Читать книгу Объятые иллюзиями - Ольга Сергеевна Распутняя - Страница 4

Погрузившись в свои мысли, я машинально отхлебнула из чашки и тут же поставила ее на место – чай был холодный и безвкусный. Я забыла добавить туда ложечку меда – я уже много лет не ела сахар. Майло у моих ног настороженно помахивал хвостом и с любопытством поглядывал на меня доверчивыми блестящими глазками. Видимо, почувствовав мое настроение, он необычайно притих.

Воспоминания о тех далеких днях спутанным ворохом пронеслись в моей голове, оставляя неприятный привкус горечи. Я все пыталась вспомнить свои мысли и чувства в то время, но никак не могла. Все это происходило с другой Летицией, наивной и глупой маленькой девочкой, которая росла, словно цветок в оранжерее, питаясь своими фантазиями, как живительными лучами солнца. Тогда мне казалось, что я могу покорить весь мир, но я не знала даже малой его части.

Вдруг злая улыбка непроизвольно искривила мои губы. Отрывки наших разговоров с родителями вновь болезненно вспыхнули в памяти. Во мне желчной волной поднялось чувство отвращения к самой себе. Как же легко я переложила ответственность за собственную трусость на своих родителей! Как просто позволила сыграть на своей неуверенности, как непринужденно мне удалось убедить себя обменять мечты на здравый смысл. С какой чистой совестью оправдала я себя тем, что я не отступаю перед страхом поражения и возможным разочарованием, о нет! Я лишь нахожу компромисс между своими желаниями и единственным выходом, который устроил бы всех и не вызвал бы никаких сложностей, усилий и ссор с родителями, от которых зависело мое будущее. С каким рвением я выискивала в этом своем решении все больше и больше преимуществ, обманывая всех вокруг и саму себя. Но правда, которую я даже тогда понимала и старательно игнорировала, сейчас предстала передо мной, беспощадно и неумолимо.

А правда эта была в том, что я выбрала жить с мечтой о мечте, потому что боялась падения, боялась потерять поддержку и остаться одна, взять ответственность на себя, и на себя же и рассчитывать. Я боялась столкнуться с препятствиями, одолеть которые было бы мне не по силам. Сама вероятность того, чтоб нести на себе все бремя своих решений, не имея никаких путей к отступлению, приводила меня в ужас. Я поняла, что сама же загнала себя в тупик тем, что видела единственно возможное счастье лишь в некоем образе в своем воображении, одновременно пугаясь в его размытости и неопределенности. Вот только далось мне это понимание намного жестче и болезненнее, чем я могла себе представить.

Пора было кончать с этим.

–Знаешь, что, Майло, – решительно сказала я, вставая и собирая свои длинные волосы в пучок, – что-то мы с тобой совсем раскисли. А мы ведь не собираемся поддаваться осенней хандре, правильно? Это уже давно и безнадежно вышло из моды.

Одним из главных своих преимуществ я всегда считала то, что не позволяла себе долго предаваться грустным мыслям, хоть у вас наверняка и сложилось обратное впечатление. Всякая трагичность была несвойственна моей природе, поэтому я и боялась так сильно испытать боль и разочарование, неосознанно стараясь уберечь себя от них, как могла. Как только меня начинал затягивать поток печали и уныния, все во мне мгновенно восставало против этих ощущений, и я тут же с яростью начинала буквально силой изгонять их из своей головы. Я всегда до паники страшилась, что, если слишком погрязну в этом водовороте, то мне уже не достанет сил вынырнуть обратно, поэтому я решительно срубала их на корню. По этой причине я и взялась с таким рвением за немедленное уничтожение ядовитых воспоминаний, отравляющих меня.

– Думаю, Майло, нам давно уже не помешало бы немного привести дом в надлежащий вид. Порядок в вещах – порядок в мыслях, – бодро сказала я.

Ободренный моим повеселевшим голосом, Майло тут же резво подскочил, опрокинув при этом табуретку, чем выразил свое полное свое одобрение тому, что уборка действительно не помешает.

Тут стоит упомянуть, что я никогда особо не отличалось ни аккуратностью, ни педантичностью в плане порядка, а в последнее время и вовсе перестала следить за ним. Так что мои вещи валялись по всему дому в самых неожиданных местах, как им вздумается. Оценив весь масштаб происходящего, мой задор немного погас, но все же я решительно взялась за дело.

Мои книги, ежедневники, альбомы, записные книги, пищевые дневники, блокноты для рецептов, списков и идей, разноцветные листочки-напоминания и планеры выглядывали буквально отовсюду. Они лежали на подоконниках, валялись на журнальных столиках, сиротливо ютились в уголках диванов и кресел, торчали из-под горшков и вазочек с цветами и скромно выглядывали между подушками. Дело в том, что я практически постоянно что-то читала, записывали или просматривала, благополучно оставляя вещи на том же месте. А затем я сбивалась с ног, пытаясь по всему дому отыскать нужную записную книгу, но, потерпев поражение, лишь махала рукой и брала другую. Можете себе представить, какой невообразимый хаос царил в моих записях.

Неисчислимое количество времени у меня ушло только на то, чтоб собрать все вышеперечисленное со всех обозримых поверхностей. Войдя в раж, я даже разложила книги по полкам практически в алфавитном порядке (моего терпения хватило примерно до буквы «з»), а блокноты и записные книжки в аккуратные стопки. Приободренная тем, что по крайней мере несколько дней мне не придется обегать половину дома в поисках нужной заметки, я с энтузиазмом направилась в свою комнату. Майло не отставал от меня ни на шаг, путаясь под ногами и заставляя меня то и дело спотыкаться и ругаться сквозь зубы.

Я занимала гостевую комнату, так как она единственная не хранила на себе отпечаток предыдущих обладателей. Ее стены были выкрашены в мягкий бежевый цвет, а не обиты вызывающими рябь в глазах старомодными кирпично-красными обоями, как спальня дяди и тети. Что касается чистоты, то здесь все было далеко не так плачевно, как в остальном доме. Моя комната была для меня очень сокровенным местом, поэтому содержалась практически в образцовом порядке. Я со всех сторон окружила себя любимыми вещами, доставляющими удовольствие, ведь только так я могла чувствовать себя здесь хотя бы отчасти в своей тарелке. Так что, лишь бегло исследовав содержимое моей спальни, можно было составить вполне исчерпывающее представление о ее хозяйке.

Занимавшее пол стены витражное окно выходило на заднюю часть дома. Обозрение частично закрывали густо широко разросшиеся ветви ясеня с серебристыми остроконечными листьями. На широком подоконнике лежала записная книжка в кожаной обложке горчичного цвета. Горшочки с цветами я переставила оттуда в первый же день, понимая, что со мной они долго не проживут, оставив после себя лишь рассыпанные по полу сморщенные листья. Пол комнаты я застелила мягким ворсистым ковром: холод линолеума заставлял меня чувствовать себя неуютно.

Большую часть комнаты занимала огромная кровать, расположившаяся прямо под окном. Она была застелена пушистым белым пледом и забросана декоративными подушечками пыльно-розового цвета. В углу кровати была аккуратно сложена моя любимая ночная рубашка на тонких бретелях из сиреневого атласа. Сбоку стояла небольшая тумбочка из светлого дерева, на которой размещался довольно старомодной абажур, при мягком оранжевом свете которого я так люблю читать перед сном. Рядом лежала перечитанные мной по множеству раз «Унесенные ветром» и как обычно спутанные наушники. Я слушала музыку практически постоянно, иногда снимая их только во время душа. Музыка помогала мне отвлечься и забыться, и часто под аккорды любимых песен я уносилась в сладкие грезы.

На низком овальном столике со стеклянной поверхностью, поверх узорчатых салфеток лежало несколько старых выпусков Vogue. Раньше я заказывала каждый свежий номер, чтоб быть в курсе быстро сменяющихся модных тенденций и не упустить ни одной подробности из личной жизни звезд, которыми восхищалась. Новый выпуск журнала с манящей глянцевой обложкой был для меня окном в вожделенный мир, частью которого мне хотелось стать. Когда-то я могла обойтись без новых туфель, но свежий номер должен был оказаться у меня сразу же после выхода. Я часами пролистывала источающие приятный аромат страницы, разглядывая фото актрис и моделей и представляя себя на их месте. Теперь же я абсолютно потеряла интерес к модным новинкам и пикантным новостям, и некоторое время лишь в силу привычки перелистывала старые журналы из своей коллекции. Искусственные идеальные лица словно насмехались надо мной с белоснежных страниц, потешаясь над моими рухнувшими надеждами, так что вскоре я перестала даже заглядывать в них.

Рядом с журналами стояла стеклянная вазочка с сухофруктами и стакан с водой и сиротливо плавающей в ней долькой лимона. Потянувшись за ним, я нечаянно перевернула косметичку, находившуюся здесь больше для вида, так как я не красилась уже несколько месяцев. Из ее недр выкатились засохшая тушь и моя любимая матовая помада сочного вишневого оттенка. Я сложила все на место, застегнула молнию и засунула косметичку в нижний ящик комода.

Намного сложнее дела обстояли с содержимым шкафа-купе со стеклянными дверцами, на которых были изображены цветущие нежно-розовые ветви сакуры. Он был одним из немногих предметов интерьера дяди и тети, который мне очень нравился. Дверца бесшумно отъехала в сторону, и я подавила вздох. Сколько бы я не наводила порядок, однако кожаные штаны неизменно оказывались на одной полке с вязаными свитерами, а домашние футболки лежали вперемешку с тонкими блузами и рубашками. Нижнюю часть спортивного костюма я выудила из пакета с бельем, а соскользнувшую юбку-колокол подобрала с туфель.

И только самая большая полка с платьями содержалась в образцовом порядке, потому что мне уже давно не куда было их надевать – а ведь раньше я часами крутилась перед зеркалом, подбирая себе подходящий фасон… Вот лежит классическое платье элегантного серого цвета со скромным воротничком, закрывающее ноги до колен; под ним роскошное черное платье в пол, державшееся лишь на тонких бретелях и обнажавшее спину; очаровательнее короткое платьице с развевающейся юбкой, в котором я чувствовала себя кокетливой и игривой, и мое любимое, благородного кораллового цвета, спускавшееся на одно плечо и обольстительно облегающее фигуру. Меня находили в нем просто неотразимой… А из самого дальнего угла робко выглядывал краешек серебристо-голубой струящейся ткани. Это было особое платье, которое, я знала, я больше никогда в жизни не надену, но расстаться с которым было выше моих сил. Ему… оно особенно нравилось.

Но это все в прошлом. Теперь же все эти платья разноцветным ворохом пылились в шкафу, бездушные, ненужные и покинутые, служившие лишь отголосками когда-то промелькнувших событий. И зачем только я привезла их с собой? Наверно, несмотря на свое решение отречься от всего, что раньше делало меня Летицией Дэвис, мне все же было страшно разом оборвать все связи, соединяющие меня с прошлой жизнью. Так что я увезла за собой все эти несчастные платья, будто они могли что-то изменить. Я снова разозлилась на свою слабость и резко задвинула дверцу. Она обиженно скрипнула.

От резкого движения у меня распались волосы, и я подошла к висевшему на стене небольшому овальному зеркалу без рамы. Я начала вновь собирать выбившееся пряди, как вдруг руки мои медленно опустились. Волосы растрепанной волной упали на плечи и спину. Я стояла и внимательно разглядывала себя.

В течение последних нескольких месяцев я смотрела на себя лишь мельком. Когда-то я проводила перед зеркалом часы, в подробностях рассматривая свое лицо, изучая малейшие детали и пытаясь представить, как я выгляжу чужими глазами. Я вглядывалась в разрез глаз, неровности кожи, изгиб губ, линию бровей. Я подолгу выискивала в своем лице малейшую асимметрию и скептически хмурилась, подмечая несовершенства. Я сравнивала свои черты с чертами любимых актрис. Я представляла, как выглядели бы в реальности так восхищавшие меня героини книг, и пыталась отыскать в собственном лице сходства с ними. Я часто репетировала перед зеркалом разные эмоции и чувства, тренируясь изображать их как можно естественнее и живее и воображая, что я играю сцену в кино. Но я уже давно перестала пристально всматриваться в свое лицо, и лишь мельком, краем глаза замечала отражающийся в зеркале светловолосый силуэт.

Нет, меня поразили совсем не перемены во внешности. У меня были все те же голубовато-серые глаза с длинными ресницами, очень светлая кожа, бледноватые губы сердечком и крохотная черная родинка сбоку от левой брови, которую многие находили очаровательной. Мне она тоже очень нравилась, придавая, как мне казалось, моему лицу таинственный вид. Я не мыла свои светлые волосы с такой регулярностью, как раньше, и сейчас они выглядели тускло и неряшливо. Да, конечно, форму бровей не мешало бы подправить, а и без того белая кожа стала совсем фарфоровой из-за того, что я редко выходила из дома. В остальном же, никаких видимых изменений не произошло. Однако меня поразило и напугало не это, а случайно выхваченное в зеркале выражение, отпечаток которого наверняка лежал на моем лице уже долгое время.

Я всегда отличалась живой мимикой, и все бушующие внутри мысли и эмоции мгновенно находили отражение в изгибе бровей, чуть дрогнувших губах или прищуренных глазах. Я старалась научиться контролировать свое лицо, чтоб по нему нельзя было читать, как по открытой книге, но все было тщетно. Сейчас же, когда я стояла перед зеркалом и внимательно рассматривала свое отражение, я поняла, что так испугало меня. Все эмоции все так же проглядывали в чертах лица, однако не находили отражения в глазах. Они походили на толщу океанских вод, поверхность которой колеблется рябью от набежавшего ветра, но глубины ее остаются нетронутыми и холодными. Во взгляде моем не читалась никакого выражения. В сером свете осеннего дня они казались мне стеклянными, пустыми и…совершенно мертвыми. Жизненный огонь в них погас.

Я медленно отвернулась от зеркала и подошла к полированному деревянному столу со стопками рабочих бумаг, испещрённых мелкими печатными строками. Взглянув на них с некоторой долей отвращения, и устало опустилась на обитый бархатистой тканью стул с узкой высокой спинкой. Весь мой с таким трудом поддерживаемый в течение дня запал мгновенно угас, словно проткнутый раскаленной иглой воздушный шарик. Что же случилось со мной? Как вернуть внутренний свет в моих глазах, который раньше зажигали буйствовавшие там мечты, хоть и далекие, но оттого не менее прекрасные?

Чтоб отвлечься, я подняла глаза выше, на длинную полку с моими любимыми книгами, в которых я находила утешение в сложные минуты. Здесь было и потрепанное издание «Унесенных ветром», от которого я не отрывалась ни днем, ни ночью, с замиранием сердца наблюдая за ставшей моим кумиром Скарлетт О`Харой и ее бурными отношениями с так взволновавшем меня Рэттом Батлером; и «Грозовой перевал» с немного загнутыми уголками, от описанной в котором трагической истории любви по моим рукам буквально пробегала дрожь; и «Джейн Эйр», нравившаяся мне за прекрасный слог, но так и не нашедшая отголоска в моей душе – главные герои романа были совсем не красавцами, скорее наоборот, а потому никак не могли мне нравиться. Я всегда была болезненно зависима от красоты, восхищаясь и вдохновляясь всем прекрасным.

Между «Эпохой невинности» и «Лолитой» я заметила пухлый альбом с глянцевой обложкой перламутрового цвета. Я вытащила его, осторожно скользнула пальцем по шероховатой золотистой окантовке. В центре обложки была вставлена моя детская фотография, заключенная в рамочку в форме сердечка. Под ней было отпечатано крупными буквами с изящными завитушками: «История нашей малышки Летти».

Я открыла альбом и стала осторожно переворачивать страницы, разглядывая немного поблекшие фотографии, сделанные еще на старенький папин фотоаппарат. Вот я, совсем кроха, с тонким пушком волос и казавшимися огромными на сморщенном детском личике глазами, сижу на руках у улыбающейся мамы с куклой Барби в пышном розовом платье в руках. Вот мне пять лет, и я с победоносной улыбкой восседаю на шее у папы, крепко ухватившись ему за волосы, а он изо всех сил пытается не морщиться. На следующей фотографии я, с милыми косичками и одетая в легкое золотистое платьице с рукавами фонариками, стою на школьной сцене и получаю награду за лучшее танцевальное исполнение. На меня были направлены все взгляды, и я тогда впервые познала чувство удовлетворенного тщеславия. А вот я, уже с длинными завитыми локонами и трогательно заломленными руками изображаю Джульетту в школьной пьесе. Я до сих пор помню, как обрадовала меня эта роль, как я, совсем еще ребенок, пыталась передать всю трагичности этой смертоносной любви. А после окончания пьесы я тайком расплакалась за кулисами, но не от жалости к главным героям, а потому, что у меня не получалась почувствовать себя Джульеттой, и я чувствовала себя полной бездарностью.

Я перелистнула еще несколько страниц: семейные посиделки со стаканчиками попкорна и сырной пиццей, лесной поход с палатками, соревнования между школами по баскетболу, катание на лыжах с Джорджем, тогда еще долговязым подростком в смешных кругленьких очках и с взъерошенными волосами… А вот и мой выпускной вечер. О, я никогда не забуду этот день! Я стою в очаровательном лилово-голубом переливчатом платье, которое так шло к моим глазам. Волосы, которые я начала отращивать задолго до выпускного, слегка подобраны сверху и мягкими локонами падают на оголенные плечи. Я выглядела в этом наряде эфемерной, донельзя романтичной и … немного потерянной. Я никогда еще не казалась себе такой красивой, как в тот день. До того я постоянно сравнивала себя с другими, теми, кто был для меня воплощением идеала. Но в тот вечер, глядя на незнакомую мне привлекательную девушку, я, кажется, впервые посмотрела на себя собственными глазами, а не через призму чужих лиц. Я ощутила в себе невиданную раньше силу и уверенность и, признаться, не знала, что делать с этим новым осознанием себя. Но в тот день для меня исчезли все призрачные кумиры. Я стала героиней собственного романа.

Мой взгляд зацепился за одну из фотографий в самом конце альбома, на котором была изображена вся наша семья. Я стояла между мамой и папой, крепко обнимая их обоих. Джордж, как самый высокий, стоял немного сзади. Мама старательно улыбалась сквозь слезы, да и у папы как-то подозрительно блестели глаза. А может, это были только лучи ласкового утреннего солнца. И только Джордж, одетый в строгое длинное пальто и с тщательно приглаженными волосами, оставался, как всегда, сдержанным и невозмутимым. Я была одета в новенький спортивный костюм кремового цвета, а на одном плече висел небольшой кожаный рюкзачок. Мои длинные светлые волосы были убраны в высокий хвост, который очень мне шел. Я также улыбалась, однако улыбка не могла скрыть затаенного страха и растерянности в уголках моих глазах.

Я прекрасно помнила этот день. Был конец августа. Все мы стояли на вокзале и ждали прибытия утреннего экспресса, который должен был увезти меня в Нью Йорк, навстречу новой жизни.