией и чувственным опытом, но признать интуитивный акт «окном» в духовный мир, где, единственно, и обретаются причины событий «физической реальности», этого современное «научное мышление» допустить не может, такова его научность.

Высшим мотивом человеческого поступка становится понятийная интуиция, не имеющая никакой связи с содержанием восприятия: это и есть чистое мышление, определяемое исключительно своим идеальным содержанием[101]. При этом мышление выходит за рамки «личного», за рамки принятых шаблонов и норм, в том числе и нравственных: оно становится, в эйнштейновском, между прочим, смысле, «надличным». Здесь человек вступает в область моральных максим, переживание которых в каждом отдельном случае ставит человека перед выбором: он свободен принять то или иное решение. На этом пути отпадает требование «угождать», в кантовском смысле, требованию «нормы» или «всеобщего блага», поскольку этот путь – индивидуальный. И в этом смысле научное мышление является всецело индивидуальным, является принадлежностью Я. И всякий разговор о «сообществе ученых» обретает смысл лишь тогда, когда каждый из них в отдельности продвигается в своем самопознании достаточно далеко в сторону истины, где истина и оказывается «общей». И характер этого движения к истине таков, что движущей силой тут оказывается сила морали. Аморальная ученость, сплошь и рядом встречающаяся сегодня, в принципе не может быть истинной: она есть только фальшивый отблеск чужих интуиций. Аморальное в принципе не есть творческое, оно только подражает, копирует, расчитывая на автоматизм подчинения «норме». Аморальное не требует понятливости. Так возникают «глобальные» научные направления, призванные «облагодетельствовать» не слишком пока разумное человечество: нанотехнологии, генная инженерия и т. п. Разумность этих и подобных им начинаний является сегодня одним из крайних примеров дедукции принципов неживого на живое: смерть «облагораживает» жизнь. Как раз такая «ученость» меньше всего адресована тому, что составляет вечную составляющую человека, его Я. И те, кто собирается в «храме науки», могут быть, пожалуй, «выдающимися личностями», но, отказывая себе в самопознании, обрекают свою индивидуальность на истощение и истребление.

Говоря о «храме науки», А. Эйнштейн намекает на своего рода «преодоление мира», путем замены действительности на определенную «картину», на оформление которой «человек переносит центр тяжести своей духовной жизни…»[102]. Это не просто «желание уйти от будничной жизни, с ее мучительной жестокостью и безутешной пустотой, уйти от уз вечно меняющихся собственных прихотей»[103], это желание свободы.

Современное «научное мышление» никогда не додумывает до конца ни понятие свободы, ни понятие человека, трактуя эти понятия раздельно друг от друга. И даже указывая на то, что мир состоит не из одного только физического бытия, «научное мышление» оперирует понятиями, приложимыми к одной только «физической реальности» и не приложимыми к реальности духовной, следовательно, это «научное мышление» остается всецело материалистическим. В рамках такого мышления никогда не появится возможность взгляда на человека как на свободный дух, но всегда «учитывается» обусловленность выбора человеком его идей миром его восприятий. Человек не «сам» но «благодаря», – такова установка современной науки, и это – установка на несвободу. До тех пор, пока «научное мышление» не отбросит свои материалистически ориентированные способы и критерии, свободное научное исследование будет оставаться в области невозможного. Свободный ум, это тот, кто следует, в эйнштейновском, «надличном», смысле самому себе. Да и может ли полное бытие человека определяться без него самого? Свобода не дается человеку, подобно его телу, «от природы», и не познается поэтому пригодными для природопознания средствами. Свобода есть внутреннее деяние человека: его духовное обретение себя. Внутренний импульс к свободе – это и есть импульс Христа, переживаемый индивидуально, вне связи с телесной организацией человека. И если наука проходит мимо этого акта, она тем самым обрекает себя на досадную односторонность. В силу этой ущербности «научного мышления» только и появляются такие заведомо бесплодные устремления, как создание искусственного интеллекта, в перспективе приравниваемого к человеческому. При этом не учитывается как раз то, что человек потому и является человеком, что у него есть возможность свободы, и эта возможность есть только у него. Человек ввергнут в физическое бытие ради обретения свободы и морали, и он призван своим развитием внести эти новые качества в Макрокосмос.

Как существо двоякое, относящееся к миру «физической реальности» и к миру идей, человек следует побуждениям либо извне, либо изнутри, со стороны своих интуиций. В первом случае, даже если речь идет о «неопровержимости» тех или иных законов, нравственных заповедей, человек поступает несвободно, то есть вопреки своей индивидуально человеческой природе, и основанное на этом познание имеет лишь ограниченную, если не иллюзорную, ценность. Таковы «предсказания» новейшей «теории суперструн»: не наблюдаемая «обычными» средствами так называемая «теневая материя» свидетельствует всего лишь о «едином материальном мире»[104], являясь продуктом «единого вакуума» как «целостного объекта, внутри которого в виртуальном состоянии находятся все элементарные фундаментальные объекты и их взаимодействия»[105].

Готовность к суждению «с тех же позиций», «согласно авторитетным источникам», без индивидуальной «внутренней пробы» истинности сказанного, означает непонимание того, что теоретизирование как таковое, мир идей, не есть «общее дело» для некоего сообщества ученых, но дело сугубо интимное: движение к самому себе как к свободному духу. Именно на этом пути осуществления своих познавательных целей, средствами своих интуиций человек вносит в научное познание элемент нравственности. Как познавательные, так и нравственные идеи, добываются из мира идей интуитивно, при этом первые имеют всеобщий характер, а вторые – индивидуальный: всеобщее переживается в нравственном индивидуально. Тем самым познание и нравственность обретают единство.

Это совершенно новое в истории познания требование: распространить процесс наблюдения на моральную деятельность человека, на его моральную фантазию. На этом пути «научная продуктивность» становится невозможной без нравственной продуктивности: свобода есть не абстрактный идеал, но «заложенная в человеческом существе направляющая сила»[106]. Поступок, отображающий свои, вспыхивающие в индивидуальном мире идей интуиции, есть свободный поступок. И совершить свой собственный поступок можно лишь в любви к объекту познания[107]: силы познания становятся силами любви. Эйнштейновское «горячее желание увидеть предустановленную гармонию»[108] овеяно как раз тем душевным строем, в котором распознается идеальная интуиция: «душевное состояние, способствующее такому труду, подобно религии или влюбленности: ежедневное старание проистекает не из какого-то намерения или программы, а из непосредственной потребности»[109].

Оставаясь материалистическим как по характеру используемых понятий, так и по методам наблюдения, современное «научное мышление» вправе говорить лишь об «успехах» своих технологий. Ограничивая «критерий истины» чувственным восприятием объекта, наука строит свои парадигмы на основе «физической реальности», с которой связывается понятие «фундаментального физического объекта», остающегося для познания «вещью в себе». Адресуя свое вопрошание одной лишь природе и довольствуясь максимально возможной точностью измерений, наука «забывет» о смысле самого этого вопрошания: о человеке. В результате человек стоит как бы «в стороне» от мировых свершений, довольствуясь ролью наблюдателя. И само это «наблюдение» есть своего рода бегство от истины, «провоцируемое» все более усложняющимися условиями эксперимента, с одной стороны, и все более абстрактными математическими построениями, с другой. Результатом такого разъединения восприятия и мышления неизбежно оказывается некая измышленная «реальность», которая попросту устраняется из теории при переходе к следующей парадигме. Реальность атома, кварка, частицы, суперструн есть по сути кантовская «вещь в себе», своего рода «удобство расчета», порождение ограниченной моральной фантазии. Скудость этой фантазии становится тем фактором безразличия к человеку и его космической судьбе, той меры безответственности, с которой современное «научное мышление» предается опьянению от своих сугубо меркантильных «успехов». Само «исследование» становится предметом бюджетных, отраслевых и тому подобных обсуждений, нисколько не касаясь при этом человековедения в его духовно-научном плане. Не имея в виду человека с его телесно-душевно-духовной организацией, «научное мышление» деятельно и позитивно лишь в перспективе грядущей катастрофы, отличительной чертой которой станет вседозволенность как на моральном, так и на физическом плане.